Теория страсти

— Я должна ответственно заявить вам следующее. Вы — молодцы. Тебе повезло с выбором, мальчик. Теперь я за тебя спокойна. Карла, добро пожаловать в семью — и не сердись на глупую старую тетку.

— Дженни…

— Все хорошо. Все правильно. Кроме одного. Где наша Констанция, вот что я хотела бы знать.

В понедельник страсти более-менее улеглись. Джейн Смит и профессор Малколм дозвонились Босуорту, и тот, несколько запинаясь, сообщил им, что мисс Шелтон в данный момент на пляже и подойти к телефону не может, но в остальном все в порядке. Джейн шипела на ухо профессору, чтобы он спросил Босуорта, когда мисс Шелтон прибыла на остров, но профессор делал большие глаза и отпихивал Джейн от телефона. Закончив разговор, он с упреком взглянул на Джейн.

— С какой стати я должен спрашивать его об этом, Джейн? Она нашлась, она на пляже, работает…

— На пляже?

— Она? А что еще она может делать на пляже? Только работать. Собирать материал. Джейн, дорогая моя, ну давайте покончим с этой историей. Я и так весь на нервах. В конечном итоге мы действительно погорячились. Взялись играть в добрых фей, вмешались в чужие судьбы. Хорошо еще, что ваш брат оказался на высоте. Утешайтесь тем, что у вас хорошая невестка. Ведь хорошая?

— Отличная. Но Констанция…

— Констанция проводит каникулы на Багамских островах. Это уже хорошо, учитывая, что она ни разу не отдыхала за четыре года. Все, что мы с вами напридумывали, всего лишь сказка. Не слишком ловкий и весьма избитый психологический прием. Даже хорошо, что он не удался. Моя лучшая студентка щелкает такие штучки, как орешки.

— Док, вы философ. Так что, оставим ее в покое?

— Конечно. У нас масса дел, Джейн. Займемся ими.

— Ладно. Но согласитесь, задумано было неплохо.

— Вы авантюристка, миссис Смит.

— Вы тоже, профессор Малколм.

Над Багамами царила райская погода. По ночам гремели цикады, утром в окна вливался аромат тропических цветов, дни были солнечными и ясными.

Конни окрепла, пришла в себя — и с головой кинулась в омут под названием «любовь». Они с Диком не расставались ни на минуту, ходили, держась за руки, засыпали вместе и просыпались вместе, купались, загорали, словом, были абсолютно счастливы. Старик Босуорт умиленно вздыхал, глядя на них, и думал про себя, что ни за что не принял бы эту милую девушку за психолога, а этого симпатичного паренька — за хулигана. Он был страшно рад, что смог оказать услугу профессору Малколму, и заботился о Конни, как о родной дочери.

Девушка оттаивала и расцветала на глазах. Прежняя Констанция Шелтон, худая неловкая девица в очках, с каждым днем отдалялась все больше и больше. Бутон раскрывался, являя миру новый цветок по имени Конни…

Любовь к Дику переполняла ее, девушка купалась в этой любви, пила ее, словно наверстывая упущенное время, и молодой человек не уставал удивляться тому, какой страстной и одновременно невинной была его Конни.

Сам Дик тоже изменился. Нет, он оставался язвительным насмешником, он по-прежнему умел делать все на свете, он рассказывал о своих скитаниях по свету и помогал Босуорту в работе, но в его зеленых глазах горел теперь иной огонь. Все чаще он задумчиво смотрел на океан, обнимая Конни, все чаще хмурил брови, когда думал, что она не видит этого.

Так прошла неделя, неделя абсолютно безоблачного, первобытного счастья.

12

Они лежали на смятых простынях, разгоряченные, упоенные друг другом, счастливые и бессильные, словно пловцы, выброшенные на берег. Дик шевельнулся первым, провел рукой по груди Конни, наклонился, поцеловал влажное от испарины плечо. В темноте тихо прозвенел ее смех.

Дик встал, подошел к распахнутому окну, потянулся, раскинув руки. Конни смотрела на него с нежностью и гордостью, больше не смущаясь и не отводя глаз. Дик был для нее кем-то вроде Аполлона, только рыжим.

— Хорошо…

— Да. Почему ты ушел?

— Чтобы вернуться. Так слаще любится.

— Дик.

— Что, светлая?

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю.

— Давай уже, возвращайся.

