Экранные поцелуи

— Мне нужна работа. Так что лучше скажите всю правду.

Он наклонился вперед, облокотился на стол, не сводя с нее пристального взгляда. Против воли она почувствовала себя загипнотизированной.

— Ладно, сами напросились. Ваша проблема, Рэчел Келлер, заключается в том, что вы чересчур эгоистичны. Актриса вы неплохая, ничего не могу сказать. Но без хорошего режиссера вы тянете все действие на себя. Как только вы появляетесь на сцене, у других актеров просто не остается никаких шансов.

Внезапно ее охватила холодная ярость.

— Так, может быть, дело не во мне, а в других актерах?

— Ну нет, только не в моих спектаклях.

— Что вы имеете в виду?

— Если вы хотите работать под моим руководством — а я полагаю, что на данной стадии своей карьеры вы этого хотите, — то вам бы лучше послушать меня. Это касается вашего поведения на сцене. В моем спектакле вы будете играть Лауру Чивли так, как я скажу. Я не потерплю никакого своеволия, никаких пропусков в тексте. Я не позволю отвлекать внимание от других актеров на себя. Надеюсь, я понятно выражаюсь?

— Да, мне все ясно.

Она встала. Взяла с письменного стола листок со своим резюме.

— Вам это больше не понадобится. Я не собираюсь с вами работать.

Он отодвинулся вместе со стулом к окну, положил ноги на стол.

— Почему это вдруг такая перемена в настроении?

— Потому что с деспотами я не работаю и не позволю собой командовать. Вы можете вывести из равновесия такого человека, как Ричард Робертс, но на меня это не действует. — Она прижала к себе тяжелую кожаную сумку, повернулась на каблуках. — Да я скорее соглашусь жить на пособие, чем работать с подонком вроде вас.

Она двинулась к дверям. И услышала позади звук аплодисментов.

— Прекрасно, — произнес Джереми Пауэрс. — Если будете вести себя так же на сцене, думаю, что смогу сделать из вас непревзойденную Лауру Чивли.

Больше всего ей хотелось выйти из этой комнаты. Убежать от него. Гордость подсказывала, что надо удалиться не оглядываясь; вся ее цельная натура требовала того же. Однако, в конце концов победило все-таки честолюбие Ей необходимо создать себе репутацию. Ей нужна роль Лауры Чивли. Ей нужен Джереми Пауэрс.

Она обернулась к нему:

— Вы и в самом деле так думаете?

Он даже не потрудился снять ноги со стола.

— Именно так. И вот что еще запомните, если собираетесь работать со мной: не люблю, когда мои актеры слишком проявляют свой темперамент.

В детстве Рэчел совсем не собиралась идти в актрисы. Консультант по профессиональному обучению и карьере в школе в Прествиче говорил, что если бы она сдала на уровень «А», то потом могла бы пойти учиться на доктора или юриста. Ее такая перспектива очень привлекала.

Ее, но не родителей. Они были против всех этих университетов. Еще четыре года обучения? Значит, еще четыре года им придется платить за нее. А она за это время станет еще на четыре года старше. Еще четыре года без мужа… Нет, решили родители, пусть заканчивает школу как можно скорее. Если хочет, пусть сдает экзамены на уровень «А», но уж после этого — все! Мы не можем содержать ее всю жизнь.

Родителей Рэчел никак нельзя было назвать состоятельными людьми Их собственные родители в двадцатых годах бежали из Восточной Европы от погромов и осели в Англии, в Манчестере, с его холодной погодой и тяжелой жизнью. Два поколения Келлеров вели тяжкую борьбу за существование.

Но если бабушка и дедушка Рэчел были как будто созданы для этого и справлялись с трудностями, казалось, без особых усилий, то ее родителям пришлось гораздо хуже. Глядя на отца, Рэчел часто удивлялась, каким чудом ему вообще удается сводить концы с концами. Похоже, вся энергия семьи Келлер ушла на то, чтобы вырваться на свободу. Теперь от этой энергии не осталось и следа.

