Сцены провинциальной жизни

Он покосился в мою сторону, из чего я заключил, что сказанное относится ко мне. Я так стыдился своей ревности, что не рассказывал о ней Тому, и проявления у меня этого чувства представлялись ему подозрительно хилыми.

Мы посидели в молчании.

Том сказал с большой силой:

— Тяжело это становится, Джо.

Я проникся к нему живым сочувствием.

— А ты не мог бы… ну, я не знаю… отступиться, что ли?

— Конечно, нет.

Мне оставалось, вероятно, только пожать плечами. Вместо этого я сказал просто:

— Тогда жаль.

— Я не умею трубить отбой, — сказал Том, не слишком погрешив против истины. — Я должен наступать, невзирая ни на что. — Он запнулся. — Боюсь, на сей раз не рехнуться бы при этом.

— Похоже, Стив только того и добивается.

— И не думает. Все совершается помимо его воли.

— Да?

— Это меня и трогает больше всего. Потому я ему так нужен.

— Нужен-то ты ему безусловно, — сказал я, мысля в категориях звонкой монеты.

— Не представляю, что бы он делал без меня.

— Без тебя ему пришлось бы сильно сократиться.

Том дал мне почувствовать, что тонкий человек такого не скажет.

— По-моему, он привязан ко мне.

— Привязан, Том.

— Если бы только я мог быть в нем уверен. — Том покрутил головой. — Никогда нет уверенности… Знать бы только, что так продержится хотя бы еще год!

В эту минуту я, как и Том, забыл, что через три недели ему уезжать на чужбину. Том говорил от чистого сердца, и я растрогался. Я верил, что дружба со Стивом способна, как и всякая дружба, внезапно вознести на вершину счастья, а оттуда пинком столкнуть в пучину страданий. Во что я не мог поверить — это в ее долговечность: скорее ручьи побегут в гору, чем все это выдержит испытание временем.

— Впрочем, полгодика, может, и протянет, — сказал Том, и хотите верьте, хотите нет, но таким голосом человек объявляет о выходе из положения, который, в общем, его устраивает.

Том был сильный пловец: с такой жировой прослойкой нетрудно держаться на плаву, такие мышцы созданы мощно таранить воду. Мы нырнули в яркую голубизну и выплыли на поверхность, выжимая из глаз хлорированные слезы. Том по обыкновению настроился без устали махать из конца в конец, как маятник, мерным, неторопливым ходом. Я поплыл было рядом, но передумал, вылез из воды и огляделся.

Не я один был знаком с обыкновением Тома. Стив, в уверенности, что теперь Том минут пятнадцать не высунет голову из воды, беспечно стоял на виду у всего честного народа, весело болтая с двумя девчурками-школьницами.

Я не знал, как мне быть. Вмешаться? Это окончательно погубит дело. Оставалось стоять, смотреть, чувствуя, как каплет с мокрых волос на плечи, и молиться, чтобы пронесло.

Вообще-то, скажу я вам, молиться, чтобы пронесло, — самое пустое занятие, и в моем возрасте стыдно такого не знать. Тем более, когда не секрет, что отличительная черта классных прыгунов в воду — полное пренебрежение к тому, что удобно, а что неудобно пловцам. Итак, я стоял, поглядывая то на Стива с его смешливыми длинноногими школьницами, то на рыжую макушку Тома, неуклонно бороздящую синь воды, как вдруг прямо под носом у Тома красиво вошли в воду тела двух ныряльщиков. Том с размаху остановился и возмущенно забултыхался на поднятой ими волне, отплевываясь и протирая глаза. Он огляделся по сторонам. Он увидел Стива. Взмах руки — и Том был уже у бортика. Он вылез из воды и направился к Стиву. Я заметил, как Стив переменился в лице от неожиданности, когда Том похлопал его по плечу. Отрывистый вопрос, короткий ответ — и они отошли вдвоем, а девчушки безмолвно уставились друг на друга. Том шагал впереди, как жар горя на солнце медноволосой грудью, за ним, замыкая шествие, нехотя плелся Стив.

Я пошел взять полотенце, и мы сошлись одновременно на одном пятачке. Стоило видеть, какие у Тома глаза: белки, покрасневшие от хлорки, а в них — два пронзительно зеленых от злости огня.

— Ты с ума меня сведешь, Стив! — говорил он, поспешно вытирая лицо, так что страсть, звенящую в его голосе, несколько заглушало полотенце.

