«Молчи» (СИ)

— Это не я! — Харпер кричит на папку, бросая её на пол, и топает по ней ногами, давя. — Это была не я! — вдруг замирает, закрыв ладонями лицо. Замирает в таком положении, еле заметно покачиваясь в стороны.

ОʼБрайен прижимается затылком к книгам, слегка закинув голову, и вздыхает, нащупав в кармане сложенные листы, вырванные из документов. Слышит тихий, приглушенный всхлип, за которым не следует рыдание в голос. Нет. Только тяжелое шмыганье носом. Парень вновь выглядывает из-за угла, уже открыто наблюдая за тем, как Харпер вытирает глаза, дрожащими от нервов руками проверяет состояние прически. Уходит? Нет. В её глазах сверкает ярость. Девушка внезапно выдвигает несколько ящиков, грубо выбрасывая из них все документы. Разбрасывает их по всему помещению, давя ногами. Вновь пинает шкафчики, руками давит на них, в попытке опрокинуть, но не выходит, поэтому Харпер, снова хватается пальцами за волосы, уродуя пучок. Тянет пряди, превращая опрятную прическу в хаос, и хватает с пола свои документы, разрывая на куски бумаги, после чего бросает в сторону, повернувшись к стеллажу с полками, надеясь, что сможет выплеснуть агрессию на хрупкое строение. Но цепенеет. От резко пробравшегося под кожу холода. Взглядом упирается в лицо ОʼБрайена, который хмуро наблюдает за ней всё это время. Девушка кое-как находит возможность сделать короткий вдох, но глотка сжимается, не давая выдохнуть. Харпер напряженно дергает плечами, подавляя в себе слезы, сдерживая их, и делает шаг назад, отступаясь. Не падает, но качается из стороны в сторону, ухватившись рукой за ящик. Не отводит глаз от парня, который держит руки в карманах, ничего не говорит, но девушке почему-то кажется, что он смеется над ней, что он получает неимоверное удовольствие от осознания, что застал её здесь в таком состоянии. Харпер, словно защищаясь, выставляет трясущиеся ладони перед собой, глотая каждое свое слово:

— Пожалуйста, — с видом напуганного зверя шепчет. — Не говори, — с новой волной ужаса, накрывшей её с головой, осматривает помещение, где теперь царит беспорядок. Будто не помнит, что именно она это сотворила, словно находилась всё это время в бессознательном состоянии. Вновь сжирает растерявшимся взглядом лицо ОʼБрайена, продолжая отступать. — Не говори… Никому… — плечом врезается в дверную арку и разворачивается, кинувшись прочь из помещения.

ОʼБрайен молчит. Изгибает брови, подобрав лишь одно слово: «Истеричка», — хотя подсознательно понимает её реакцию. Парень проходит по помещению, остановившись у разорванных листов документа Харпер. Приседает на одно колено, с любопытством собирая куски бумаги, но отрывками читать не выходит, поэтому без интереса отбрасывает в сторону листы, встав на ноги, и продолжает идти, оглядываясь на беспорядок.

Завтра кому-то попадет.

***

Холодный ветер гоняет сухую листву, забивая ею мои ноги. Пучок распался, так что теперь вьющиеся пряди хлестают по моему лицу. Замерзшие ладони сжаты, руки уложены на груди. Иду по тротуару нашей улицы, не здороваясь с приветливыми соседями, которые бросают мне в спину недовольный взгляд, ведь я их игнорирую, спеша домой. В свою комнату. Мне нужно остаться одной. Одной там, где меня никто не сможет достать. Грубо тру пальцами веки, окончательно размазывая «естественный» макияж. Сворачиваю к крыльцу нашего дома, трясущимися руками роясь в сумке, и нахожу ключи, кое-как справляясь с замком. Точнее, с ним справляется мать. Она распахивает дверь, встретив меня таким взглядом, словно перед ней ходячий труп:

— Господи, Харпер, что с…

Обхожу ее. Не могу вдыхать этот резкий аромат духов. Не могу видеть эти карие глаза. Эти ярко накрашенные губы. Эти элегантные тонкие руки. Слышать этот высокий голос. Встречаться с этим осуждающим, вечно что-то требующим от меня взглядом.

— Харпер? — Женщина спешит за мной, хватая у самой лестницы, и я рывком выдергиваю руку, оборачиваясь, и начинаю потирать кожу, словно получила ожог от прикосновения.

— Что с тобой? Ты в таком виде шла по улице? — С каждым словом ее тон наполняется все большим ужасом. — Сколько соседей ты встретила по дороге? Скажи, что ты хотя бы была мила с ними?

Не поднимаю головы. Слушаю, внимаю, веря, что мать говорит подобное, ведь это важно. Важно, что думают другие.

Важно для нее.

А для меня?

— Ладно, — она нервничает, потирая ладони, и оглядывается на дверь гостиной, так что понимаю. Там Пенриссы.

— Давай, приведи себя в порядок, и спускайся к нам, — дает наставления, разворачиваясь, чтобы вернуться к гостям с улыбкой, но я качаю головой, правда, оставляю все свои возмущения при себе. Не собираюсь присоединяться к их скучному вечеру.

Терплю покалывание между ног и поднимаюсь на второй этаж, вынимая из сумки ключ от комнаты. Дверь ванной открывается — и в конце коридора передо мной предстает фигура Причарда. Парень поднимает на меня глаза, одарив приветливой улыбкой, и не сбавляет шагу, идя навстречу, когда я как-то заставляю себя не броситься прочь. Мне надоело чувствовать себя подавлено в собственном доме.

— Привет, выглядишь… — он окидывает меня взглядом с ног до головы. — Экстравагантно.

Я сжимаю пальцами ремень сумки, переступив с ноги на ногу, и оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто не может подслушать:

— Можно, мне кое-что спросить? — шепчу, но парень проходит мимо, оставив меня растерянно хлопать влажными и покусанными губами. Поворачиваю голову, моргая и недоумевая:

— Эй…

— Ты спустишься? — Причард даже не оборачивается, лишь бросает вопрос, продолжая шагать к лестнице. Не даю ответа, продолжая стоять и позволять состоянию полного унижения проглатывать мое сознание. Медленно перебираю ногами, нервно дергая заусенцы на пальцах, и добираюсь до комнаты в полном бреду. Закрываю дверь на замок, бессильно отпуская из рук сумку, которая падает на пол, после чего освобождаю ноги от балеток, натирающих мне стопы. Двигаюсь в темном пространстве неосторожно, поэтому, плохо ориентируясь, бьюсь об угол стола, схватившись за него рукой. Сажусь на паркет, разогнув ноги, и запрокидываю голову, прикрыв глаза. Внимаю тишине, продолжая издеваться над кожей пальцев. Заусенцы оторваны, теперь капельки крови пятнышками остаются на ладони.

Дышу, постепенно приводя колотящееся под ребрами сердце в порядок.

«Держись», — нашептываю губами и обнимаю себя руками, согнув ноги в коленях, чтобы сменить положение. Так боль временно затихает. Ключевое слово — временно.

— Держись, — повторяю громче и теперь дышу глубже, тяжелее. — Держись, — прошу, боясь, что через короткое мгновение потеряю себя. Исчезну. Пропаду для самой себя.

«Держись, Харпер», — моргаю, приоткрыв глаза, и опускаю голову, взглянув на свое темное отражение в зеркале. Смотрю в глаза, изучая, хоть плохо вижу. Глотаю воду во рту, чувствуя, как слезы вновь начинают накапливаться в краях век, поэтому с трудом выдыхаю, заставляя мускулы лица поддаться мне и моему желанию. Растягиваю губы. Выходит жутко, если учесть этот мрак. Жалкая. Но улыбаюсь. Плачу. Но улыбаюсь. Пропитана чувством отвращения к себе. Но улыбаюсь.

Нервно смеюсь, грубо стирая ладонями стекающие слезы, и шмыгаю носом, накрыв переносицу и рот пальцами. Вновь смотрю на себя, качая головой.

«Держись, Харпер».

Нет.

«Держись, Мэй».

***

— Зачем он это делает? — женщина недоумевает каждый раз, когда видит, что её старший сын закрывает на ключ комнату младшего, словно чего-то опасаясь, от чего-то оберегая. — Как думаешь? — смотрит на мужа, который сидит рядом на диване в гостиной и с каким-то напряжением кусает кончик карандаша:

— Кто знает, — пожимает плечами.

Дилан проходит мимо двери, бросив косой взгляд на отца, который ловит пренебрежение сына, прекращая издеваться над пишущим предметом.

Мужчина уже на протяжении стольких лет подозревает… Он живет в постоянном напряжении, что всё выйдет на поверхность, ведь он уверен.

Уверен, что той ночью Дилан вовсе не спал.

Уютный домик с хорошо обустроенным двориком. В стенах чувствуешь себя безопасно, спокойно, и Фарджу это нравится. Он проходит по кухне, наслаждаясь ароматом кексов, и берет яблоко, улыбнувшись зашедшей за ним старушкой, которая держит в руках телефон.