Любовь и небо (СИ)

Радужные мечты о близком отпуске с треском разбились о приказ Командующего Сибирским округом об участии курсантов в праздничном параде, посвящённом годовщине Великого Октября. По этому случаю все работы, наряды и увольнения сократили на – нет, а взамен предложили жёсткий план строевой подготовки, предусматривающий практические занятия на плацу чуть ли не круглые сутки.

Курсантов выверили строго по росту, и я оказался в первой шеренге четвёртым справа. Составили стандартную «коробку» – восемь человек по фронту и восемь – в глубину.

И началась форменная муштра, начиная с одиночной подготовки и заканчивая прохождением строевым шагом мимо импровизированной трибуны. Львиная доля времени уходила на отработку приёмов с оружием. Команды «на плечо», «к ноге», «на караул» по отдельности выполнялись сносно, но никак не могли добиться синхронности в строю.

Безобразно, понимаешь, по оценке капитана Безгодова, соблюдалось равнение и только упорные тренировки могут спасти нашу честь от позора.

После каждого часа занятий объявлялся десятиминутный перерыв на перекур. Естественно, никаких сидячих мест на плацу иметь не положено, и к концу бесконечно длинных занятий мы выматывались до предела. По ночам казарма содрогалась от мощного, глубокого храпа мертвецки спавших курсантов.

За неделю до ноябрьских праздников нашу славную «коробочку» загрузили в студебеккеры и после отбоя повезли в Новосибирск на генеральную репетицию.

Я уже бывал в этом красивом городе с широкими площадями и улицами, и сразу же узнал театр оперы и балета, куда мы выезжали по плану культурно – просветительной подготовки. Если мне не изменяет память, мы смотрели тогда балет Чайковского «Щелкунчик». И я долго ходил под впечатлением грустной сказки, похожей на жизнь.

В десять часов ночи мы были уже на месте. Вся центральная площадь была заполнена военными. Нам определили место сразу за колонной офицеров, а сзади двигалась пехота.

Мороз крепчал, и чтобы не замёрзнуть, вся площадь танцевала.

И ещё прошёл час, прежде чем руководители определили порядок прохождения войск торжественным маршем.

Наконец, раздалась команда, и колонны двинулась с места. Брусчатка, добросовестно очищенная от снега, звонко звучала под хромовыми сапогами с набитыми на подошвы жестяными пластинами. «Ча – чак – чак!»! – отмеривали мы шаги, приближаясь к центральной трибуне, на которой в гордом одиночестве стоял сам Командующий.

За три линейных до генерала прозвучала команда «строевым – марш», и строй увеличил амплитуду движения ног, а на счёт два – сдёрнул карабины с плеч на руку и вскинул подбородки вверх направо. И каждый, согласно инструктажа, косил на грудь четвёртого человека, считая себя первым.

Промаршировали вполне прилично, однако Командующий не согласился с моим мнением. Вызвав к себе командиров батальонов, он с добрых полчаса высказывал им своё недовольство, а потом приказал повторить всё сначала.

Короче, в общей сложности мы сделали ещё шесть заходов, промёрзли до костей, на чём свет проклинали привередливого хозяина и думали только о тепле.

Уже стало светать и появились первые прохожие, когда, наконец, всех отпустили по домам. Как

До Бердска доехали, непонятно, но обморожений ни у кого не было.

Через день состоялся новый выезд. Чтобы как-то уберечь личный состав от жгучего холода, нам разрешили накидать в кузова грузовиков соломы, и хотя тепла от неё было, как от рыбьей чешуи, мы считали, что едем с комфортом.

7-го ноября состоялся дебют в участии авиационного училища в военном параде. Чётко отбивая шаг, мы лихо прошли мимо многолюдной трибуны, демонстрируя высокую строевую выучку и отдавая дань героическому революционному прошлому великого народа.

А через неделю в личном деле каждого участника парада появилась запись об объявленной Командующим благодарности за наше терпение, лишения и невзгоды.

В эти суматошные дни я ни на минуту не забывал о двух Светланах, бесцеремонно вторгшихся в мою судьбу. И если первая любовь в своих нечастых письмах скупо и коротко сообщала о своём житье-бытье, то вторая откровенно радовалась каждой встрече, и только бестолочь не могла бы догадаться, что девушка влюблена.

Странно, но это обстоятельство мне льстило, а сердца не трогало. Вот ведь какая щекотливая ситуация! Ну, где эти флюиды, которые могут заставить перераспределить любовь между особями?

Накануне отъезда домой я получил, наконец, увольнительную. Прежде, чем зайти к Светлане, пробежался по местным магазинам и закупил подарки. Не с пустыми же руками появляться в родительском доме, где отсутствовал целых два года.

Как всегда, местная Светка откровенно обрадовалась моему визиту. В голубеньком халатике в цветочек, в домашних тапочках на босу ногу, она выглядела привлекающе красивой. Каштановые волосы ниспадали за плечи, и тёмные брови – крылья ласкали взор. Она будто горела волшебным внутренним светом, источая аромат нетронутого женского тела.

– Как долго ты не приходил, – обняла она меня за плечи. – Целых сто лет, противный.

– Это точно, – согласился я, – но ведь ты знаешь, что мы не распоряжаемся своим временем.

– Всё равно нехороший.

– Ах, так! – сжал её я в своих объятиях. Она охнула и, не удержав равновесия, мы оба упали на её кровать. Дикое желание пронзило меня, словно электрическим током. Голубок мой напрягся, его головка поднялась и жёстко упёрлась макушкой в ширинку. Светка не могла не почувствовать его биения, зажмурилась и откинула подбородок назад.

Я в исступлении покрывал её лицо и плечи страстными поцелуями, а рука непроизвольно стала расстёгивать её халатик. Она не оказывала никакого сопротивления, и это меня поощрило к более решительным действиям.

Материю, прикрывающую сдобные, как булочки, груди, я стащил своими зубами и жадно лизнул обнажённую тёмную сосочку. Светлана призывно застонала, раздвигая длинные ноги, и потянула меня к себе. Дрожа от возбуждения, я лихорадочно искал сближения, и она помогала мне в этом, приподняв свою попку кверху.

И вдруг всё рухнуло. Заскрипели под чьими-то ногами промёрзшие половицы, хлопнула сенная дверь, и мы испуганно отпрянули друг от друга.

Я присел к столу, будто по тревоге застёгивая брюки, а моя подружка, поправив покрывало, подошла к трюмо и занялась причёской. Через минуту в комнате появилась лошадиная морда Катерины Господи, как не повезло! Ну почему бы ей по дороге не поскользнуться?

– О, – да у нас гости! – с радостью воскликнула она вместо приветствия. – Давненько вы к нам не заглядывали. И как поживает казарма с потенциальными петушками?

Это она наших пацанов петушками назвала.

– В общем-то, нормально, – ответил я. – Как учили в первом классе. Только курочек маловато. Так что… нерегулярно.

Катька опешила, соображая, как реагировать на явную дерзость, но решила не возникать.

– Вот и пришёл бы с обещанным приятелем, – напомнила она о своей давнишней просьбе. – И я бы была при деле, и вам не мешала.

– Господи, о чём ты говоришь, – неубедительно возмутилась Света.

– Ладно, ладно, – примирительно сказала Катерина. – Замнём для ясности. А у вас, говорят, каникулы светятся? – обратилась она ко мне с вопросом.

– Есть такое дело, – подтвердил я сообщение сарафанного радио. – Завтра уезжаю в отпуск.

– И долго без вас придётся скучать?

– Никак не меньше месяца, – ответил я с гордостью.

– Вот счастливчик! – позавидовала Катерина и обратилась к Светке:

– А ты чего присмирела? Ставь-ка самовар для дорогого гостя.

Но я решительно отказался:

– В другой раз, девушки. А пока прощайте, дел перед отъездом невпроворот.

Мы вышли со Светой во двор, остановились у калитки и взялись за руки.

– Ты напиши мне, хорошо? – попросил я виноватым голосом.

– Хорошо.

Мы помолчали, не находя нужных при расставании слов. Я привлёк её к себе и поцеловал:

– До скорого свиданья, Света.

– До скорого…

С тех пор мы с ней не встречались. Никогда. Лишь через два года, когда я уже летал в строевой части, на адрес родителей пришло письмо с сообщением о том, что она вышла замуж…