— Погоди. В разлуке чувства крепнут. Терпи.

— Не могу. Иди сюда.

— Конни?

— Что?

— А ты будешь меня вспоминать?

Слова упали на нее, словно отголосок того первого, страшного шторма. Конни села рывком в постели, обхватила голые коленки руками, тщетно пытаясь унять дрожь.

— Зачем ты так сказал?

— Не знаю. Так будешь?

— Дик… Ты хочешь уйти?

— Нет.

— Я тоже не хочу.

— Все равно придется.

— Я не слушаю тебя.

— Ты смелая, моя светлая. Ты самая смелая на свете. И ты знаешь, что это правда.

— Значит, ты хочешь уйти…

Дик развернулся, зашагал по комнате, обхватив плечи руками. Шрам белел на смуглой коже, как ухмылка злого божества. У Конни звенело в ушах, как перед обмороком. Дик тихо выругался и сел рядом с ней на постель.

— Я бы рад не говорить, да это поселилось во мне и ноет, и болит, и уже нельзя не говорить, Конни. Мы не будем здесь вечно. Ты уедешь в свой университет. Я останусь.

— Ты мог бы…

— Нет. Не мог бы. Это не моя дорога, твоя. Я не приживусь в твоем мире, Конни.

— Ерунду ты говоришь, Дик! Ты умеешь жить в любом мире, в отличие от меня. Ты любишь этот мир таким, какой он есть. А я его боюсь.

— Ничего ты не боишься, не ври.

— Я не боюсь с тобой. Я другая с тобой, пойми. А без тебя… я даже не знаю, какая я теперь — без тебя. Не прежняя — это точно.

— Ты красивая.

— Зачем мне быть красивой без тебя?

— Ты умная.

— Зачем — если без тебя?

— Ты выучишься, станешь профессором…

— Нет. Стать кем-то можно, если есть цель. Если не будет тебя — не будет и цели.

— Девочка ты моя… Разве можно так признаваться мужикам в любви? Так раскрываться?

— А зачем иначе?

Они молчали. Дик думал о чем-то, Конни беззвучно плакала. Вернее, слезы сами текли по лицу, она даже носом не шмыгала. Тишина сгустилась, стала невыносимой.

— А куда… куда ты денешься?

— В Палм-Бич, куда же еще. Дон Мартинес предложил стать его компаньоном. Оказывается, он не такой уж плохой парень…

— Будешь летать?

— Да. Он берет второй самолет. Говорит, что я везунчик.

— Хорошо. А где будешь жить? В Палм-Бич?

— Ну уж нет! Старик Бос замутил тут одно дельце… Короче, мы с Мартинесом, если все сладится, будем вроде как при отеле. Именные номера и все такое.

— Хорошо.

— Конни…

— Не надо, Дик. Все правильно. Да, я же тебе должна четыреста…

Ураган налетел, смял девушку, затряс за плечи, а в глаза — зеленые прожектора боли и ярости.

— Скажи еще хоть слово — и я тебя убью, Констанция Шелтон! Вот возьму и задушу своими руками.

— Дик…

— Я не шлюха, чтобы платить мне…

— Шлюхам платят за любовь. За нее я и не собиралась. За нее я могу только благодарить тебя, Дик Джордан. Я должна тебе за перелет на Багамские острова. Ничего больше. Да, десять баксов я удерживаю. Чемодан накрылся.

Он смотрел на залитое слезами и такое спокойное лицо девушки. Он умирал от боли и ярости. Он не мог без нее жить.

— Не бей, светлая… Не добивай. Нам нельзя вместе.

— Конечно. Ты все правильно решил. Я принцесса, ты чучело…

— Я не это имел в виду…

— Ну я чучело, а ты принц. Одно и то же. В мою жизнь ты не собираешься, а мне нет места в твоей. Все понятно и просто.

— Конни…

— Уходи. Уходи сейчас. Пожалуйста, Дик. Я не злюсь, не сержусь, не реву — я ничего не чувствую. Просто уходи.

Он недоверчиво смотрел на нее, но лицо Конни не дрогнуло. Она отлично владела собой.

Дик медленно оделся, подошел к двери.

— Конни… Я люблю тебя.

Метнулась занавеска, лепестки осыпались слезами с цветущего под окном куста. Рокот океана.

Она не плакала. Не звала. Не сожалела. Она лежала поперек постели, смотрела в потолок и улыбалась.