Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)

Через две недели я еду в Лондон. Встречи с членами феминистской организации меня необыкновенно заинтересовали. Я представляла себе этаких воинствующих старых дев и брошенных жен, истерически доказывающих миру и себе, что они отлично проживут без мужчин, но мои слушательницы имеют прекрасное образование, интеллигентны и интересуются, прежде всего, местом женщины в мире, как самостоятельного и отличного от мужчины по психофизиологии существа. Врачи, социологи, адвокаты, психологи, они занимались самостоятельными исследованиями в этой области. Наши беседы, в которые очень быстро переходила моя лекция, были интересны и содержательны. Иногда они ставили меня в тупик, иногда давали более точное и расширенное толкование моим выводам. На прощание я сказала, что теперь написала бы свою книгу по-другому. С двумя дамами мы очень подружились, одна была психологом, другая — социальным работником. Обе старше меня, очаровательные женщины, очень разные в жизни и судьбе, но похожие складом ума, они натолкнули меня на новую тему: женщина в любви глазами писателя-мужчины и женщина-писатель о любви. Для этого я должна была заняться основами психологии. Сара Фергюссон дала целый список литературы, которую нужно было прочесть прежде всего. С тех пор мы переписывались, сначала только по интересующей меня теме, но постепенно начали писать друг другу о себе. Вскоре Сара знала обо мне все. Ее суждения обо всех этапах моей жизни сначала изумляли категоричностью и нелицеприятными оценками, но на мою возмущенную реакцию Сара ответила, что я занималась всю жизнь самообманом, как гусыня пряча голову под крыло, боясь разобраться в своих чувствах и оценить чувства окружающих мужчин. Но я еще не готова сделать это. Так и пишу Саре: я боюсь того, что может открыться передо мной, как готовой разверзнуться у ног бездны.

Вскоре Ив начинает проявлять недовольство самостоятельной работой, которой я все больше увлекаюсь. Ему не нравится, что я все меньше времени уделяю совместному творчеству. Наши разговоры о любви часто теперь кончаются спорами, когда я говорю ему, что чувства героинь его романов слишком однобоки и отражают только личные представления о том, что должна чувствовать женщина. Это приводит его в раздражение. Зимний сезон, когда мы работаем в отеле, несколько разряжает обстановку, но ненадолго. Я начинаю замечать, что Ив чаще заходит в центральное здание отеля, где я работаю. Он словно наблюдает за мной. Потом по вечерам он начинает сначала шутя, потом все более серьезно и горячо упрекать, что вокруг меня всегда много туристов, что мужчины по всякому поводу и без повода обращаются ко мне с разными вопросами. Сначала это забавляет, я не прочь даже пококетничать, замечая Иву, что его жена пользуется вниманием мужчин, но наконец это начинает надоедать.

— Ив, будь серьезней, — пытаюсь я урезонить его, — Я совершенно равнодушна ко всем этим мужчинам. Я просто выполняю свою работу.

Но Ив не слушает никакие доводы:

— Поклянись, что ты любишь только меня!

— Клянусь, что никого больше я не люблю!

Ив не замечает двусмысленности моего ответа. После таких легких ссор Ив всегда очень трогательно просит прощения за свои подозрения, делает мне подарки и примирение в постели обычно бывает необыкновенно страстным. Так проходит зима. В конце сезона разражается грандиозный скандал. Английский горнолыжник, который приехал тренироваться перед чемпионатом, всерьез увлекся мной. Привлекательный блондин с очень мужественным лицом, загорелым и обветренным, на котором светятся серые умные глаза, старается после тренировок попасться в поле зрения, приглашает в бар или в ресторан, и на все объяснения, что я на работе и не могу поощрять излишнее внимание клиентов, просто не обращает внимания. Я чувствую, как начинает закипать Ив, и стараюсь как-то сгладить ситуацию, не дав развиться скандалу. Он все-таки происходит, но уже после отъезда англичанина. В день, когда он выезжает из отеля, расплатившись по счетам, он подходит ко мне и приглашает в ресторан.

— Мадам, я теперь не ваш клиент. Не будьте так жестоки. Я всего лишь прошу вас провести со мной два часа на глазах у всех посетителей ресторана, это вас не скомпрометирует.

Я понимаю, что отказавшись, теперь выглядела бы смешной. Пришлось согласиться. Ива я смогла предупредить уже перед вечером на трассе, где он работал с группой юнцов, за которыми нужен был глаз да глаз. Он буркнул: «Хорошо» и помчался догонять их, несущихся со свистом и криками прямо на деревья. Я понимаю, конечно, что это тоже внесло свою долю в его раздраженное настроение. Вечер начался прекрасно, мой визави, Томас, оказался интересным собеседником, и мы с удовольствием разговаривали за ужином, рассказывая друг другу, чем занимаемся, когда он не тренируется, а я не работаю в отеле. Узнав о моих книгах, он клянется все их прочитать, а потом начинает расспрашивать о моей жизни до замужества. Услышав, что я тоже катаюсь на лыжах, Томас жалеет, что не знал этого раньше. Я замечаю, что в любом случае трассы у нас разные и не пересекаются.

— Очень жаль, — огорченно говорит он, — я хотел бы скользить с вами по одной лыжне!

Мы мило болтаем, немного танцуем, я вижу, что он сдерживает себя, чтобы не казаться навязчивым, мне это очень нравится. Наверное, девушки на нем так и виснут, с его-то внешностью киногероя, но он понимает, что со мной он не может позволить себе лишнего. Мы выходим из ресторана и садимся в вагончик канатной дороги. Я вижу, что там уже сидит Ив с очень напряженным лицом. Я улыбаюсь ему и продолжаю разговаривать с Томасом. Спустившись к отелю, он спрашивает, не хочу ли я покататься в санях и заодно проводить его в аэропорт, но я отрицательно качаю головой.

Я иду домой и там-то происходит первый серьезный скандал в нашей жизни. Самое мягкое, в чем Ив меня упрекнул — это в том, что я осенью в Лондоне специально договорилась с Томасом встретиться в Лугано. Сначала мне было смешно, потом я пришла в ужас от буйной фантазии и святой веры в то, что все бредовые предположения есть свершившийся факт. Никогда в жизни я не видела такой бешеной ревности. Я растерялась, что послужило для Ива признаком смущения, виновности и раскаяния. Полночи я убеждала его в беспочвенности подозрений, а он обрушивал на меня все новые упреки. Наконец, я выставила его за дверь спальни, потому что безумно устала и хотела спать. Утром я ушла на работу, пройдя на цыпочках мимо Ива, спящего, не раздеваясь, на диване. Мне было тогда его очень жалко. Я решила, что причина ревности в том, что он чувствует недостаток моей любви и страдает от этого. Опять мой характер сыграл со мной шутку, и я взяла вину на себя. Сара, которой я все описала, ответила только: «Мне тебя жалко. Не допусти, чтобы жизнь твоя по собственной глупости превратилась в ад» Днем Ив опять застал меня окруженной туристами, которым я, улыбаясь, объясняла, какими услугами они могут у нас пользоваться..

В моем кабинетике, схватив меня за плечи и встряхивая, он шипит:

-Ты улыбаешься каждому мужчине, который приближается к тебе!

— Ив, не мешай мне работать. Я обязана улыбаться всем, тебя ведь этому учили.

Он выскакивает за дверь. Вечером я сразу предупреждаю — второй ночи скандала я не выдержу, лучше сразу разойтись по разным комнатам. Я сажусь к письменному столу, Ив ходит кругами по комнате. Вдруг я чувствую его губы на своей шее.

— Лиза, я дурак, прости меня!

Он падает передо мной на колени и, обняв за талию, начинает целовать со все нарастающей страстью, тянет со стула, и мы уже катаемся по полу, захлебываясь в экстазе обладания друг другом. На другой день он дарит мне кольцо с бриллиантом. Его извинения и раскаяние искренни и трогательны.

— Лиза, ты же не думаешь, что я верю в твою измену! Мне просто невыносима мысль, что кто-то еще может наслаждаться улыбкой и теплотой, которые ты так бездумно раздаешь.

— Ив, я раздаю их строго дозировано и для пользы дела, — уверяю я, не очень-то надеясь на его благоразумие. И правильно делаю: это первая, но не последняя вспышка ревности.