Подражательница (СИ)

− Что со мной случилось, доктор Смит?

Темные брови доктора были разговорчивее своего владельца. Они задумчиво сдвинулись на переносицу. Мистер Смит придвинул к кровати пластиковый стул и сел на него. Для такой внушительной фигуры движения доктора были плавными и грациозными. Он поддернул штанину и сложил ногу на ногу. Словно ему предстояло провести на пластиковом стуле около моей кровати не один час. Как я заметила, здесь никто не спешил с объяснениями. Я почувствовала, как сердце начинает болезненно сжиматься: 'Что со мной?' Вдруг захотелось трагическим, киношным голосом с придыханием спросить: 'Доктор, не молчите, сколько мне осталось'. И если бы я так не волновалась, я бы усмехнулась ещё одному шаблону. Я сдержалась, ничего не спросила. Наконец доктор сдался и произнес:

− Ма(Р)ия, что последнее вы помните? - спросил он.

Я задумалась. Я помнила... как гуляла в парке с Бомбой. Помнила солнечное теплое утро. Запах кофе и кардамона. Веселый гомон посетителей парка.

− Какой сегодня день? - спросила я.

− Суббота. − Доктор мельком взглянул на, черт побери мою излишнюю наблюдательность, недешевые часы, и добавил, − Через семь минут наступит воскресенье.

Потом подумал еще чуть-чуть. Брови у доктора Смита несимметричные, одна выше другой. Более высокая бровь вдруг опустилась к переносице, и с явно различимым сомнением в голосе доктор добавил, − Тридцатое марта, если зайти настолько далеко.

− Настолько далеко нет нужды, − успокоила я доктора.

Субботу тридцатое марта я помнила. Воскресенье наступит через семь минут, и я потеряла только часов двенадцать своей жизни.

'Итак', − задумалась я, глядя в чистый больничный потолок - 'Куда же делись эти двенадцать часов?'.

Воскресным утром я проснулась. Погода была солнечной, и я повела Бомбу, мою старушку корги, в парк. По пути мы зашли в 'Петит Пари' и прихватили для меня стаканчик латте с кардамоном и круасан. Бомба бодро семенила чуть позади и я, пользуясь ее на редкость прекрасным расположением духа, больше часа таскала ее туда-сюда по дорожкам парка. Наконец, коротышка утомилась. Я почувствовала, как она натягивает поводок и настойчиво просит дать коротеньким лапам передышку. Мы присели на скамейку. Вернее я на скамейку, Бомба же прилегла в тень у меня в ногах. Я наклонилась и погладила мягкую рыжую маковку.

− Ты сегодня молодец, Бом. Так много прошла.

Бом высунула язык и мелко старательно кивала головой. Эта привычка появилась у неё недавно. Когда я к ней обращалась, она отвечала мне проникновенным взглядом влажных глаз и мелко кивала головой. Я не знала, что об этом думать. Хотя, что тут долго гадать, наверное, это возраст, а все старики с возрастом становятся сентиментальными и благодарными за любое внимание. От взгляда любимицы мое сердце плавилось, как карамелька на солнце.

− Хорошая девочка. Сегодня получишь паштета, - неожиданно для самой себя решилась я на невиданное поощрение для толстушки.

Дело в том, что если бы Бом была человеком, то ела бы она исключительно фуагра и померла бы года четыре назад от ожирения. Уж очень любила покушать. Я же противилась такому невзрачному сценарию, и последние год-два зорко следила за собачьим рационом и моционом. Именно потому, не фуагра, конечно, а диетический паштет из мяса птицы, был редким исключением в меню моей любимицы. Праздник на ее улице случался лишь в такие дни как сегодняшний, когда моя голубка совершала экстра милю.

Итак, где-то до полдвенадцатого мы гуляли. Что же было потом?

В горле у меня сухо, как в пустыне. Голова разламывалась и я подумывала, чтобы попросить дать мне обезболивающее. Но доктор терпеливо ждал, еле заметно покачивая носком ботинка, и это значило, что он все еще надеется, что я расскажу ему куда я дела потерянный промежуток времени. Словно комод ящик за ящиком я мысленно обыскивала свою голову. Содержание тех ящиков, что были полными, высыпала на пол и тщательно просматривала. Но все, что было после прогулки в парке, ускользало от меня. Этот ящик был пуст как бубен шамана, я трясла его, стучала по дну с обеих сторон. Ничего. Я повернулась к доктору Смиту.

− Я не помню ничего, начиная с полудня, − призналась я и сама удивилась.

Глава 2

Я понятия не имела, сколько было времени, когда я проснулась. Судя по звукам города, это с одинаковым успехом могло быть и три ночи и пять утра. Я лежала, раздумывая над тем, что мне сказал доктор. Темные кустистые брови выражали заботу. Таких чертовски выразительных бровей я в своей жизни еще не встречала. Был бы доктор был лет на тридцать помоложе, я бы позволила себе влюбиться в эти брови. Или сочинила бы в их честь новеллу.

− Вы поступили к нам с передозировкой медицинских препаратов, Ма(р)ия.

Вот тут я уже полностью отвлеклась от бровей и остолбенело уставилась на мужчину. Отчего-то в этот момент мне до слез хотелось рассмеяться ему в лицо. 'Хорошая шутка, доктор!' − проносилось большими неоновыми буквами где-то на черном фоне в моей черепушке. Только вот строгие и грустные глаза доктора говорили мне, что никакая это не шутка. Трактуя мое замешательство как-то по-своему, доктор тихо добавил:

- Вы пытались отравить себя, Мария.

На этот раз я не выдержала. То, что доктор Смит назвал все языком человеческим, перевернуло что-то внутри меня, и я запротестовала:

− Нет, доктор! Зачем мне это было нужно? Я не могла...

На последних словах немой вопрос вспыхнул в моей раскалывающейся голове: 'Не могла ли? Откуда такая уверенность?'. Пришлось признать себе, что не было у меня уверенности. Но чтобы я решила отравиться... сама мысль казалась такой... кощунственной.

− А шишка доктор? Откуда у меня на затылке шишка? - нашла я аргумент против этой смехотворной теории. 'Ну, ведь правда, если я пыталась отравиться, то что ударило меня по голове? Что?'

− Не считаете же вы, что сначала я попыталась сама себя оглушить?

− Нет, Ма(Р)ия, я конечно так не считаю. Вероятнее всего, вы упали и ушиблись.

− Упала... − я совсем растерялась.

Я попыталась отравить себя, судя по всему неудачно, каким-то образом упала и ушибла голову, но все это не могло произойти без причины. И самым неприглядным во всей этой ситуации было то, что меня подводила собственная память. Я яростно пыталась вспомнить хоть какие-то кусочки мозаики. Хоть что-то, из чего можно сложить картину произошедшего, хоть малейший отдельный фрагмент. Ответом на все мои запросы была пустота. Ничего. Я помнила НИЧЕГО. Дурдом какой-то!

От яростных усилий хоть что-нибудь вспомнить голова разболелась еще больше. Доктор, видя, как я массирую руками виски, сказал: