Найти друг друга

– Мама, скорее! – не выдержала Настя.

Она торопливо запихала термос и бутерброды в сумку, украдкой вытерла ладонью нос, чтобы мама не видела, а то с нее станется – и на экскурсию не пустит. Вообще Настя ни о чем не могла думать, кроме предстоящего мероприятия. Она подготовилась к нему тщательно: взяла с собой фонарик, картинку с гербом, которую тушью аккуратно нарисовала на гипсовой пластинке и везде таскала с собой, как амулет. Подумав, сунула в торбочку отвертку и, конечно, ничего не сказала маме о том, что у нее насморк и горло побаливает.

И вот они с Лизкой уже сидят в автобусе и через пробки вырываются из Москвы. Класс вовсю радуется субботе, солнышку и дороге. Кто-то ест, кто-то поет хором, у кого-то под пальцами пищит электронная стрелялка, но Настя отрешенно смотрит в окно и даже говорить ни о чем не может. Вот и поворот на Вельяминово. Девочки затаили дыхание. Марта Генриховна посовещалась с водителем, и тот твердо сказал, что полчаса у них есть. Вскоре показалась церковь: классические формы XVIII века. Голубой с белым цвета. Храм, отреставрированный несколько лет назад, выглядел аккуратно и приветливо. Служба только что закончилась, и молодой батюшка не отказал Марте Генриховне в просьбе – быстренько ознакомить ребят с интерьером… Отец Герасим попросил девочек надеть платки или капюшоны, а мальчиков – не забыть обнажить головы при входе в храм.

Как только класс вошел внутрь, Настя кивнула Лизке и скользнула в сторону. Переходя от иконы к иконе, пробиралась к алтарю. Вот она уже совсем рядом. Девочка судорожно вздохнула и оглянулась. Отец Герасим показывал росписи в правом приделе. Все стояли задрав головы. Справа от алтаря бабка в черном очищала поставец от свечек. Еще две женщины возились за прилавком. Подле иконы Богоматери стояла тетка средних лет и что-то шептала. За руку она крепко держала девчонку лет трех, та таращилась по сторонам и ковыряла в носу. Рядом никого не было. Настя присела на корточки и скользнула к иконостасу, стараясь двигаться бесшумно. Вход в алтарь был закрыт тяжелым занавесом, девочка постаралась, чтобы он шевелился как можно меньше, когда она проникала в алтарное помещение. Оглядевшись, Настя никого не увидела и торопливо заозиралась. Ее не интересовали ни интерьер, ни церковная утварь, ни красивый, украшенный камнями крест, лежавший на специальном столике, ни свечи, горящие в высоком семирожковом подсвечнике перед горним местом. Она опустила взгляд вниз, отыскивая приметы, упомянутые в письме деда. Пол здесь был каменный, вместо плинтусов лежали каменные же блоки, покрытые крупной резьбой. Настя отсчитала пятый блок от двери – он находился вроде как в нише, это и есть та таинственная апсида. Подползла к нему, зашарила руками по резьбе, которая шла вдоль всей стены. Точно, как и сказано в записке князя, это декоративная лоза. На пятом блоке вместо одного из листьев должен быть гербовый щит, вот он! Настя надавила на щит, но ничего не произошло. Она встала на колени и, пыхтя, принялась давить на непослушный кусок камня двумя руками. И вдруг каменный блок ушел вглубь, девочка по инерции дернулась вперед, впечаталась лбом в стену. Из глаз брызнули слезы, но Настя не могла позволить себе ныть. Она увидела темное углубление, сунула туда руку, нащупала коробку. Вытащила шкатулку, запихнула ее в торбу и поползла было к выходу, но вдруг поняла, что в стене зияет провал, который будет обнаружен первым, кто сюда войдет. Она сунула руки в нишу, попробовала потянуть блок, поддев его снизу. Ногти заболели, но камень не сдвинулся. Тогда Настя опять надавила на герб. Блок нехотя пополз ей навстречу.

– Настя!

Она вздрогнула. Крик долетел с улицы – ее уже ищут. Ну же, давай! Дыра закрылась, но все же один блок теперь стоял не в ряд, – чуть глубже. «Черт с ним», – подумала девочка, поднялась с колен и шагнула к выходу. Занавес дрогнул, перед Настей появился священник. Глаза его округлились.

– Что ты здесь делаешь? – испуганно спросил он.

– Я… простите, – забормотала Настя. – Я нечаянно. – Она увидела, что отец Герасим разглядывает ее лоб, и принялась жалобно лепетать: – У меня голова закружилась, я упала… Ударилась. Потом встала, думала – тут попить где-нибудь можно…

– Нельзя женщинам в алтарь входить, скверна сие, – недовольно буркнул священник, по-прежнему загораживая ей дорогу.

