Дважды любимый

— Мы можем взять с собой в Европу только книги и фото. Через пару недель мы должны быть на Принценканале, у нас концерт.

— Самое главное — забрать с собой Арса. Мама не хочет возиться с ним. Я ей предлагала, но она сказала, что у нее нет времени.

— Да, она ведь теперь может не успеть в спа-салон, конечно! — Он иронично усмехнулся.

— Кит, это совсем не смешно. Это больно. — Она поморщилась. — Как то раздражает. И я теряюсь. Мама показывает мне, что она не хочет заботиться. Ни о ком. Даже о маленьком полугодовалом щенке. И… обо мне. Она так быстро уехала… Как будто боялась находиться рядом со мной. Вообще, находиться — здесь.

— Но ей слишком тяжко сейчас. Пойми ее. И она просто хочет, чтобы заботились, наконец, и — о ней. Как и всякая женщина. Она тоже — потерялась. Не так-то легко быть в квартире, на даче, другой женщины твоего мужа. Даже если этой женщины больше нет. Но мужа то нет— тоже. Непосильная тяжесть. Она давит. Ее нужно осознать. Не каждый может это. Она вот взяла и — убежала.

— Да. Но здесь была я. — С горечью возразила она — Ее дочь. И я тоже потеряла близких мне людей. Хорошо. Я ничего не хочу говорить теперь, Кит. Я понимаю. — Она устало отвела прядь волос со лба. — Я просто утонула в этой тоске. Девять дней. Десять. Вечность. И только сегодня я поймала ее за хвост. Тоску. Только сегодня! Господи боже мой!

— Эта змея с тобой не совладает. Никогда. Я уверен. Мы с тобой еще отвернем ей голову, вот увидишь.

— Конечно. Орфей приручит эту змею. Мой милый Орфей. — Она положила руки ему на плечи и прижалась головой к его груди, снова ощутив биение сердца сквозь толщину свитера.

— Замерзла? Принесу сейчас дров, протопим здесь.

— У меня сердце замерзло, Кит. До боли. Я даже плакать не могу.

— Я отогрею тебя, Снежная королева. Обязательно. И станет легче. — Он прижался губами к ее волосам, поцеловал веки, осторожно касаясь пальцами подбородка. — Выйдем в сад? Там солнце пригрело. Слышишь, как Арс лает?

Снаружи действительно доносился лай собаки и нарочито строгий голос Лили:

— Лапы у кого грязные? Зачем ты полез в лужу, негодник? Надо было идти по дорожке. Как я тебя впущу в дом теперь? Сиди на веранде. Я схожу за тряпкой. Проказник! Что новая хозяйка скажет тебе? Она же у нас строгая. Чистоту любит…

Наталия улыбнулась. В ответ коснулась пальцами щеки Кита, обведя твердую линию скул и подбородка, едва — едва нажимая подушечками, словно лаская каждую впадинку. Потом также легко прижалась губами к его уху:

— Поцелуй меня. — Она не просила. Требовала. — Поцелуй. Еще… Ты можешь — сильнее?

— Ты меня искушаешь, королева! — Выдохнул он, чуть отпрянув. — Я ведь могу не выдержать, учти…

— И что? — прошептала она в ответ. — Что будет тогда?

— Черт! Да ничего. Я просто тебя начну раздевать прямо здесь. Лилька обалдеет, когда застанет нас на полу, среди всей этой черноты, бархата, ажура, гипюра… Не забудь, у тебя очень белая кожа. Ты будешь хорошо смотреться на черном фоне, любовь моя. Черт, как хорошо ты будешь смотреться! За эти мрачные дни я уже успел подзабыть, как потрясающе ты выглядишь без одежды.

— Ты не хуже! — Ее сопрано плавно переливалось в смех. Волнующий, чуть хрипловатый. — У тебя красивый торс. И все остальное — тоже. Ни грамма жира. Пражский спортзал идет тебе явно на пользу.

— Ты думаешь? — В его голосе прозвучало не то сомнение, не то — насмешка.

— Конечно. Я же так хорошо тебя ощущаю. Всегда. Я тебя будто вижу пальцами. — Она глубоко вздохнула.

— Ты не Нефертити. Ты — Клеопатра. Я от твоих пальцев схожу с ума. Особенно, когда ты играешь на мне, а не на рояле… Какая у тебя здесь застежка… Будто кольчуга…

Тс — сс! — Она прижала палец к губам и отпрянула от него осторожно оправляя чуть смятый велюр платья. — Лиля же будет ревновать! Оставь ей хоть каплю твоего шарма. А то она ведь уже совсем отчаялась соблазнить тебя.

— У меня нет никаких шансов, Натка! — внезапно раздался в дверях голос Лили. — Он настоящий Кай, а не Кит. Любит только свою королеву. Меня он дразнит. А я теряю голову, наивная дурочка! — Лилька отрывисто рассмеялась, рассыпая горошины хрипловатого контральто по деревянному полу.

— А мне так очень нравится, когда от меня теряют голову. Мне это разогревает кровь, милые дамы… — насмешливо проронил Никита, оправляя рукава свитера.

— Да, легкий флирт всегда полезен мужчине. — Наталия усмехнулась, чуть прикусив губу и внезапно резко повернулась на каблуках. — Держит в тонусе, знаете ли.

— Ну вот! Тигрица опять точит когти. — Ник чуть откинул голову назад, взъерошил волосы всей пятерней и восхищенно цокнул языком. — Готовится к прыжку, надо полагать? Ревнует? Узнаю тебя прежнюю, моя пани! Ты быстро приходишь в форму. Мне это нравится.

— Мне тоже, Натка. — Лиля вытерла руки о фартук, небрежно повязанный поверх строгого платья с черными лацканами. — Тоже — нравится. Стоит тебя чуть подразнить… И ты уже, как пламя, а не лед. — Она взяла со стола поднос с тарелками. — Выйди на улицу. Там солнце прямо слепит. Здесь, как в погребе. Темно.

— Я как раз за дровами собираюсь. Идем? Рукавицы только найду. — Никита протянул жене руку.

Она кивнула:

— Ты иди, я сейчас. Лиле помогу. Вода согрелась?

Лиля кивнула, и тут же, спохватившись, затараторила:

— Там только одна пара перчаток. Мыть буду я. Ты иди на улицу. Там Арс без присмотра носится. Переломает все кусты.

— Я же все равно не увижу, куда он побежал! — Наталия развела руками. — Плохой из меня сторож.

— А он при тебе присмиреет. Он умница, знает, кто тут главный, и кого надо охранять… Выйди, подыши! — Лилин задорный тон неуловимо изменился и стал тревожно — просительным. — Ты побледнела за эти дни. На тебе лица нет. Тебе надо больше быть на воздухе.

— Я плохо сплю. Вернее, почти не сплю. Это нормально сейчас. Я же не должна быть поленом каким-то… Мне все папин голос чудится, чудится, что он рядом. Я так и не смогла понять, что там, в этих двух плоских ящичках… Разве там мог быть папа?! И Лера? — Стоя у окна она невидящим взглядом смотрела куда то вдаль, казалось, не только поверх рам, но и поверх неба, словно тающего под лучами солнца. Что она могла видеть внутри себя? Что осязать? Она вся замерла, словно боялась шелохнуться. Лиля подошла к ней сзади, обхватила за талию, положила голову на плечо. И тотчас стала похожей на маленькую девочку:

— Я тоже ничего не поняла, Натка! Совсем ничего. Как нелепо. Жестоко все!

— Жизнь всегда словно слепящий луч. Одно мгновение и все поглощает тьма. Впрочем, вокруг меня всегда тьма.… Мне бы надо уже привыкнуть. А я вот, видишь, какая — возмущаюсь! — Наталия опять вздохнула.

— Последний раз, когда я видела Леру в Праге, она была такой счастливой. Вся прямо светилась. Так тихо говорила мне о своем счастье, словно и не верила в него…

— А потом мы все пошли в эту церковку — костел, помнишь? Ну, где можно помолиться об исполнении желаний. Ты о чем молилась тогда?

— Я дура, Натка. Я молилась, чтобы Влад Мурашевский быстрее уехал. Мне не нравилось, как он смотрит на меня, как дурачится на репетициях.

— У вас с ним разве же что то было? — Наталия удивленно приподняла бровь и скулы ее чуть покраснели. — Я думала, что мне это кажется.

Лиля чуть смущенно кашлянула.

— С моей стороны так, кокильяж [2] — кураж, а он что себе вообразил, я не знаю. С одной ночи разве можно что-то себе вообразить? По-моему, нет, — категорично заявила она.

— Лилька, ну ты и фунт изюма! — ахнула Наталия. — Это когда же ты успела с ним переспать??

— Ну, успела… Подумаешь! Тебе то что? Ты вообще уже тогда была с Китом, тебе было не до меня…

— Ты что же это, злилась на меня?

— Нет. — Лилька пожала плечами. — Почему? — Я радовалась. Моя самая любимая подруга вышла замуж. А у меня вдруг появилась личная, собственная жизнь. И я была совершенно свободна.

— Гм — мм! — Покачала головой Наталия. — И ты сразу попыталась ее устроить, личную жизнь? — Она рассмеялась тихо. — Вот так, с разбегу?