Вкус греха. Долгое прощание

Митя был растроган таким теплым отношением, он уже точно знал и чувствовал, что оно не из-за тестя, а из-за него самого, и это было так приятно.

«Заканчивайте московские дела…»

Именно это Митя и сделает.

Он ступил на московскую землю с трапа самолета спокойным, не желающим никаких аффектаций и резких движений. На руках он держал Терри, который куксился, как обычно, сзади шла Нэля с Чучей.

Тесть прислал за ними машину, и они с ветерком промчались по мокрой дождливой Москве и оттого какой-то обновленной и вроде бы малознакомой. Митя постепенно отвык от нее.

Когда же они вошли в пропыленную квартиру (у тестя была теперь своя личная квартира), Нэля не смогла не выплеснуть свою сакраментальную фразу:

— Ой, как я соскучилась по своей квартирке!

А Терри вдруг зарыдал и уткнулся Мите в плечо: чего-то испугался?..

Полдня они распаковывались, Нэля прибирала, а Митя ходил гулять с Терри и Чучей. Никому не хотелось звонить, никого не жаждалось увидеть. Покой. Тишина.

Почему-то всю ночь Митя не спал. Звенели поздние трамваи, вспыхивало ядовитой голубизной небо за окном, и квартира откликалась на все эти звуки какими-то своими вздохами и шевелениями.

Она вроде бы не замечала, что приехали хозяева. Мите стало не по себе, и он взглянул на спящую рядом Нэлю.

Она лежала, подвернув руку под голову, ладонью назад, — так она всегда спала, — и лицо ее было тихо и спокойно. Наверное, ей-то снятся хорошие сны! позавидовал Митя, а сам ворочался с боку на бок. Он встал, подошел к окну, закурил и стал смотреть на улицу, на редких, припозднившихся прохожих, бегущих под проливным дождем. И вдруг понял, что надо приглашать гостей. Чтобы они здесь побыли, нажили человечий дух, накурили, наговорили, надвигались, — и тогда квартира снова станет обитаемой, а не такой таящей что-то лично свое, незнаемое людьми…

Гости и их состав заняли Митины мысли, и вдруг он ощутил, что спала эта странная пелена отчужденности и тревоги, и он захотел спать.

Утром он проснулся со словами:

— Нэля, нам надо пригласить людей. Мы же ни разу ничего здесь не устраивали!

Жена согласилась с ним, но они поспорили насчет дня: Митя хотел прямо завтра, а Нэля разумно считала, что надо как следует убраться и подготовиться.

Сошлись на том, что чем быстрее они это сделают, — пригласят гостей, — тем лучше, потому что у них была путевка на юг, в Гагру, в привилегированный санаторий — Нэлин папа устроил. И нужно заехать и к Нэлиной маме, и к Митиной.

Нэля спросила:

— А ты не хочешь пригласить тетю Киру?

Митя взглянул на нее, как на сумасшедшую:

— Ты что? Зачем нам нужна эта злыдня? Я, по-моему, с ней давно порвал!..

Нэля что-то пробормотала о том, что с родственниками не порывают, и ничего бы она им не сделала… Но возражать откровенно побоялась. Митя же непредсказуемый.

И гости появились.

Гости странные. Не по-человечески, а по составу.

Это были те, с кем Митя работал там. Не позван был Спартак.

Митя сказал, что не дозвонился до него: тот в командировке. Со Спартаком сам бы он может, и увиделся, но сюда его приглашать не стоит. Мало ли что брякнет!..

Ненадолго заглянул тесть. Гости были молодые, не бедные, веселые. Стол ломился, Нэля уж расстаралась.

Подсурдинку играла музыка, отличная, купленная там.

Разговоры шли, конечно, о ТАМ и ЗДЕСЬ в основном. Хорошо выпили. Уже через полчаса Митя просто купался в благожелательстве. Какие все чудные люди! И как замечательно все они к нему относятся! И тесть! А тот тесть действительно смотрел на Митю добрыми глазами и думал, что ошибался в нем, считая никчемным и беспроким.

Митя готов был расплакаться от переполняющего его счастья общения, о чем и сообщил всем. Все его поддержали и сказали, что это уходит ностальгия, которая мучает там всех, — кого как. Кого — страшно до болезненности, кого — незаметно подтачивает и вот так потом проявляется.

