Подражательница (СИ)

− Мария, попытайтесь ничего не вспоминать сейчас. Попытайтесь отпустить. Чем меньше вы будете стараться, тем быстрее память восстановится. Видимо, вы испытали стресс и этим обусловлена краткосрочная потеря памяти. У вас нет никаких нарушений, которые могли бы говорить о сложных повреждениях нервной системы. У вас промыт желудок и, очевидно, побаливает гематома на затылочной части головы. Все о чем вас стоит сейчас беспокоиться, это чтобы дать организму отдохнуть, поспать и восстановиться. Завтра наступит новый день, и вы успеете обо всем подумать.

Доктор очень профессионален, но кроме всего прочего, еще и человечен. Он говорил спокойно без нажима. Не диктовал мне что делать. Его монолог звучал как 'на твоем месте я бы сделал следующее'. Мне импонировал этот уверенный в себе старикан. А еще я чувствовала себя смертельно уставшей. Именно поэтому я решила довериться и последовать мудрому совету:

− Хорошо доктор, я постараюсь поспать. Но можно попросить сестру дать мне что-нибудь от головы.

Доктор коротко кивнул головой и вышел из палаты. Буквально через минуту румяная сестра принесла мне таблеточку и пластиковый стаканчик.

Я полежала несколько минут, поджидая пока отступит боль в голове. Потом почувствовала, что, несмотря на всё моё желание вспомнить все сейчас и сегодня, глаза мои моргают все чаще и продолжительнее. Я почувствовала, как вопросы отступают куда-то в тёмные уголки палаты. Они притаились по углам в тени, и я знала, что это временно, но сейчас у нас перемирие. Перемирие, которое посоветовал мудрый доктор, с говорящими бровями и красивыми блестящими часами... с которых я, не знаю как, потеряла пол дня своей жизни... и где потеряла... тоже не знаю.

Глава 3

И вот, когда я проснулась внезапно не то в пять, не то в три часа ночи, я даже еще толком не осознала, что просыпаюсь, как уже точно знала, что со мной случилось что-то очень плохое. Вот я проснулась во второй раз в больничной койке, но в этот раз я точно знала, что случилось со мной в двенадцать потерянных часов.

Я открыла глаза и изо всех сил старалась унять сумасшедше стучащее сердце. Оно все никак не успокаивалось. Лежать было страшно и больно, казалось, что грудная клетка вот-вот разорвется. Я села на кровати. Палата одичалой каруселью вращалась вокруг меня. Вуух! Вуух! Ввуух! Крутилось колесо. Больничная хлопчатобумажная рубашка прилипла на спине, по затылку текли холодные струйки пота. 'Да у меня приступ паники' − поняла вдруг я. И именно эта мысль меня немного успокоила. Мне показалось нормальным. Это ведь нормально испытывать панику, когда ты открываешь, что пыталась и, слава богу неудачно, отравиться.

Доктор Смит был прав: Ма(Рр)ия пыталась отравиться. То, что было понятно моему лечащему врачу еще несколько часов назад, стало вдруг передо мной словно кирпичная стена. Я уперлась лбом в этот странный твердый факт и не могла решить, что же мне теперь с этим делать. А что люди обычно делают с такими фактами. Я долго сидела, испытывая на собственной шкуре последствия приступа паники. Мурашки волнами пробегают по позвоночнику. И это не любовная дрожь, могу вас уверить. После уже второго раза мне страшно хотелось от этого неприятного ощущения как можно скорее избавиться. Сердце болезненно наливалось кровью. И было не понять, то ли оно работает медленнее чем положено, то ли быстрее.

В результате я решила использовать технику Мао-Мэй. Я отошла на десять шагов от мысленно воздвигнутой сены 'воплощение моего желания убить себя' и посмотрела на нее со стороны. Она оказалась не такой высокой и не столь широкой, как мне показалось вначале. Упершись в стену лбом, собственно, сложно осознать ее размеры. И вот теперь, когда я созерцала объемы проблемы со стороны, я смогла еще толику успокоиться. Итак, я пыталась покончить собой. Все было конечно не совсем так. Не так просто. По крайней мере... а бывает ли просто с самоубийством. Это вообще еще тот вопрос. Сначала, когда все случилось, я просто хотела успокоиться. Потом мне показалось, что я хочу заснуть и забыться. Так я приняла две голубые пилюльки, потом еще две. А потом...

