Аляска

Все последующие дни Джоэ почти не охотился. Он быстро проверял капканы и силки и возвращался в хижину. Каждый вечер он растирал женщину медвежьим жиром, но температура не спадала и сознание не возвращалось. Индейцу временами становилось не по себе от ее криков. Иногда она почти переставала дышать и он наклонялся к самым ее губам, чтобы уловить дыхание на своей щеке. Он часто поил Анну бульоном из куропатки и отваром из трав.

Настороженно глядел на северо–запад, откуда пришла женщина и ждал появления белых людей. Дни шли, но никто не появлялся и он почти успокоился. Джоэ знал, что если белые гринго обнаружат женщину в его хижине, ему не жить. Его не станут слушать и убъют только лишь на основании предположения, что он ее похитил. Но с каким–то упрямством индеец продолжал выхаживать Анну.

Хрипение в груди женщины не исчезало, сознание не возвращалось и Джоэ решил прогреть женщину в горячей воде. От золотоискателей осталось большое и тяжелое, выдолбленное из дерева, корыто. Вечером он установил его на табуретках перед очагом. Натаскал воды из родника. Раскалил в печке камни и побросал их в корыто. Вода быстро нагрелась. Тогда он раздел больную женщину и уложил в эту ванну. Укрыл сверху шкурой лося так, что виднелась лишь голова. Время от времени он подливал туда горячую воду из котелка. Прогрев, он снова растер тело Анны мазью, одел и укутал в меховые одеяла.

Ночью Джоэ проснулся от непривычной тишины и прислушался. Женщина спала спокойно, ее дыхание было ровным. Индеец встал, накинул парку и вышел из хижины. С северо–востока поднялся ветер, верхушки елей раскачивались и стонали. Но ночь была ясной и светлой. На небе сверкали звезды и плыл полный месяц красного цвета. У его народа было поверье, что такой месяц несет несчастье тому, кто увидит его за спиной.

Джоэ не был суеверен, но в эту ночь его переполняло чувство тревоги. Это был его мир, он прислушивался к нему, жил им. Его одинокое сердце вдруг почувствовало симпатию к лежавшей в хижине женщине. Он знал, что между ними пропасть, но крошечная надежда согревала душу. Эта надежда говорила о вечной дружбе гор, деревьев, дикой природы. И он мысленно спрашивал: «Почему не может быть дружбы и любви между белыми и краснокожими?»

Утром Анна пришла в себя. Непонимающе глядела в закопченный потолок. Потом медленно повернула голову: через маленькое оконце пробивался мутный свет наступающего дня. С трудом повернула голову еще немного и поняла, что находится в хижине и в ней никого нет. Анна попыталась вспомнить, как она сюда попала. Но память воскрешала лишь то, как она барахталась в воде и нестерпимый холод. Незаметно женщина снова уснула.

Джоэ вскоре вернулся с обхода, покормил собак и вошел в дом. Постукивая поленьями, растопил печь. Это постукивание разбудило Анну. Она открыла глаза, немного послушала и тихо спросила по–английски:

— Кто здесь?

Индеец подошел и склонился над ней. Женщина увидела черные блестящие глаза, длинные волосы, перетянутые кожаным ремешком на лбу и свисающие свободными прядями по бокам круглого лица и поняла, что перед ней индеец. Внутри что–то оборвалось, но Анна не испугалась: на испуг не было сил. Ей хотелось пить и она, еле слышно, попросила:

— Пить.

Он не понял и молча смотрел на нее. Тогда женщина с трудом подняла руку к губам, как бы удерживая стакан, наклонила. Джоэ понял этот жест и сразу же налил в кружку теплый отвар. Присев на краешек постели, он рукой приподнял ее за плечи и напоил. Ее голова бессильно привалилась к плечу индейца. Напившись, Анна вновь заснула. Но это был уже здоровый сон.

Джоэ ощипал куропатку, выпотрошил ее и, бросив в кипящую на огне воду, сварил бульон. Вытащил птицу в большое глиняное блюдо, мелко нащипал мясо. В котелок, быстро помешивая, добавил пару горстей муки и соль. Положил туда же накрошенное мясо и составил суп на стол.