Вдруг все стали высоко и торжественно говорить о Родине, Союзе, Москве — и все с большой буквы и сказочно. Спели «Подмосковные вечера». Поднимали высокие тосты.

Тесть был растроган до глубин. Молодые — не такие уж плохие, какими кажутся или какими их представляет старшее поколение…

Но все торжественное и высокое прискучило, и кто-то из женщин предложил включить телик и наконец посмотреть свое телевидение, потому что американское надоело до одури.

Тесть пощелкал пультом. Что-то замелькало на экране, и все сидели молча, будто ждали чуда.

И чудо не замедлило появиться.

Замелькали листки календаря, упал последний, сегодняшний, появилась заставка: календарь театральных новинок, а потом возникла женщина-диктор, красивая, в притемненных очках, с рыжими волосами, с замысловатой, почти японской прической. Она была в тонком шелковом свитерке, который мягко облегал ее широкие плечи, высокую грудь, и из его круглого ворота поднималась высокая белая шея. Она улыбнулась и стала рассказывать что-то о театре. Никто ее не слушал, все ее обсуждали.

Мужчины говорили:

— Знай наших! Эта дикторша не уступит заокеанским, а может и переплюнет…

Женщины были несколько возмущены такой безоговорочно высокой оценкой дикторши и стали выискивать недостатки.

Нэля раздражилась:

— У нее ужасные очки, закрывают пол-лица. Наверное, глаза некрасивые…

А Ирочка заметила:

— Нет, девочки, она ничего… Смотрится. Но я поняла, в чем дело: она не молодая.

Мужчины смеялись и подзадоривали своих подруг восторженными репликами по поводу дикторши.

Молчал тесть, потому что просто радовался веселью.

Молчал Митя. Потому что в первую же секунду узнал Веру и, разгоряченный винными парами, забывший, где он, чуть не крикнул: «Я ее знаю!» Но вовремя спохватился. Он смотрел на нее и убеждался, что она стала еще красивее, изысканнее, тоньше… Он поразился, что такая женщина когда-то плакала из-за него… Этого не может быть!

Но было же!

Он смотрел на нее и чувствовал, как все возвращается. И возвращается с новой, свежей силой. Как она хороша! Что там лепечут эти сойки? Ни одна из них не сравнится с его КОРОЛЕВОЙ!

Совершенно раскрепощенный, он выскочил в переднюю, прошел в кабинет и тут же позвонил в справочную ТВ. Его перенаправляли с одного номера на другой и на третий… но он упорно звонил. Заглянула Нэля, он махнул рукой: «Мне звонят по делу!..»

Она понимающе кивнула и плотно прикрыла дверь. А он дозванивался.

Наконец на каком-то очередном номере девичий голосок ответил, что это редакция иску́сств и что на экране действительно Вера Валентиновна Полянова.

Митя лихо сказал: «Я подожду», — на что девичий голосок похолодел и сказал, что передача еще будет пятнадцать минут, а телефон этот занимать нельзя.

— Хорошо, милая девушка, — пьяновато, но стараясь придать голосу весомость, сказал Митя, — я через пятнадцать минут перезвоню сюда же.

Он записал телефон и пошел к гостям, заметив на часах время. Гости все обсуждали дикторшу. Теперь — ее женские качества. Мужчин волновал вопрос: холодны такие женщины или нет? Кто-то из них отметил, что она — рыжая, а рыжие… знаем какие.

Женщины же объединились в своем неприятии телекрасавицы. Среди них-то толстых и больших не было.

Митя пьяно улыбался и молчал. Он сейчас не был настолько уж пьян, но так ему было удобнее. Прошло пятнадцать минут, Вера исчезла с экрана, и Митя, пошатываясь, вышел, но в коридоре пошел нормально. Позвонил. И тот же девичий голосок ответил:

— Вера Валентиновна уже ушла.

— Но вы передали, что ей звонили? — спросил Митя, трезвея.

— Я сказала, но вы же себя не назвали! — уже возмущенно заявила она.

Да, он себя не назвал, а прошло три года. И ей может звонить сотня всяких поклонников… Он идиот. И уже другим тоном он спросил: