Когда мы теряем Юрию Мееровичу посвящается

Я долго шла к этому дню. Шла с опаской. Все копила в себе силы, искала возможности, сомневалась, стоит ли вообще это делать…

В один из таких дней, исполненных сомнений, я вдруг встретила человека, олицетворяющего собой целую веху в литературной жизни моего родного края. Он привычно улыбнулся не только уголками губ, но и глазами, в которых затаилась усмешка. Так всегда бывало, когда его искренне интересовал предмет беседы. Разумеется, говорили о книгах. Он, как всегда, спрашивал, когда же я позову его на презентацию. Ведь он столько моих работ читал и рецензировал, мы часами спорили обо всем на свете, находя в этом удовольствие и делаясь поистине счастливыми от этих литературных споров.

Тогда я уже знала, четко распланировав (такой уж недостаток – люблю ясность и определенность), что это будет летом. Но не стала загадывать наперед.

«Слишком рано», - сказала я себе. А внутри что-то ухнуло, и страх не успеть стал гаденько заползать в душу, в то время как сердце во все глаза глядело на тоскующего по ушедшей из жизни любимой супруге учителя.

Юрий Меерович понимающе улыбнулся, и мы еще никак не меньше получаса, мешая движению пешеходов, посреди тротуара обсуждали последние работы Старикова, труды классиков и современников.

Через месяц я позвонила ему. Бодрый, но чуть дрожащий голос по ту сторону вызвал тревогу. Он всегда говорил с улыбкой. Даже когда болел, или тосковал. Такое чувствуешь и не видя собеседника. Тогда в голосе слышится искорка жизни. А он такими искорками буквально фонтанировал.

Итак, этот день настал. Я пришла к нему сквозь - без преувеличения – долгие годы и трудности. Передо мной лежала всего лишь крошечная карманная книжечка. Моя книжечка. Я смотрела на нее будто со стороны, и даже не верилось, что это, наконец, случилось.

Я знала, что, возможно, не всем придется по душе мой эксперимент с подачей материала: размер книги – удобный для маленьких ручек юных читателей, отсутствие иллюстраций, вместо которых в книге отведены страницы для изображения полюбившихся героев своими силами… Но была абсолютно уверена в том, что такой взгляд имеет право на жизнь.

В трепетном волнении оглядывала лица прибывающих читателей. Я уже знала, что среди них не будет его по-отечески знакомого лица. Накануне моей презентации он внезапно попал в больницу. Я звонила ему несколько раз, и он, неизменно бодрясь, отвечал, что его окружают заботой близкие люди, что все наладится. Шутил и звал за чаем спорить о моей новой книге, когда его выпишут. Приходить запретил.

«Вот выздоровею», - говорил он, - «Тогда да, тогда другое дело»… - смеялся он из последних сил.

И я не приходила. Не знаю, правильно ли это. Но мне казалось, и по-прежнему думается именно так, что стоит уважать желание болящего оставаться всегда таким… улыбающимся.

Не приходила, но периодически звонила. Жизнь неслась потоками: то чистой родниковой воды, то мутной илистой жижи. Дни текли один за другим, словно братья-близнецы, наполненные работой, повседневными заботами, творческими планами… И однажды наступил день, когда мне пришлось признать: «Слишком поздно».

Шестого сентября Юрия Мееровича Гросмана, поэта, литературного наставника многих николаевских авторов, не стало. Восьмого, на похороны, я не пришла. Не знала о них.

Смотрю на его фотографию, вспоминая наши самые последние беседы. Его улыбку в уголках глаз, его мудрость и дружелюбие к робким новичкам и порой зазнающимся «старичкам» литературного объединения «Зоря», которое он долгие годы возглавлял.

Иногда, проходя мимо его дома, я по-прежнему нахожу в лицах прохожих сходство с ним. Но теперь в моем сознании его улыбчивое лицо неизменно находится рядом с излучающим доброту и свет души лицом его супруги. Будто они никуда не уходили насовсем, а только вышли ненадолго. В библиотеку. За новой книгой. ©