Мистер Грей младший (СИ)

— Ты только посмотри, — тихо произнесла она, — Твоя кремовая статуэтка. Видимо, детский сад её уже отпустил… Кукла, но не Барби. Танцующая балерина. Вчера выпорхнула из шкатулки с драгоценностями, вслед за оловянным солдатиком. Печально, что не сгорела в камине, и, радостно, что ничего не прихватила… Но, всё-таки…

— Дана, прошу тебя, — жёстко сказал я, собирая весь самоконтроль, подаренный мне Кеном.

— Не надо меня просить, дорогой, — тихо прошептала она, — Я всё сделаю сама.

Я не успел ничего понять, как Дана, сдержанно, не открывая рта, долго, но невинно поцеловала меня в губы… Затем, немного прикусила мою губу и отстранилась. Когда я обернулся на Айрин, она резко отвернулась, как ребёнок, сжимая пухлые губы от обиды… или боли. Я почувствовал себя козлом. И перевёл взгляд на Дану…

— Кстати, милый, меня уже немного утомляет стоять рядом с тобой… Думаю, что я пойду, постою рядом с будущими свёкром и свекровью… пусть все видят, что я — будущий член семьи, — улыбнулась Даниэль.

— Я благодарен тебе, — произнёс я искренне.

Я мог остаться наедине с собой и смотреть на Айрин. Ни на что не отвлекаясь.

— Ох, это только начало, — мило улыбнулась Дана, — Я думаю, ты будешь благодарен мне всю жизнь, дорогой, — она сделала акцент на последнем слове, и, покачивая бёдрами, пошла через толпу…

Дана по своему хороша. Она умна. Красива. Хитра.

Но я люблю… люблю её — мою Айрин. Как Дана её назвала? «Статуэткой, выпавшей из шкатулки?» А что? В этом что-то есть… Я пристально смотрю в её глаза, а она смотрит в мои. Мы точно ведём безмолвный диалог, неизвестно о чём, неизвестно зачем. Она не двигается. И я тоже. Казалось, она не дышит…

А в тот момент, когда подул ветер и поднял фату Фиби, создавая вуаль над её лицом, моё дыхание с треском раскололось.

Я понял, что хочу видеть своей невестой только её. Понял, что хочу надеть кольцо только ей…

Но всему этому не бывать. Я призывал себя с этим смириться. Назад — пути нет.

Айрин

Его глаза — моя маленькая смерть. Но я не отвожу взгляда. Он и Дана. Дана и он. Я должна была быть готова к этому. Должна была знать, что для него жизнь не стояла на месте, как для меня. Я должна была знать, что он спокойно вставал на лекции по утрам, засыпал в объятиях красивых девушек, уделял внимание, дарил страсть и нежность, обладательницей которой — всего пять лет назад — была я. И я от всего этого отказалась, сама, лично, подписала приговор, а он его утвердил, пусть и против своей воли.

Что ему моя боль? Ничего. И я даже думать не хочу о нём, но это крайне сложно, когда он стоит напротив меня, в такой торжественной обстановке и смотрит в мои глаза так, как годы назад. С особенную глубиной, остротой, присущей только его взгляду. Только его взгляду, полному страшнейших и тяжких порывов сердца, которые способны заставить за одну секунду — перестать быть равнодушной любую женщину. Эти глаза видели меня всю. Эти глаза ласкали и резали меня. Кровавая резня творилась у меня в мозгу от рьяной злости на него, на наше утерянное время, на Дану… Он встречается с ней? Как давно?.. Любит ли он её?.. Я не знаю, но его глаза смотрят на неё не так, как на меня, заставляя моё сердце биться чаще и ликовать. Заставляя меня не терять надежду, которая только зарождается в моей душе… Пока он не посмотрит на неё, как смотрит на меня — я не буду думать, что всё потеряно. Она никогда не узнает его — моего… Никогда не узнает и я убеждаю себя в этом так яростно, что добела сжимаю кулаки. Он так долго был моим… В своих мыслях, в своих фантазиях, я представляла нашу встречу — полную крепких объятий, крепкого поцелуя, крепкого, не отпускающего оргазма, а получила такой смертельный, такой запретный удар в грудь, что хотела умереть в то же самое мгновение, когда увидела его.

Она поцеловала его. Он был не против. После поцелуя он смотрел на неё: на её губы, на её глаза, на всё её лицо… И ни один мускул у него не дрогнул. Не сжалась ни одна жила. Я понимала, что он уже другой. Он не тот, кого я знала и любила, за которого была и всегда буду готова умереть… Но сейчас, в эти проплывающие минуты, он смотрит только в моё лицо. Только на меня. На одну меня! И смотрит так, что я понимаю, что никогда не любила его сильнее, чем сейчас… Горечь во рту, дымка в глазах… И где-то в далёкой, космической зоне познания, молодожёны произносят клятвы…

— …Клянусь, — я слышу голосок Фиби, которая сияет изнутри, заставляя все сердца таять.

Это свадьба, на которой плачут. Плачут женщины, плачут мужчины… Молодые девушки, только лишь мечтающие о такой взаимной и всепоглощающей любви, которая оканчивается ни как у всех. Любви, которая — нет, не оканчивается, — а продолжается «хеппи-эндом».

Я замечаю за собой, как по моим щекам текут крупные, тяжёлые слёзы… горечи — за себя, радости — за Фиби. Адам глубоко вдыхает, смотря на свою малышку так трепетно, что глохнет сердце и произносит:

— Фиби. Душа моя, — он кладёт руку ей на щёку, — Я всегда знал, что будет так. Что я отвоюю тебя у всей вселенной, чего бы мне это не стоило. Моя вечность. Моя верность. Моя нежность. Это всё ты. Я готов кричать тобой, потому что внутри тебя — моё сердце… Потому, что внутри тебя — наш мир. Наше счастье. И до самого последнего вздоха я пронесу твой первый поцелуй. И до самого последнего вздоха, я буду дарить тебе рай. И до конца — я буду наполнять тебя собой, чтобы всем дать понять — мы не разделимы. Так захотела жизнь. Так захотел Бог. Так захотела наша любовь. Я клянусь тебе быть с тобой, пока темнота и неизбежность смерти не разлучат нас. Я клянусь быть верным одной тебе, быть опорой и поддержкой, быть твоим тылом и защитником. Быть всегда рядом с тобой — в счастье, и в горести. В болезни, и в бедности… И так — нет, не до конца, — навечно… Ибо я больше не вижу смысла без тебя — не в аду, не в раю. Я твой. Ты моя. И этот мир принадлежит нам.

Все зааплодировали ему, а затем, священник объявил их «мужем и женой». Поцелуй, объятия, ветер… И снова фата, поднимающаяся ввысь, к солнцу…

Я вновь посмотрела — сквозь неё — на Теда. Его глаза так ласково смотрели на меня, что я не удержалась и отвернулась. Это больно. И он видел мои не прошеные слёзы.

«Дура», — мысленно хаю себя я, — «Дура и идиотка. Нечего плакать. Особенно, когда он смотрит»…

По окончанию церемонии, начали танцевать мои девочки. Они летали, как пушинки, встав в два пересечённых кольца… И в это пересечение — восьмёрки, символизирующей вечность, они заключили жениха и невесту. Белые лепестки роз кидали гости, желая счастья, долголетия, здоровья… Адам и Фиби — это сказка. Я увидела самую красивую и искреннюю любовь со стороны… Любовь, которой все преграды — ерунда.

После танца девочек, я испытывала гордость, а гости прибывали в огромном восторге. Я поздравила Адама и Фиби, вручив им подарок, но и не забыла отдать Фиби подарок на день рождения Теда… Тот серый галстук, галстук, который дарили ему мать с отцом на восемнадцать лет. Он оставил мне его, как подарок. Как памятку о том дне, когда родилась новая я… И эта новая я умерла в тот день расставания. А сегодня, умерла второй раз.

Я хотела бы отдать подарок сама, но не могу. У него есть Дана и это неуместно. Этот галстук — единственная вещь, которую я хранила в своей жизни после него. После него… А жизнью ли было всё это?.. Я не хотела об этом размышлять. И просто — не могла.