Теория страсти

Это была неделя абсолютного счастья, сдобренного горечью тревоги и сомнения. Не в Карле. Не в своих чувствах к ней. Занозой в мозгу сидела мысль о Констанции Шелтон и дурацком — теперь он это ясно понимал — задании Дженни.

Когда в понедельник вечером, перед самой грозой, прилетели новые постояльцы, Шон был сам не свой. К ногам словно привязали пудовые гири, он отвечал что-то невпопад, хмурился, и щебечущая словно птичка Карла с тревогой смотрела на возлюбленного, не понимая причины.

Они вместе пошли встречать приехавших, и там Шон расцвел как майская роза, чего Карла опять не поняла. Констанции Шелтон не оказалось среди тех, кто прилетел на маленьком самолетике из Уэст-Палм-Бич.

Это была всего лишь отсрочка, но Шон радовался ей, словно приговоренный к смерти — отсрочке казни. В ту ночь, ночь шторма и буйства природы, он любил Карлу неистово и страстно, клялся в любви, мучил ее ласками, отдавал и брал полной мерой… Под утро она заснула на его груди, измученная и счастливая, и он считал минуты этого спокойного, сонного счастья, прогоняя от себя мысли о неминуемом прилете мисс Шелтон и необходимости принятия решения, от которого столь же неминуемо кто-то пострадает.

Констанция не прилетела и на следующий день. И в среду тоже. Старый пират Босуорт выглядел расстроенным и озабоченным.

Шон плюхнулся в шезлонг, вытянул длинные ноги, горестно вздохнул. Между ним и Карлой растет стена лжи. С каждым мигом, с каждым невысказанным словом правды она становится все выше и прочнее. Констанция Шелтон прилетит — и стена станет непреодолимой преградой.

Нежные руки легли ему на плечи, упругая грудь коснулась уха, миг — и Карла котенком свернулась на руках, сонная, теплая, любимая…

— Что с тобой? Ты убежал от меня, да? Я проснулась, а тебя нет рядом.

— Я вышел… подышать.

Стена все выше.

— Тебя что-то тревожит, Шон. Ты весь напряженный, словно тетива натянутая. Что с тобой?

— Ничего. Все так необычно. Другие запахи, звуки, цвета. Весь мир другой. Это из-за тебя.

Стена разом выросла еще на несколько саженей.

— Шон… Скоро придется уехать. Как мы будем дальше, ты думал?

— Нет. Для меня пока есть только сейчас.

— А для меня нет. Есть завтра. У тебя тоже есть завтра. А есть в этом завтра я?

Он прижал ее к себе, запрокинул нежное личико, начал целовать, сначала нежно, чуть касаясь губ, потом все более страстно, яростно впиваясь, желая, изнемогая от желания… и тоски.

— Карла, я… я люблю тебя… я не могу так больше, Карла…

Стена дрогнула, угрожающе накренилась. И тогда он ударился в стену всем телом.

— Карла, я должен тебе рассказать. Иначе завтра никогда не наступит!

Маленькая итальянка умела слушать. Она молчала, лицо ее превратилось в лицо мраморной статуи. Прекрасное, нежное, строгое лицо. В какой-то момент она слезла с его колен, села на соседний шезлонг. Смотрела уже не на Шона, в небо. Он чуть не закричал от боли и ужаса. Не простит! Не поймет! Он потерял Карлу!

Потом была долгая, как вечность, тишина. А потом раздался голос Карлы.

— Мадонна, как это все… Шон, это же глупость. Нет, нет, прости, я не так сказала. Твоя сестра, она… она наверняка хорошая женщина, но то, что она придумала… Это же жестоко, Шон!

— Карла, я и сам так думал, я ей сказал об этом. Потом, я-то вообще получаюсь подлец и жиголо.

— Не подлец, нет… Она не должна была просить тебя о таком. Если эта девушка такая… не думаю, что ее можно разбудить к жизни таким образом. Можно обмануть на время, но потом она поймет, и ей будет больно, гораздо больнее, чем сейчас. Ее этим можно даже убить.

Шон сорвался со своего места, упал на колени перед своей любимой, схватил ее руки.

— Карла, послушай! Давай уедем? Завтра же, сядем в самолет и улетим отсюда. Поедем ко мне, а? Я покажу тебе Озера. Лес. Ты увидишь мой дом. Мы попробуем жить завтра, Карла! А мисс Шелтон… лучше пусть она и не узнает обо мне.

