Пастор (ЛП)

— В любом случае, — продолжила она тихим голосом, — мне жаль, что я сорвалась на тебя днём. И ещё прости за то, что случилось в прошлый понедельник. Я воспользовалась тобой. У меня слишком много дерьма в жизни, а теперь я привнесла его и в твою, потому что ты оказался здесь и был добр ко мне.

Я наклонился вперёд, пытаясь найти в себе силы, чтобы сказать то, что должно быть сказано.

— Я очень рад, что ты пришла сюда и попросила прощения, но не то чтобы ты должна была, ибо вина за то, что произошло после твоей последней исповеди, лежит полностью на моих плечах. Но я рад, потому что это значит, что ты понимаешь, почему это не может произойти снова. Я дал обет защищать и уважать Бога, почитая его детей, его агнцев. Ты пришла ко мне за помощью, и вместо этого… — я запнулся не в силах вымолвить и слова. Но жар всё равно продолжал приливать к моему паху, в то время как слова из того дня пронзали мой мозг словно пули баллистический гель. Киска. Клитор. Член. Освобождение. Мне не нужно было смотреть, чтобы понять, насколько мои тренировочные штаны были в опасной близости к раскрытию этих мыслей, — …я воспользовался тобой, — закончил я вместо этого.

Она сжала свои губы вместе:

— Ты не воспользовался мной. Да, моя жизнь полна дерьма, происходящего и по сей день, но я личность и способна делать собственный выбор. Я не испорчена, не росла в нелюбви. Я не пустышка для мужчин, имеющих влияние. Я решила переспать со Стерлингом. Решила позволить тебе вылизать меня. