Прикосновение (ЛП)

Что же тогда делать? В отношение Блеквеллов я должна буду быть начеку, до тех пор, пока не смогу покинуть город. «А Ашер?» — думала я, сосредотачиваясь на заживлении своих ран. Мне больше нельзя было быть слабой. И этого не случится.

* * *

Я проснулась от того, что меня кто-то тряс и просканировала человека ещё до того, как я открыла глаза. Бен.

— Реми, просыпайся, дорогая.

Он звучал взволнованно. Я села и убрала волосы с лица. Бен включил свет и сел рядом со мной на кровати. Он не мог смотреть мне глаза. Лаура стояла в дверях. Её глаза были усталыми и грустными. На обоих были одеты в домашние халаты, как будто они уже лежали в кровати. Я ещё никогда не видела их такими встревоженными с момента моего приезда в Блеквелл Фоллс.

— Дорогая, речь пойдёт о твоей маме. Анна лежит в больнице.

Я услышала слова, но не сразу поняла их.

— Управляющий пришёл за арендной платой и нашёл её. Очевидно, на прошлой неделе она получила травму головы, которая осталась не вылеченной. Сегодня она потеряла сознание и теперь лежит в коме.

Он сжал мою руку, но я вырвала её. Я знала, что это был лишь вопрос времени, когда Дин сделает ей что-то ещё, и всё же оставила её на произвол судьбы.

— Она поднимется на ноги? — спросила я ледяным голосом.

Его лицо помрачнело и я поняла, какой был ответ.

— Откуда ты это знаешь?

— Из больницы. По какой-то причине Анна указала меня как контакт, если что-то случится.

Это было логично. Я была слишком молода, а Дина она никогда бы не выбрала. Почти всегда он был причиной, из-за которой ей вообще была нужна помощь. Если с ней что-то случится, она хотела, чтобы об этом узнал Бен и осторожно преподнёс эту новость мне.

Бен и Лаура смотрели на меня. Очевидно они были весьма удивлены тем, что мне почти неестественным способом удавалось сохранять спокойствие. Они не знали, что я специально старалась не о чём не думать, чтобы полностью не спятить. Я не пыталась им это объяснить. По сравнению со страданиями Анны, их переживания были не так важны.

— Вы должны отвести меня к ней.

Бен встал.

— Конечно. Я уже позвонил в аэропорт. Мы сядем на самолёт в Портлэнде в восемь часов утра, — Я кивнула, и они оставили меня в покое, чтобы я могла одеться.

* * *

Во второй половине дня мы с Беном поехали на такси в больницу, проезжая тем же маршрутом, как и месяц назад, только в обратном направление. Прошло так мало времени, а моя жизнь так радикально изменилась.

Мои мысли сосредоточились только на Анне. Я спрашивала себя, когда Дин избил её и знала ли полиция, кто нёс за всё это ответственность. «Вряд ли,» — думала я: «Анна всегда была отличной лгуньей, когда речь шла о её муже, а я её в этом поддержала, уменьшая количество раз того, сколько она попадала в больницу.»

Как только мы прибыли, нас отвели в реанимацию. Один врач объяснил нам, что состояние Анны не изменилось. Из-за того, что она не вылечилась вовремя, отёк в её мозге увеличился, и она впала в кому. Врачи не знали, очнётся ли моя мама когда-нибудь.

Сперва они отвели к Анне меня. Медсестра предупредила, чтобы я не оставалась в палате дольше разрешённой четверти часа, потом тихо вышла. Единственный звук исходил от медицинского оборудования, которое следило за жизненными функциями Анны.

Я была рада тому, что мне было разрешено остаться с ней наедине. Рискованное действие, которое я намеревалась сделать, должно было состояться без свидетелей. Если мне удастся вылечить Анну, я могу впасть в состояние, которое моё тело возможно уже не сможет вылечить. И для кого? Для моей матери, которая допустила, чтобы её муж использовал меня как боксёрскую грушу.

Я пытливо рассматривала ее на кровати. Её каштановые волосы были убраны с лица, нежная кожа была бледной. У неё образовались глубокие, тёмные круги под глазами. Зелёные и жёлтые синяки недельной давности проявились на подбородке.

Я сделала глубокий вздох и осторожно положила свою руку на её предплечье. Настенные часы показывали, что у меня осталось 13 минут. Я позволила энергии развернуться, прежде чем послать ее спиралями в неё. Сначала я исцелила видимые синяки на её подбородке, потому что не выносила непосредственные следы Дина. Затем перешла к её травме головы, где ожидала столкнуться с трудностями. На самом же деле это было невозможно.

Её подсознание превратилось в клубок чёрного небытия, в который я не могла проникнуть. Травма была невидима, а то, что я не видела, я не могла излечить. Такого никогда раньше не случалось. В панике и без разбора я направила энергетическую волну на её голову. Всё это сопровождалось голубыми искрами. Утомлённая, я крепко схватилась свободной рукой за кровать, чтобы не упасть.

Её веки дрогнули.

Поражённо я отступила от кровати, но она схватила меня за руку.

— Реми. — Она закрыла на мгновение глаза и сглотнула. Я пыталась высвободить руку, чтобы позвать медсестру, но она ухватилась за неё ещё сильнее.

— Мама?

Я снова её просканировала, потому что хотела знать, совершила ли моя последняя, отчаянная попытка чудо. Но её голова была непроницаемой.

Она посмотрела на меня своими карими глазами и начала плакать.

— Он будет тебя преследовать.

Она казалась испуганной. То, что Дин хотел напасть на меня, меня не удивляло. Помимо слишком большого эго у него была противная склонность мстить, из-за того, что я его ранила. Я обхватила её руку своими и прошептала:

— Всё хорошо, мам. Теперь мы сосредоточимся на том, чтобы вытащить тебя отсюда. А потом посмотрим.

На это она заплакала ещё больше. Я снова попытала привести помощь, но она держала меня удивительно крепко.

— Он знает. Это всё моя вина. Дневник.

— Мам, какой дневник?

Забывшись в воспоминаниях, она, казалось, была где-то далеко, когда продолжила:

— Там написана правда. О тебе.

Её загадочный ответ не имел смысла. Она хотела признаться, что знала обо мне?

— Какая правда?

Она нахмурилась.

— Это опасно. Найди дневник, дорогая.

— О чём ты говоришь?

Она не ответила. Я спросила себя, может это боль затуманила её разум. То, что она вела дневник, я во всяком случае слышала в первые в жизни. В её словах не было смысла.

Ей нужен был врач. Я вырвала свою руку, и её глаза закрылись. Внезапно в палате машины пронзительно запищали. Её сердце неровно забилось и остановилось.

— Мам? — В полной панике я наклонилась над ней и прислушалась, дышала ли она.

Ничего.

Медсёстры и врачи вбежали и засуетились. Меня оттолкнули в сторону, чтобы они могли сделать свою работу. Они сорвали простынь, прикрепили электроды к груди, так, как я видела в кино.

— Мам! Пожалуйста, пустите меня….

Если бы я только могла к ней прикоснуться…

Один врач с коричневыми волосами, тот, который в коридоре объяснял нам повреждения мамы, посмотрел, сверкая глазами, на кого-то позади меня.

— Вон отсюда — крикнул он.

Меня вытолкнули из комнаты, и я заметила, что кто-то держал меня за плечи, чтобы я снова не вернулась обратно. Бен притянул меня к своей груди и обнял одной рукой. Вместе мы в ужасе наблюдали за тем, как дёргалось тело моей мамы, когда её грудную клетку подвергали импульсам тока. Потом кто-то закрыл дверь, и мы больше ничего не видели.

* * *

Прошло совсем немного времени, врач, который накричал на нас, снова вышел. Он выглядел удручённо, что подтвердило мои опасения. Она была мертва. Моя мама была мертва. Она была слаба. Она разбивала мне сердце сотню раз. Мне не стоило её любить.

Печаль, гнев, чувства вины переполнили меня, и мне казалось, что я не вынесу этой ноши и сломаюсь. Поэтому я сделала с моим сердцем то же, что с нервами моей обожжённой ладони — я притупила боль. Я не могла остановить поток сомнительным деталей от нахлынувших воспоминаний, пока мы сидели на наших пластиковых стульях, и я наблюдала за тем, как врач приближался ко мне и Бену.