Стив, ничего не отвечая, тщетно тер полотенцем пониже паха, куда стекала вода с трусов.

— Ты что, не слышишь? Ты сводишь меня с ума своим поведением!

— Что-что? Не разберу сквозь полотенце.

— Ты меня сводишь с ума.

— А что я такого сделал, — хмуро буркнул Стив. — Не выдумывай, Том.

Я решил, что пора удалиться, хотя и знал, что мое присутствие не мешает Тому, когда происходит выяснение отношений, — больше того, я подозревал, что для остроты ощущений ему даже лучше, когда при этом есть кто-то третий.

Я отвернулся и начал вытираться.

— А вот и Миртл, — услышал я голос Стива.

Уф, слава богу! Миртл подошла к нам ленивой походкой, свежая и сияющая.

— Забавно вы стоите втроем — сбились в кучку и вытираются. Как будто сошли с полотна Дункана Гранта. — Она усмехнулась чему-то своему. — Только у Гранта мужчины совсем без… — Слово красноречиво замерло у нее на устах.

— Ты что это в платье, Миртл? — властно сделал ей замечание Том. — А купаться как же?

Я подумал, что он хочет от нее избавиться.

— В другой раз. — Миртл опустилась на траву. Я сел рядом. Она не часто купалась — стеснялась, я думаю, показаться в купальнике слишком худой и плоскогрудой. Ну, и потом, она же постоянно зябла! — Сегодня не могу.

Я вопросительно поднял брови. Миртл смотрела на меня круглыми, виноватыми глазами.

— Прости, зайчик. Сегодня не выйдет посидеть и вместе пойти домой. Мне еще надо зайти в одно место. Ты не против?

Теперь пришла моя очередь злиться и беспокоиться.

— Нимало, — сказал я.

Все притихли. Миртл наблюдала, как ведут себя Том и Стив. Я пытался осмыслить происходящее. Мне припомнились другие случаи в этом году, когда она поступала так же. Я перебирал их в памяти один за другим, и мне вдруг открылась общая схема. Повод для ревности или досады — взрыв страстей — примирение — и опять все с начала. Сейчас мы в который раз заходили на первый виток.

— Почему же у тебя сердитый голос?

— Я вовсе не сержусь.

Том расстелил рядом с ней полотенце и сел, спиною к Стиву.

— Когда Джо говорит, что не сердится, это звучит на редкость неубедительно.

— Я знаю. — Миртл старательно расправила платье на коленях. — Он всегда сердится. И всегда на меня.

Всю злость, которой только что кипел Том из-за Стива, точно рукой сняло — или, может быть, он скрывал ее так умело? Он покровительственно обласкал Миртл улыбкой.

— Ох уж эти мне интроверты, — сказал он ей.

Миртл качнула головой.

— Я, вероятно, экстраверт.

— Не вероятно, а точно, душа моя. — Миртл подняла на него печальный, тающий взор. — Ты похожа на меня. — Том ответил ей точно таким же взором. — Поэтому мы с тобой так понимаем друг друга.

Миртл не отозвалась. Теперь Том целиком сосредоточил внимание на ней одной, будто нас со Стивом не существовало.

— Поэтому со мной тебе было бы несравненно легче уживаться. Ты не любишь себя неволить — правильно? Любишь все делать, когда тебе вздумается, когда придет охота. По зову сердца, родная моя. А не по зову Джо…

Миртл, казалось, обдумывала его слова. Не могу сказать, что я был в восторге. Меня подмывало оборвать его: «Ну, знаешь, Том! Смени пластинку!» А Том продолжал разливаться:

— Да, мы с тобой люди уживчивые. Скажу больше, таких покладистых людей поискать. Мы действуем… он сделал остановку и закончил, бесстыжие глаза, словами, принадлежащими не ему, а мне: —…по настроению минуты. — Он уснастил сказанное изящным мановением руки.

Миртл слушала с видом отроковицы, внемлющей откровениям. Не спешите заключить, будто это было наиграно. В известной мере их с Томом искренне завораживала музыка собственных слов. Могу прибавить, что меня она не завораживала больше того, похвальная решимость проявлять выдержку и терпение катастрофически сякла во мне с каждой минутой. Я вмешался бы не раздумывая, удерживало меня лишь одно: предчувствие, что Том опростоволосится и без моих усилий. Я выжидал.