«Молчи» (СИ)

Прижимаю колени к груди, а ладони к холодным щекам, продолжая качаться назад-вперед, бормоча жалкое «нет» под нос.

Этого просто не может быть.

***

На самом деле, он слишком нервный. Он постоянно грызет ногти, отрывает заусенцы, тормошит пальцами светлые волосы. Он — параноик, и, хоть и ведет себя, как ублюдок, никогда не переступает черту, только запугивая. И сейчас Фардж нервно оборачивается, выходя из дома, в котором на полу, в разных уголках спят пьяные подростки, с трудом помнящие произошедшее этой ночью.

Почему его так цепляет эта ситуация?

Потому что он знает, каково это.

Холодное серое небо. Густой пар изо рта. Довольно депрессивное настроение погоды воздействует на него.

Вынимает сигарету из пачки, хмуро взглянув в сторону дороги, где уже припаркован автомобиль, а рядом возится его друг в одной темной футболке сверху, хотя на улице минусовая температура. ОʼБрайен так же прикуривает, бросив взгляд на подходящего слишком спешно Фарджа, который постоянно оглядывается, нервно стуча зубами. Явно не от холода.

— Что с тобой? Опять трава некачественная? — логичное предположение, ибо травиться на подобных вписках — это обыденно для них обоих. Правда сейчас совершенно иной случай. Друг не отвечает характерной ухмылкой, продолжая втягивать в себя никотин. Дилан, до этого возившийся в капоте автомобиля, зажимает зубами сигарету, щурясь от бледного света неба, громко хлопает, отпуская крышку, и вытирает испачканные в масле ладони о тряпку, еле шевеля губами, боясь выронить сигарету:

— Что с тобой? — Поворачивается всем телом, повторяя вопрос, и Фардж качает головой, старательно ухмыльнувшись, правда некая сердитость на лице сохраняется:

— Ничего, — давится дымом. — Ты когда уехал?

— Когда понял, что с обдолбанными у меня мало тем для общения, — ОʼБрайен хмуро сводит брови и бросает окурок в асфальт с таким выражением лица, словно несчастная сигарета — самое отвратительное, что ему приходилось пробовать. Он растирает ее ногой, и выпускает серый дым через ноздри, вновь поднимает глаза, сощурившись. — Что, даже не шутканешь? — да. ОʼБрайен ожидает, что его друг, как обычно, отпустит пару шуток про то, что Дилану проще трахать девушек в бессознательном состоянии, чтобы те особо не старались его трогать. Фардж по-особому противен в выборе фраз, в мыслях, но это не делает его «плохим» человеком в глазах ОʼБрайена.

— Дэйв? — Дилан щелкает пальцем перед его лицом, привлекая внимание. — Не знаю, что ты курнул, но я хочу то же самое.

Фардж опять кашляет, зажав сигарету зубами:

— Поехали, — без лишних слов отвечает, забирается на соседнее от водительского сидение, ожидая, пока Дилан сядет за руль, хлопнув дверцей. Натянутое молчание. На часах пол седьмого утра. ОʼБрайен косо смотрит на друга, слишком легко подмечая его странное поведение, поэтому задумчиво заводит мотор, взявшись за руль:

— Говорил тебе не пить много. Я вчера только глоток сделал, сразу поняв, что кроме водки там еще порошочек подмешан, — нажимает на педаль газа. Машина трогается с места, и парень поворачивает голову в сторону друга, держа руль, тут же отпустив педаль. Фардж смотрит в окно, его внимание привлекает девушка с растрепанными волосами, хромающая вниз по ступенькам крыльца. Обнимает себя руками, застегивает молнию куртки. Идет, покачиваясь, с опущенным взглядом, и грубо вытирает мокрые щеки ладонью.

Дилан слегка поддается вперед, выглядывая, и хмурит брови, задумчиво цокнув языком:

— Это…

— Ага, — перебивает Фардж, продолжая следить за каждым неуклюжим шагом искалеченной девушки, которая озирается по сторонам, напоминая дикое животное. Размазанная тушь создает темные круги под глазами, что делает её похожей на больного наркомана.

ОʼБрайен сжимает губы, хмыкнув:

— Кто бы мог подумать, — возвращается к рулю и давит на газ, с каким-то равнодушием на лице смотрит на дорогу, желая уже выехать с этой улицы.

