Мимолетные мгновения (ЛП)

Первый момент, который в последствии изменит мою жизнь, приходит из ниоткуда.

Игра идет полным ходом, толпа аплодирует; люди едят хот-доги, выпивают пиво. Я даже не сразу замечаю группу людей, одетых во все белое, пока не слышу громкие выстрелы в воздух. Паника сковывает мою грудь, когда я поворачиваюсь и вижу, по меньшей мере, десять человек, достающих оружие из штанов. Я чувствую, будто у меня сжимается сердце, когда смотрю на безликих боевиков. Они все в масках. Полностью в белом.

Весь стадион погружается в мертвую тишину. Единственные звуки, которые можно расслышать — разочарованные крики детей, которые пытаются привлечь внимание своих перепуганных родителей.

Я не понимаю, что происходит.

Служба безопасности бежит из разных частей стадиона, но быстро останавливается, когда в ногу одного из них попадает пуля, выпущенная из пистолета террориста. Издав болезненный вопль, он падает на руки и колени, мучаясь от невыносимой боли. Кто-то кричит в толпе.

Это не розыгрыш. Нет. Это происходит на самом деле и прямо сейчас. Прямо здесь. Тошнота подступает к горлу и паника, которую я раньше еще ни разу не испытывала, охватывает тело. По коже пробегает дрожь, разум словно парализовало и все вокруг гудит, когда я пытаюсь разобраться, в чем же дело.

Но не могу ни на чем сосредоточиться, не могу ничего расслышать сквозь нервную болтовню, плачь и шепот вокруг.

— Никому не двигаться, — произносит низкий пугающий голос в громкоговоритель. — Тот, кто двинется, будет тут же убит.

Это все, что они говорят.

Никаких объяснений.

Ничего.

Кто-то кричит, пистолет направляют в сторону этого человека, и крик прекращается. Слезы уже катятся по моим щекам. Это нападение? Протест? Здесь политик и они пытаются таким образом доказать свою правоту? Почему они выбрали бейсбольный стадион? Потому что это привлечет внимание? Из-за какой-то семьи, которая сейчас здесь? Зачем кому-то быть таким бесчувственным? В этом нет никакого смысла. Все кажется таким нереальным, но это происходит на самом деле. Я вижу все своими глазами, слышу своими ушами, но часть меня надеется, что это всего лишь розыгрыш.

Я смотрю на мужчину рядом и вижу телефон, который лежит на его коленях. Он, кажется, не боится; на самом деле, он очень сосредоточен на том, что печатает на экране. Его пальцы судорожно двигаются по клавиатуре. Затем он засовывает телефон в карман, практически не совершая движений.

Четырьмя рядами ниже четыре боевика расхаживают по рядам, их оружие наготове. Люди больше не кричат, но сквозь жуткую тишину можно расслышать отчаянные всхлипы и плач.

Я тихонько икаю, пытаясь подавить рыдания, и мужчина, наконец, обращает на меня внимание, изучая лицо. Он берет меня за руку. Его кожа теплая, но грубая. Огромная рука полностью накрывает мою.

— Все будет хорошо.

Его глубокий низкий голос успокаивает меня. Я сжимаю его руку, и он позволяет мне держать ее, не одергивая. Я не знаю его, но сейчас он моя единственная опора. Он выглядит как мужчина, который может постоять за себя. Для меня этого достаточно, чтобы ухватиться за него и не отпускать.

— Как тебя зовут? — спрашивает он, глядя на боевиков, идущих по полю и тычущих в игроков своим оружием, чтобы построить в группы.

— Л-Л-Люси, — шепчу я.

— Люси, меня зовут… Хантер. Я не сделаю тебе больно, но хочу, чтобы ты доверяла мне, хорошо? Я не позволю причинить тебе боль, но ты должна делать так, как я говорю.

Женщина на другой стороне трибун подскакивает вверх, кричит, перелазит ограждения и бежит к безмолвным игрокам, стоящим в центре поля. Звучит выстрел, и она падает, свалившись на землю лицом в грязь. Болезненный крик вырывается из моего горла. Хантер сжимает мою руку.

— Люси, — говорит он, его голос очень спокоен. — Взгляни на меня.

Я смотрю на него широко открытыми глазами, слезы текут по щекам.

— Ты мне доверяешь?

Я киваю.

— Хорошо. Сиди тихо и не произноси ни слова, ладно? Мы выберемся отсюда, обещаю, но не сразу. А пока тебе нужно быть сильной.

Я снова киваю, подавив рыдания, но не в силах сдержать слезы.

Тупая боль пронзает низ живота. Я опускаю руку вниз и давлю на него. Леденящий страх пронзает сердце. Мой малыш. Только не мой малыш.

Взгляд Хантера следует за моей рукой.

— Что случилось?

— Я… Я… Я беременна.

Его челюсть сжимается.

— Почему ты держишь руку там?

— Мне больно, — шепчу я.

Он снова смотрит мне в глаза.

— Это, скорее всего, просто страх. Я хочу, чтобы ты постаралась успокоиться. Сделай несколько глубоких вдохов ради меня.

Я пытаюсь сделать так, как он сказал, но вопли человека в другом ряду с последующими выстрелами превращают мои попытки сделать вдох и выдох в неумолимое рыдание. Почему это происходит именно со мной? Не понимаю. Я просто хочу пойти домой.

— Люси, закрой глаза, — говорит Хантер, положив руку мне на плечо, притягивая ближе к себе и укутывая своим телом. Он такой большой, что я чувствую, словно нахожусь в коконе, где никто не сможет причинить мне боль. Он такой теплый.

— Теперь дыши.

Я закрываю глаза и дышу.

Боль не утихает, и паника усиливается.

— Не помогает, — хнычу я ему в грудь.

— Чем больше ты паникуешь, тем сильнее боль. Продолжай дышать, а я буду отвлекать тебя.

— К-к-как?

— Я положил телефон в задний левый карман, но они смотрят сюда прямо сейчас, так что я не могу просто достать его. Хочу, чтобы ты сделала вид, будто обнимаешь меня и вытащила его. Ты сделаешь это для меня, Люси?

Я киваю.

— Хорошо, милая.

Я никогда раньше не видела этого мужчину, но он такой спокойный, словно скала среди разрушительного урагана. Я прижимаюсь лицом к его груди и кладу руку ему на живот, будто обнимаю. Я тянусь к карману и обхватываю пальцами телефон, вытаскиваю его и провожу рукой по экрану, располагая между нами.

— Теперь я хочу, чтобы ты разблокировала его, код семь-ноль-семь-три.

Я перемещаюсь немного, чтобы видеть телефон, и нажимаю среднюю кнопку, чтобы экран загорелся. Ввожу код, а затем едва заметно киваю.

— Найди сообщения, и прочитай что там. Можешь сделать это?

Я киваю.

— Хорошая девочка.

Я захожу в сообщения и нажимаю на то, что не прочитано. Его номер не определен, а содержание непонятно для меня, но я все равно читаю.

— Здесь сказано: «Группа на месте. Ждем дальнейших указаний».

— Хорошо, Люси, можешь подержать его? Нам он еще понадобится.

— Ты полицейский? — шепчу я.

— Нет.

Тогда кто он, черт возьми?

И сможет ли на самом деле вытащить нас отсюда живыми?

Прошло пять часов. Уже поздно, и с наступлением ночи стало холодать. Моя легкая боль стала сильнее, а все тело болит от недостатка движения. Я до сих пор обнимаю Хантера, а он успокаивает меня в это отчаянное время. Я передаю сообщения, которые для меня не имеют смысла, но, очевидно, что-то значат для него.

Он не полицейский, так он говорит, но, по-видимому, работает с некоторыми очень влиятельными людьми. В любом случае, он держит меня на плаву, и я даже не знаю, что было бы со мной, если бы его не было рядом. Пронзительные звуки сирен снаружи нарушают тишину последние несколько часов. Но никто не приходит. Никто даже не пытается. И я не знаю почему.

Я даже не знаю, чего хотят эти люди. Почему они выбрали бейсбольный стадион? Потому что здесь много людей? Потому что из-за страха они могут причинить друг другу вред? Не понимаю.

Люди прекратили попытки сбежать. Кем бы ни были эти боевики, они не играют в детские игры и ясно дали это понять. Они поддерживают связь через телефон, но кроме этого пока не сказали толпе ни слова, за исключением требования выключить мобильные телефоны. У них есть оружие, и это все, что нам необходимо знать, чтобы выполнять их приказы. Независимо от того, зачем они здесь, у них имеется достаточно заложников, чтобы получить все, чего они хотят.