От моих отстраненных размышлений меня отвлек шум. В коридоре за дверью возле палаты кто-то ожесточенно спорил громким шепотом. Я только успела подумать о том, какой может быть смысл в шепоте, который слышно на весь коридор, как в палату влетела Зи. За ней с выражением полной беспомощности на сероватом лице следовала высокая-тонкая сестра. Она развела руками и вяло продолжала спорить в спину моей лучшей подруге. Зельда игнорировала медсестру и на всех парах приближалась к кровати. Я приподнялась на локтях, чтобы локомотив Зи не переехал меня, таким целенаправленным и некрушимим казался ее ход.

− Как ты? - запросила моя ночная посетительница самым несчастным голосом, который только можно себе представить.

Зи ухватила стул, на котором прежде сидели доктор Смит и его брови. Я признаться впервые в жизни не знала, как ответить на вопрос подруги. Никогда прежде я не задумывалась о том, как подать ей ту или иную ситуацию, единственным вариантом для нас всегда была голая правда. Но, как говорится, для всего есть свой первый раз, вот и я задумалась, как бы поаккуратнее произошедшее объяснить. Медсестра осознав тщетность своих попыток выдворить непрошенную ночную посетительницу, ретировалась за дверь. Мы остались вдвоем. Я молчала, Зи сидела на стуле и пыталась рассмотреть на моем лице скрытое. В глазах у нее появились слезы. Она не моргала, и ее зеленая радужка таинственно по-кошачьи мерцала в мягкой полутени прикроватного ночника.

Я протянула к ней руку и взяла ее холодную ладошку в свою.

− Зи, не расстраивайся. Я − окей.

Она неожиданно громко всхлипнула. И если до этого их с медсестрой шепот казался мне шумным, то всхлип, как мне показалось, прогремел на все еще спящее больничное крыло.

Мы не дружим с Зи с детских лет. Если бы нам посчастливилось встретиться в песочнице, то уверенна, увидев эти сверкающие зеленые глаза, я бы немедленно отдала ей все свои игрушки. Всё во имя того, чтобы с ней подружиться. Истории взрослых встреч гораздо более сдержанные. Мы встретились, когда я въехала в свою квартирку на Ботсвана булевард. Мы начали встречаться в лифте. Каждое утро она спускалась, чтобы забрать свой латте из Петит Парис. Судя по всему, вопрос латте для Зи был вопросом пунктуальности. Моим регулятором пунктуальности была рыжеухая двухлетка корги. Поэтому в то же самое время я спускалась, чтобы сделать утреннюю пробежку в парке. Неделю-две, каждое утро мы обменивались смущенными улыбками. Зеркала лифта наблюдали за нашей игрой. Зи заводила небольшой вежливый разговор с Бом. Думаю, Бом уже считала эту невысокую хрупкую брюнетку неотъемлемой частью нашего нового лифта. Но на момент знакомства мы с Зи были уже обе вполне зрелыми Нью-Йоркскими женщинами, и, может быть, поэтому заводить дружбу не спешили.

Когда мы с Зи сблизились, она меня поразила своим почти отсутствующим представлением о границах личного пространства. Как хорошо осознавать, что даже когда большая часть твоей жизни рассыпается, и почва под ногами становится шаткой, некоторые вещи остаются незыблемыми. Они держат тебя как ориентиры. Зи протянула руку увешанную минимум дюжиной тонких цветных браслетов и выключила ночник. Потом одним текучим движением скинула ботинки и улеглась рядом со мной на кровать. В больничной палате было достаточно светло, чтобы я могла видеть ее лицо. Свет уличных фонарей разливался по полу и потолку. Мы повернулись друг к другу и молча лежали, держась за руки. В голове у меня играла песня Савадж Роуз.