Анна вскоре проснулась от голода. Индеец сидел у стола и мастерил силок для кролика из тоненького кожаного ремешка. Едва женщина заворочалась, как он тут же подошел к ней с тарелкой супа. Сел рядом, привалил ее спиной к своей груди и, заглядывая сбоку, осторожно начал кормить с деревянной ложки. После еды напоил из кружки травяным отваром. Анна снова заснула.

Три дня женщина набиралась сил. Джоэ ухаживал за ней, как мог. Просыпаясь по утрам, она не видела его. Но индеец приходил и в хижине, с его появлением, начинало пахнуть хвоей и морозом. На второй день Анна попыталась есть самостоятельно и только в этот день заметила на себе мужскую рубашку. Сначала она вспыхнула от мысли, что он видел ее тело, но потом успокоилась: ведь ее одежда была мокрой и у него не было выхода. Испуга оттого, что он индеец, она не испытывала. Наоборот, при его появлении ей становилось так спокойно и хорошо, как когда–то в детстве, когда мать прижимала ее к себе. После еды Анна по–английски спросила его:

— Как тебя зовут?

Мужчина помолчал, а потом ответил:

— Джоэ.

— А я Анна.

Индеец молча смотрел на нее, но женщина ни о чем больше не спросила. На этом их первый разговор прервался.

На четвертый день она попыталась встать. Джоэ в хижине не было. Анна завернула ноги в две шкурки лисы и опустила их на пол. Встала, но голова закружилась и она рухнула на шкуры. Упрямо помотав головой, что бы стряхнуть темноту с глаз, снова встала и шагнула к столу. Ее шатало из стороны в сторону от слабости, но она упрямо продвигалась крошечными шагами вперед. Подержалась за край столешницы и пошла назад.

Когда Джоэ вошел в хижину, она сидела на топчане закутавшись в оленью шкуру. Индеец бросил на пол у печки двух куропаток, снял куртку и шапку и вопросительно посмотрел на женщину. Анна вытащила руку из–под шкур и попросила:

— Дай мне, пожалуйста, мою одежду.

Указала рукой на висевшее платье. Он понял. Стащил все ее вещи с шеста и бросил на постель. Снова накинул куртку, взял котелок и вышел. Анна скинула его рубашку и набросила на себя фланелевую сорочку. Повертела в руках корсет, усмехнулась и отложив его в сторону, сразу одела платье.

Когда Джоэ вошел в хижину, она расплетала свалявшуюся косу. На коленях лежал гребень, который индеец вытащил из ее сумки. Из–под длинного шерстяного платья торчали босые ноги. Мужчина, покопавшись в одной из сумок на стене, протянул ей сшитые из байкового одеяла носки. Поднял в углу ее покоробившиеся от воды унты и бросил к постели.

Анна поблагодарила кивком, натянула носки на ноги и продолжала распутывать волосы. Наконец коса расплелась, волосы рассыпались волнами по ее груди и плечам. Женщина начала медленно расчесывать их. Индеец, замер у огня, внимательно следил, как она заплетала косу своими тонкими пальцами. Анна попробовала натянуть на ноги сапожки. Ничего не получилось: унты стали жесткими, ссохлись и не влезали. Она замерла на постели с сапогами в руках, не зная что делать. Зоркие глаза индейца внимательно следили за ней и заметили, как несколько слезинок со щек упали на подол платья.

Джоэ встал, подошел к Анне и забрав унты, швырнул их в огонь. Покопался в сумке и бросил к ногам белой женщины маленькие меховые мокасины, сшитые когда–то его женой. Анна удивленно взглянула на него, а потом надела обувь, но завязать ремешки не смогла. Голова закружилась и она уткнулась бы в пол, если бы не Джоэ. Он протянул руку и поймал ее за плечо. Усадил, присел на корточки и завязал ремни на мокасинах. Сразу же отошел в сторону и внимательно следил, как она вставала.

Покачиваясь, Анна подошла к очагу. Индеец ощипывал куропатку и молча глядел на нее. Женщина страшно исхудала за дни болезни и была похожа на щепку. Платье висело на ней, как на вешалке. Большие серые глаза ввалились и при свете очага казались черными. Прозрачная кожа отливала голубизной, а губы побледнели и усохли. Лишь черные дуги бровей не утратили своего природного цвета. Анна медленно подтащила табурет к печке и села у огня. Глядя на языки пламени, тихо сказала:

— Спасибо тебе, что спас меня. Я никогда не забуду этого.