Невыносимый (ЛП)

Я нахожусь в кромешной тьме, но голос моего Господина вытаскивает меня из окружающей пустоты. Его голос звучит требовательно, достигая того места, которое я не хочу чувствовать. Место, в которое мне страшно снова впускать эмоции. Ноющая боль в груди кажется такой сильной, но я хочу заткнуть ту дыру, которая находится внутри меня. Ту, что появилась, когда я потеряла семью.

— Господин? — я возвращаюсь, страх становится сильнее, медленно распространяясь по моей коже. Найти его, будет означать, что я спасена. Так или иначе, я знаю это, даже если мне это и не нравится. Но если он останется безразличным… я здесь в ловушке. Потерянная в пустоте, которая готова проглотить меня целиком. Я чувствую это. Чувствую давление темноты, которая сгущается. Она хочет меня. Хочет удержать меня здесь навсегда.

Я с трудом сглатываю, заставляя свои ноги двигаться, пока пытаюсь подняться.

— Господин? — я громче зову его по имени, а в душе ощущаю, будто мчусь сломя голову, но в то же время не могу сдвинуться с места. Неопределенность делает меня раздражительной, будто какой–то монстр может выскочить из глубин моего личного кошмара и утащить меня обратно, навечно.

— Рабыня.

Он так близко. Я пытаюсь почувствовать ногами твердую почву, которая должна находиться подо мной. Головокружение настолько сильное, что я теряюсь в пространстве.

— Господин! — я кричу так громко, как только могу. Страх покрывает каждый дюйм моей кожи, и я почти могу почувствовать его запах. Плотная темнота вокруг меня начинает атаковать мое тело, заполняя собой рот и нос до тех пор, пока я не могу больше дышать. Я ничего не могу сделать, лишь пытаюсь добраться руками до лица… но я не двигаюсь. Она проникает в меня, и я не в состоянии ее остановить. Боже, я принадлежу ей — она во мне. Мы одно целое, или быстро становимся им.

— Рабыня.

В мои легкие поступает прохладный воздух. Он не такой плотный или вязкий, как предыдущий. Я делаю судорожный вдох, и мои глаза распахиваются, в то время как реальность и вымысел сливаются воедино. Каждый дюйм моего тела начинает дрожать, когда я встречаюсь взглядом с Господином, который сидит на кровати рядом со мной. В комнате полумрак, и тени на его лице пугают меня почти так же сильно, как кошмар. Я не понимаю, что происходит. Не могу избавиться от тьмы и в испуге дергаю манжеты. Моя голова пульсирует, а язык во рту ощущается распухшим и сухим.

— Посмотри на это. Ты жива.

Я моргаю. Один раз. Второй. Мои воспоминания возвращаются расплывчатыми и сумбурными образами, как домино, падающие друг на друга. У меня кружится голова, а мой разум словно в тумане.

— Я не умерла? — мне приходится прочистить горло из–за ощущения, похожего на сухость во рту, но в миллион раз хуже. Так вот откуда взялось это удушье, которое было в моем кошмаре. — Воды? — выдавливаю я.

Господин приподнимает мою голову рукой и прижимает к губам стакан. Я делаю большой глоток, не заботясь о потоке воды, который стекает по моему подбородку, спускаясь к груди. В любом случае я чувствую себя обезвоженной, словно выжатый лимон. Что, черт возьми, он мне дал? Я знаю, что спрашивать бессмысленно. Он не ответит мне сейчас, точно так же, как не сказал перед тем, как я потеряла сознание.

Я отстраняюсь и тяжело дышу, он отпускает меня и ставит стакан обратно на тумбочку. О чем я думала? На меня обрушивается слишком много противоречивых вопросов. Он злится, что я выплюнула таблетки? Что я струсила перед смертью, свидетелем которой он с нетерпением хотел стать? Вот что ему нужно, не так ли? Наблюдать, как люди умирают? Они не приезжают сюда, если им это не нужно. Мой мозг отключается, когда до меня доходит смысл его слов. Он сказал, что хочет сохранить меня, не так ли? Что его имя на моем животе… подтверждает, что я принадлежу ему?

Я нервничаю, но позволяю нашим глазам встретиться. Он продолжает смотреть. О чем он думает? Это имеет значение?

— Могу я уйти домой, сейчас?

Тишина.

— Я знаю, что ты хотел меня убить…

Прежде чем я успеваю сказать что–нибудь еще, его рука с хлопком закрывает мне рот. Я чувствую на языке капли крови, и слезы застилают мои глаза. Чистая ярость, которая светится в его взгляде, вызывает приток влаги. Меня охватывает страх, но я пытаюсь сдержать полноценные рыдания. Меня переполняют эмоции, и я не могу их отключить, как обычно поступала в таких случаях. Скорее всего, это связано с препаратом, который он дал мне.

— Никогда. Так. Не. Делай… Не предполагай, будто знаешь, чего я хочу. Никогда. Ты хотела убить себя, иначе бы не приняла те таблетки. Выбор был твоим и только твоим. И за то, что ты винишь меня, тебя ждет наказание.

— Но… — я широко распахиваю глаза, мой голос приглушен его ладонью. Паника призывает меня начать двигаться, чтобы выбраться из–под его руки. Я знаю, к чему это приведет.

— Я не хочу слышать ни одного возражения. Поэтому я должен быть уверен, что этого не произойдет.

Я пытаюсь уклониться от красного шарика. Это заставляет его сжать пальцы на моих щеках. Я кричу от боли, и это позволяет ему заткнуть мой рот кляпом. Ему сложно застегнуть крепление, но через несколько секунд он справляется.

— Вот, — он встает, обходит меня и хватает хлыст. Я не могу помешать своей киске, которая тут же становится мокрой. Это не поддается контролю, поэтому мне хочется заплакать еще сильнее. Это все неправильно. Бл*дь, меня убивает чувство вины. Почему я не умерла? Почему я заставила себя выплюнуть таблетки?

Я знаю, почему.

Потому что я хочу жить. Часть меня ненавидит его за это. Но пламя, которое он пробудил, растет. Оно ярче, чем когда–либо, учитывая мои желания. Не только боль, но и удовольствие тоже. Он заставил меня почувствовать себя желанной, даже если использовал мое тело для своих собственных садистских наклонностей. Были моменты, когда возвращалась прежняя я. Мне бы хотелось избежать тех чувств, которые появлялись после секса, но я не могу отрицать того, что мне было хорошо. Я хочу большего, несмотря на то, что это неправильно.

— Раздвинь ноги.

Приказ вырывает меня из размышлений, но я колеблюсь. Жгучая боль заставляет меня жадно вдохнуть через нос. Он наносит три быстрых удара по моему бедру, рядом с тем местом, которое больше всего требует внимания.

— Сейчас, рабыня, — рычит он.

Обрушивается последний удар, и мой рот заполняют вибрации от рыданий. Он толкает мои ноги, и я раздвигаю их так широко, как только могу. Знаю, что это не то, чего он хочет. Он хочет разместиться между ними, но я не могу не бросить ему вызов. Я прищуриваюсь, пока мы смотрим друг другу в глаза. Моя интуиция подсказывает, что нужно отвести взгляд, и я бы так и сделала, если бы не голод, которым он пронизан. Я едва замечаю, как он замахивается, прежде чем удар приходится на мой клитор. Его силы достаточно, чтобы внутри разлился жар, но не на столько, чтобы причинить боль. Я выгибаюсь, не в силах себя остановить.

— Я думал, что ты ненавидишь меня? Хочешь, чтобы я никогда не прикасался к тебе снова? — он упирается коленями в кровать, а его рука ложится на мое бедро. — Когда ты на меня так смотришь, то словно просишь, чтобы тебя трахнули. Ты скучала по моему члену, рабыня? Или ты полна решимости довести меня, чтобы я удавил тебя голыми руками? Ты хочешь, чтобы я покончил с тобой из–за твоей же провокации? Ты думаешь, что я настолько неуравновешенный, что потеряю контроль?

Я медленно качаю головой.

— Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Я опять качаю головой, давая отрицательный ответ.

Он щурится, и это говорит мне о том, что он расстроен. Хорошо. Возможно, он вытащит кляп.

— Что же, очень плохо. Я собираюсь трахнуть тебя в любом случае.

Я сдвигаю ноги вместе, практически зажимая его руку, но он успевает ее отдернуть. Это не причинило бы ему боль, но по крайней мере, я удовлетворена тем, что заставляю его нервничать.