Волшебное очарование Монтаны

— Что? — Как он мог об этом забыть? Неужели именно это привнесло в их занятие любовью неведомую доселе остроту? Моника не была искушена в вопросах контрацепции, хотя в школе кое-что усвоила на уроках полового воспитания. — Ты сделал это намеренно?

— Разумеется, нет. Но ведь в этом нет ничего страшного, верно?

— Ха! Для тебя, возможно, и нет, а для меня? Опять по городу поползут сплетни. Не хочу, чтобы история мамы повторилась, — сказала она, а мысленно добавила: «Не хочу, чтобы мой ребенок стал ублюдком».

Он нежно поцеловал ее в губы.

— Нет, история твоей мамы не повторится. Я не поступлю, как твой отец, и не уеду. Я все поставил на карту, когда покупал у Харрисонов дом, приехав сюда, однако не знал в точности, что именно искал. До тех пор, пока не встретил тебя.

— Ты имеешь в виду ту ночь, когда подсматривал за мной?

Он покачал укоризненно головой.

— У меня не было на уме ничего дурного, даже в ту ночь. Тогда я думал, что узрел ангела. Знаю, что это звучит высокопарно, но я был буквально зачарован тобой. Хотя и отказывался признаться в этом самому себе.

— Почему?

— Из страха. Я был напуган, как напугана теперь ты. Я боялся, что ты меня бросишь, потому что был одинок… очень долгое время. — Как и я. Но я не хочу, чтобы ты желал меня ради избавления от чувства одиночества.

— Совсем не так. — Он стал гладить ей лицо. — В действительности это совсем другой случай. В тебе было нечто совершенно особенное, что покорило меня сразу. Вот почему я возжелал тебя.

Он поцеловал ее долгим поцелуем.

— Остин. — Она прижалась лицом к его шее, а он поцеловал ее в макушку. — Я хочу испытывать такую же уверенность, как ты.

— Я позабочусь об этом.

— Не понимаю как.

— Увидишь, — произнес он уверенно. — Увидишь… Два дня Остин по телефону уговаривал Монику пойти в субботу вечером на Праздник танца.

— Я не умею танцевать, — отговаривалась она.

— Я научу. Будет весело.

Весело? Жизнь всегда казалась ей серьезной. Остин показал, что она подобна алмазу со множеством граней. Моника начала доверять ему.

— Тогда… Я бы хотела научиться прежде, чем идти на праздник… если ты не против.

— В чем дело, Моника? Скажи мне.

— Я просто не хочу никому давать повода…

— Можешь не продолжать, любимая. Я понимаю. Приходи вечером, как только рабочие уйдут. Я достану свою магнитолу…

— Мне было бы уютнее у себя. Если ты не возражаешь. Потом мы могли бы поужинать и потанцевать, если я на что-то гожусь.

— У тебя все получится, — заверил ее он.

Остин приехал поздно из-за того, что рабочие долго провозились с укладкой деревянного пола в спальне и покраской стен. Припарковал грузовик у хижины Моники, где во всех комнатах горел свет. Дом выглядел празднично и словно приглашал в гости. Остин постучал в решетчатую дверь, всматриваясь внутрь прихожей.

— Моника?

— Сейчас, — откликнулась хозяйка и погасила в гостиной свет. — Я приготовила сюрприз для тебя. — Из старинного проигрывателя полилась музыка Коула Портера, ей вторила дивная игра разноцветных огней.

— Чудеса… — изумленно пробормотал Остин.

— Это бабушкин. Она включала его только в новогоднюю ночь, когда дедушка еще был с ней. По ее словам, они танцевали под него, — сказала Моника и объяснила, что к потолку подвешен вращающийся зеркальный шар, сделанный еще в 20-е годы, и его освещает лампа, укрепленная на верхней книжной полке.

Моника появилась из тени в старинном тонком белом платье до лодыжек. Ткань колыхалась вокруг ее ног, словно молочная дымка. На ее волосах и в глазах играли блики света, и от такого зрелища у Остина перехватило дыхание. Казалось, она выплыла из грез. Впрочем, так оно и было. Она его греза. Остин протянул ей руку.

— В жизни не видывал подобных красавиц.

— Это игра света. — Моника прильнула к нему. — Блики. Обман глаз.

— Нет, это не обман. — Он улыбнулся ей глазами.

— Что мне делать?

— Держи мыски туфель поближе к моим и следуй за движением моей стопы. Бедра поближе. Следуй за мной. Покачивание. Наклон. Остальное сделают мои руки.

— Звучит так, как будто я занимаюсь не танцем.

— Разумеется, танцем.

— Ой ли?

— Доверься мне, — озорно ухмыльнулся он. Моника думала, что будет то и дело натыкаться на него, однако все шло гладко. Танец очень напоминал занятия любовью. Как и в любви, Остин был ее наставником, и в какой-то момент Моника почувствовала себя так, словно плыла. Ее ноги будто не касались пола. Когда зазвучала мелодия «Ночь и день», мысли Моники были так глубоко растворены в музыке, а тело так тесно слито с Остином, что она утратила ощущение самой себя.

— Словно мы перенеслись в иной мир, правда? шепнул он.

— Да. Я почти чувствую присутствие моих прародителей, как будто сейчас двадцать девятый год, когда дедушка и бабушка были очень счастливы в этих стенах.

— Этот дом, Моника, воздвигнут любовью. Я всегда это знал.

— Как печально, что любовь не смогла удержать их вместе.

Он притянул ее почти вплотную и промолвил:

— Ты никогда не думала, что мы призваны вернуть к жизни то, что прервано?

— Не понимаю.

— Возможно, нас… свела судьба, и наше предназначение закончить то, что они начали. Возможно, даже к лучшему, что мы не знаем, отчего они расстались. Возможно, Фостер был просто глуп и самолюбив. Для нас это неважно. Важно другое. Чтобы мы извлекли уроки из их ошибок. Нам предоставлен хороший шанс, Моника… Нельзя его упустить.

— Я хочу верить тебе, — шепнула она, положив голову ему на плечо.

Он закружил ее в танце так, чтобы она всецело забылась в музыке. Их смех перекликался с мелодией. Они танцевали более часа, а потом Остин предложил отдохнуть. Моника сварила кофе. Она долго всматривалась в содержимое своей чашки перед тем, как сделать первый глоток.

— Тебе не понравилось танцевать со мной? спросил Остин.

— Очень понравилось.

— Тогда откуда такой удрученный вид?

— Наверное, от усталости, — соврала она.

— Тебе нужно придумать отговорку получше. — Он откинулся на спинку стула. Я давно заметил, что ты не позволяешь себе радоваться жизни. Разве не так?

— Я бы не сказала.

— Ладно. Я пережил нечто подобное до приезда сюда. Поэтому понимаю твои чувства. Однако горькая правда в том, что не имеют значения ни мои поступки, ни мои слова, потому что все равно я не могу убедить тебя в том, что не намерен причинить тебе боль. С самого начала ты относилась ко мне с опаской. Она попыталась было возразить, но он остановил ее движением руки, а потом достал из кармана конверт. — Я получил это письмо на днях, и когда прочел, то понял, что часть твоего недоверия ко мне, если не все, коренится слишком глубоко. Я не могу воевать с твоими призраками. Ты виновата в том, что отторгаешь меня, не меньше, чем жители Силвер-Спе, когда отторгали тебя.

— Это не правда… — ужаснулась она.

— Сама подумай. Ты судишь меня исходя из того, что слышала о Фостере Скае. Если он был мошенником, то, значит, и я такой же.

Она застенчиво отвела глаза в сторону и призналась:

— Верно.

— Быть может, сама судьба послала мне в руки это письмо от Харриэт.

Моника широко открыла глаза в изумлении.

— Правда?..

— Прочитай сама, — сказал он и протянул ей письмо. Моника вынула из конверта лист исписанной бумаги и узнала почерк Харриэт.

«Уважаемый мистер Синклер,

Спешу поблагодарить Вас за то, что Вы вняли нашим молитвам. Когда возле нашего дома сломался Ваш автомобиль, мы с Чаком думали, что наша совместная жизнь кончена. Я не хотела посвящать никого из моих друзей в наши трудности, во-первых, потому что слухи в Силвер-Спе распространяются слишком быстро, а во-вторых, чтобы не видеть жалости на лицах горожан при известии о том, что я больна раком. У нас не было медицинской страховки, а значит, и надежды на успешную операцию. Когда Вы дали нам чек, мы с Чаком опустились на колени с благодарственной молитвой. Перебравшись сюда, в Биллингс, я прошла необходимый курс лечения. Я по-прежнему испытываю слабость, но меня уверяют, что надобность в химиотерапии уже отпала. Из-за этого меня переполняет чувство благодарности. И к Вам в первую очередь. Ваших денег хватило на покрытие расходов по проживанию здесь и на оплату медицинских счетов. Вы проявили чрезмерную щедрость, назначив столь высокую цену за наш дом и землю. Часть средств мы вложили в покупку очень уютной квартирки.