Карла улыбнулась, обняла Шона за шею. Прикосновение ее обнаженной груди отдалось в позвоночнике сладкой судорогой.

— Ты хочешь отвезти меня к себе домой? Хочешь, чтобы я осталась с тобой?

— Да! Да!!! Больше всего на свете.

— А как же сестра?

— Дженни? Она полюбит тебя. Вот увидишь, полюбит. И поймет, что ошиблась насчет мисс Шелтон. Нельзя так поступать с живыми людьми. Нельзя придумывать им ненастоящую жизнь.

— Шон… Я тебя люблю.

Стена пылью лежала под ногами, а головой Шон Айвенс упирался в звезды. Ветер с океана ласкал раскаленную кожу, и прохладным облаком лежала на груди маленькая девушка с темными волосами. Его женщина.

Утром они вместе, как обычно, приняли душ и собрали вещи. Шон зашел к мистеру Босуорту, попрощаться и поблагодарить за гостеприимство. Старый пират выглядел озабоченным и рассеянным.

— Уезжаете? Что ж, жаль, но я за вас рад. Ты парень не промах. Приедешь на следующий год?

— С радостью, мистер Босуорт.

— Двойное бунгало?

— Да. Вы были правы.

— Еще бы. Райское место. Всех пробирает. Ладно. Мистер Мартинес как раз летит на материк, он вас и захватит. Счастливого пути.

Уже на ступенях Шон обернулся.

— Мистер Босуорт… Если прилетит одна девушка… Впрочем, нет. Не надо. Ничего не говорите.

Босуорт рассеянно помахал рукой. Слова насчет еще одной девушки пролетели мимо.

Через полчаса самолет «дакота» взял курс на Уэст-Палм-Бич. Дон Мартинес хмурился и внимательно слушал все переговоры по радио. До самозабвенно целующихся на заднем сиденье парня и девицы ему не было никакого дела.

Четверг гораздо лучше среды, думала Констанция Шелтон сквозь дремоту. Под ее щекой мерно вздымалась широкая грудь рыжего парня. Рука рыжего властно и спокойно обнимала Констанцию за бедра. Так и должно быть. Нет ничего неестественного в том, что абсолютно голая Констанция Шелтон лежит в обнимку с совершенно голым рыжим парнем на пляже одного из Багамских островов, и океан мерно рокочет совсем рядом, а небо бездонное и синее… Четверг гораздо лучше среды!

Дик проснется и пойдет добывать еду, а она научится разжигать костер. Он придет — а костер горит, вот Дик удивится! И будет еще один день счастья, еще одна ночь любви и нежности, и так будет всегда, во веки веков, и суббота будет лучше пятницы, а потом…

Ты спятила, моя дорогая, насмешливо заметил очень знакомый и очень неприятный голос в голове Конни. Ты спятила от перегрева. Опомнись, приди в себя. Вы на маленьком островке, у вас нет крыши над головой, нет одежды, нет спичек, ножа, нет ни посуды, ни лекарств, и, если сегодня погода испортится, вы будете беззащитны. Не говоря уж о том, что нельзя прожить на этом острове вечность. А что ты будешь делать, если у тебя, к примеру, начнутся месячные?

От этого противного голоса Констанция проснулась окончательно, сползла с Дика и торопливо натянула на себя лохмотья. Одно надо признать — это были самые аккуратные и чистые лохмотья в мире. Отстиранные до состояния полной стерильности. Жаль, что их так мало осталось.

Девушка побрела к воде. Пушистая пена набежала на босые ноги, игриво отхлынула. Снова набежала.

Констанция прижала пальцы к вискам. Неужели она действительно сходит с ума?

Ничто в мире не имело значения в эти последние трое суток. Университет, Канада, профессор Малколм, диплом, Рокси — все это было сном, иллюзией, чем-то далеким и невыразимо скучным. Реальным казался только пустынный белый пляж, да немыслимые цветы, да еще крепкие, теплые руки, обнимающие ее с заката до рассвета. Руки Дика…

Кто он такой, ты хоть это знаешь?

Знаю, он мне рассказал…

То есть ты знаешь только то, что он тебе рассказал. Отлично. Еще лучше то, что ты намерена сидеть на этом клочке суши, питаться мидиями, водорослями и непонятными шишками, пить воду из кокосовой скорлупы и заниматься любовью с утра. До… утра. Так не бывает, деточка.

Но что же мы можем поделать…