Девочка подняла на него полные слез глаза. Отец Герасим подумал, что она, пожалуй, вряд ли женщина, мала еще. Дитя неразумное. Голова, наверное, от ладана закружилась. Вон какая шишка на лбу, и коленки в пыли.

– Настя! – В голосе Марты Генриховны, долетевшем с улицы, явно послышалась паника.

– Это меня, – прошептала девочка.

– Идем. – Священник осторожно взял ее за локоть и повел на улицу.

Марта Генриховна перепугалась, увидев шишку и бледное личико девочки, даже хотела немедленно возвращаться в Москву. Настя была бы и не против, но ларец ларцом, а ей еще с ребятами учиться, потому было бы глупо портить им выходной. Настя поклялась, что не отойдет от учительницы ни на шаг и что ей уже лучше, а на свежем воздухе в Дубровицах станет совсем хорошо. Они все же поехали в Дубровицы. Настя кивнула Лизке, сделала круглые глаза и ни разу за всю поездку не выпустила из рук торбочку.

Она лежала в постели и ждала, пока затихнет дом. Вот мама и Марк все бубнят на кухне, господи, ну о чем можно столько разговаривать? Никакой возможности взглянуть на свой трофей у Насти не было, потому что, когда они вернулись, Лана уже была дома, к тому же Марта Генриховна сочла своим долгом позвонить ей и объяснить, что девочке в церкви стало нехорошо, отсюда и синяк на лбу. Настя была ощупана, осмотрена, температуру мать измерила ей три раза, напоила ромашкой и кто знает, что еще успела бы с ней сделать, но тут пришел Марк, выслушал всю историю, внимательно посмотрел на Настю, которая под шумок доедала второй кусок пиццы, и дальнейшие попытки Ланы лечить ребенка пресек. Насте было предписано пораньше лечь спать и выложить из кармана наворованные конфеты. И когда он успел увидеть, удивилась девочка, без особых сожалений расставаясь с трюфелями, так как в письменном столе имелся резервный сникерс.

Так, вот забубнил телевизор – Марк смотрит новости. А мама пошла в душ. Пора! Настя скатилась с кровати, вытащила из шкафа торбу. Достала из нее шкатулку. Темное и тяжелое дерево, на крышке перламутром выложен герб князей Мещерских. Она вдруг испугалась, что шкатулка окажется заперта, но нет – крышка поднялась, и Настя увидела темно-бордовый бархатный переплет тетради или книги.

Вадим допил «Перье» и откинулся на спинку стула. Рядом, как из-под земли, возник официант.

– Кофе сейчас или чуть позже?

– Сейчас. – Пожалуй, он выкурит под кофе сигарилу. Сладковатый табак, не так крепко, как в сигарах, и не так противно, как в сигаретах.

– Как обычно?

Клиент кивнул, официант исчез.

Вадим с удовольствием обвел глазами зал. Тихо, спокойно, изящно, чертовски вкусно и потому очень дорого. Но он может себе это позволить. Питаться в дорогих ресторанах, посещать элитный фитнес-клуб, одеваться в вещи с именами знаменитых дизайнеров. На улице у ресторана стоит спорткар – милая мужскому сердцу игрушка. Все идет неплохо. Но если выгорит дело с наследством, то станет не в пример лучше. Тогда он сможет позволить себе яхту и виллу на одном из лазурных берегов.

Вадим пригубил крепкий ароматный кофе и улыбнулся. Наконец-то он станет вести жизнь, которая ему предназначалась с рождения, жизнь, достойную потомка древнего славного рода, прирожденного аристократа, который умудрился родиться не в то время и не в том месте, а потому вынужден был трудами и талантом прокладывать себе путь к деньгам и славе. Вадим поморщился. Насчет славы его занесло, конечно. Еще тогда, живя в дворницкой, он понял, что славы можно и не дождаться. Чтобы пробить выставку, нужны были деньги и связи. Чтобы опубликовать работы в журнале – связи и деньги. А время шло. Потом на горизонте возник человек, которого все звали Макар. Это – кличка, имя у него было какое-то незапоминающееся. Макар переехал в их дом и приходил ругаться из-за дворового пса, который невзлюбил новых жильцов и регулярно облаивал, а то и задирал лапу на колеса Макаровой тачки. Помнится, он просил тогда отравить собаку, но Вадим отказался, заявил, что люди ему не простят, да и не за что – Мормыш никого еще не покусал, хоть и был страхолюден до невозможности. Во время одного из визитов в дворницкую Макар увидел снимки Ланы, разложенные на столе. Это была очередная серия весьма эротичных фото – белое нагое тело между белых же берез, изгиб нежных бедер на зеленом мху, разметавшиеся среди темных корней дерева русые волосы. Помнится, Лана здорово простудилась во время той съемки.