У Джо, отца Рэчел, была парикмахерская в Прествиче, на окраине, где они жили. Он выбрал парикмахерское дело, потому что любил женщин. И прекрасно с ними ладил. Если бы при этом он еще владел профессией, Джо наверняка сделал бы себе состояние. Сейчас же он только что не голодал. Ни одна перманентная завивка, сделанная его руками, не держалась дольше недели, стрижки выглядели неровно и неопрятно, краска на волосах всегда придавала им неестественный, ненатуральный вид.

Любой другой на его месте давно уже бросил бы это дело и ушел на завод. На индустриальном английском севере не было недостатка в рабочих местах. Но Джо Келлер и слышать об этом не хотел. Не для того его отец бежал из России, чтобы сын гробился за конвейером и вечно ходил с грязными руками. Вместо этого он предпочитал сжигать себе руки химическими растворами для завивки и срывал голос, убеждая местных женщин, что каждую из них превратит в красавицу. Оптимизм был главным его инструментом, и он пользовался им, не только работая с клиентками, но и в домашнем кругу.

Завтра, говорил он самому себе и Анне, матери Рэчел, все переменится к лучшему: бизнес пойдет в гору, Рэчел встретит симпатичного еврейского мальчика, выйдет замуж и в их семье одним ртом станет меньше.

Но Рэчел, единственное его дитя, также приносила ему одни огорчения. Она не была красавицей, не интересовалась сыновьями его друзей. И они тоже не горели желанием познакомиться с ней поближе. Неудивительно — при том, как она выглядела. Слишком длинная, слишком худая, кожа да кости. Тощие ноги, сзади ничего, а уж о груди вообще лучше не говорить.

Никогда еще он не встречал такой неженственной девушки. Что-то у них с Анной вышло не так. Но что? Казалось бы, кормили девчонку нормально. Она ела три раза в день. Ела помногу — и жареных цыплят, и рыбу, приготовленную по-русски: в тесте, с кислым соусом, и краснокочанную капусту с изюмом, и яблочки, запеченные в тесте. Но чем ее ни корми, все в ней тут же перегорает. Вечно она неспокойна, вечно в движении, просто какая-то динамо-машина. Жадная до еды, жадная до жизни. Всегда как будто голодная.

Как бы ему хотелось, чтобы она наконец угомонилась, прислушалась к его словам. Он вспоминал свою мать, спокойную безмятежную толстушку и домоседку. И жена точно такая же. В кого же пошла Рэчел? Откуда у нее эта худоба, эта энергия… эти идеи?

В конце концов, он решил, что это у нее от каких-нибудь дальних предков. По крайней мере, на его памяти никого похожего в их семье не было. Уж во всяком случае, никого с такими рыжими волосами. Эта масса ярко-рыжих, почти морковного цвета волос долгое время служила основным предметом раздоров между ним и дочерью. Он постоянно пытался заставить ее убрать их назад или хотя бы пригладить. Даже предлагал подстричь ее, но об этом она и слышать не хотела. Похоже, она даже гордилась и своими волосами, и плоской грудью, и худыми руками. Ничего не хотела в себе менять. Если отец с матерью принимались обсуждать внешность Рэчел в ее присутствии, это всегда заканчивалось скандалом.

— Почему вы все время хотите меня изменить? Чем я вам не угодила?

Она знала, что не нравится им такая, как есть, и это ее угнетало. Она понимала, что наступит время, когда ей придется сделать выбор — либо изменить себя в соответствии с обстановкой, либо изменить окружающие условия.

Однако ей не пришлось делать выбор. Отец все решил за нее. В день ее восемнадцатилетия он в качестве подарка ко дню рождения предложил сделать ей прическу. И Рэчел не решилась ему отказать. Она знала, что у него нет денег на настоящий подарок и сделать своими руками он тоже ничего не может, в отличие от отцов многих ее школьных подруг. Единственное, что он мог предложить, — это сделать ей прическу.

Рэчел согласилась, но с одним условием: он не будет делать ничего такого, что могло бы бесповоротно изменить ее внешность. Ни завивка, ни окраска, ни стрижка ей не нужны. Он нехотя согласился.

Они решили, что она придет к нему в салон в понедельник, уже после дня рождения. В этот день в парикмахерской обычно бывало так мало клиентов, что Джо часто брал выходной. По крайней мере, решила Рэчел, в этот день ее никто не увидит, даже если отец и сделает из нее чучело.