— Думаю, её трахнули, — Фардж вздыхает, привлекая внимание друга, который лишь пожимает плечами, принимая это, как нечто обыденное:

— А на что она рассчитывала, приходя сюда? — кажется, он даже усмехается самой нелепой мысли о том, что вечер в подобном месте может пройти без происшествий. Эта Харпер явно «зеленая».

Бросает короткие взгляды на друга, глубоко вдохнув салонного воздуха, ведь теперь понимает, чего этот тип сам не свой:

— Хочешь, подбросим её до больницы?

— Она послала меня, — с усмешкой вспоминает Фардж, наконец, сев прямо. Расслабляется, закинув голову, и пускает дым ноздрями.

— В таком случае, забудь, — Дилан говорит уверенно, а сам еле заметно прикусывает язык, после чего добавляет шепотом. — Нам своих проблем хватает.

***

Дом встречает тишиной. Стекла окон находятся под ударом крупных дождевых капель. Былая серость погоды мгновенно сменяется чернотой туч и раскатом грома. Не успеваю осознать, что по лицу уже бьет не просто ветер, а морозные осколки, царапая кожу щек. Ощутить, как вьющиеся волосы спускаются под давлением небесной воды, липнут, тяжелеют, превращаясь в непосильный груз для моего тела, которое вряд ли в скором времени отойдет от шока. Мой взгляд продолжает носиться по паркету коридора, утопающего в темноте, трясущиеся руки еле способны удержаться за ручку двери, которую я медленно тяну на себя, запираясь. Молчание. Стены дома молчат, как и мои мысли в с трудом носимой на плечах голове. Щелчок замка — и ледяные ладони с искусанными костяшками медленно сползают по железной поверхности, начиная покачиваться вдоль моего тела. С чувством возможной опасности стою на месте, прислушиваясь к своему дыханию. Тише. Как можно тише. Обычно мать встает рано, но сейчас в доме царит особая темнота. Никто не заваривает на кухне кофе, не готовит тосты с маслом и джемом, не смотрит телевизор, не проверяет новостную ленту в Интернете. Я с надеждой догадываюсь, что родителей нет, либо они просто не покидают комнату, решив немного «провести время вместе». Попытка сделать короткий шаг. Сжимаю мокрые и холодные от слез веки, обнимая больной живот руками. Впиваю ногти в кожу локтей с желанием разорвать её на части. Тихо хнычу, стону от движения ног, но продолжаю шагать к лестнице, чтобы по ступенькам подняться в свою комнату. Не в ванную. Только у себя я смогу действительно быть в безопасности. Защищенной от внешней угрозы. От матери. Не хочу, чтобы она видела меня не потому, что она начнет переживать. Нет. Это слишком наивно. Проблема намного глубже.

Я просто не могу переносить её присутствие рядом, ведь каждый её взгляд, каждое её прикосновение, слово забрасывают меня в тот день, много лет назад. В день, когда детский плач прекратился.

Мне удается жить с этим, с этими мыслями и чувствами, умело скрывая их от окружающих, так как их это не касается, да и интересовать не может в принципе, но сейчас, именно в это мгновение, я чувствую, что не выдержу моральной давки матери, её взгляда, её простого присутствия рядом, даже если она будет думать, что делает благое дело, пытаясь крепко обнять меня, успокоить. Её «любовь» не потушит мой огонь в груди. Он не прекратит прижигать старую глубокую рану.

Я никогда не забуду.

Никогда не прощу.

Но эта тайна сгниет со мной в чертовой могиле.

Добираюсь до второго этажа, медленно в полном бреду шагаю к комнате, роясь в карманах, чтобы найти ключ. Он один. И он мой. Ноющая боль между ног изводит. Ощущение такое, будто острие ножа режет кожу в низу живота. Внутри, выворачивая все органы наизнанку. Мычу, хрипло хныча, и давлюсь слюной, которая вновь течет по губам, поэтому грубо стираю её ладонью, ногтями сдирая кожу. Дрожащей рукой пытаюсь вставить ключ в замочную скважину, и чем дольше у меня не выходит, тем сильнее текут чертовы слезы. Опухшие глаза болят, давление в них вот-вот разорвет глазное яблоко. Выходит. Открываю дверь, еле переступая порог комнаты, и закрываю дверь резко, громко, так как слышу голос матери из её кабинета, видимо, она уже работает на дому. Громче. Женщина явно расслышала, поэтому покинула помещение: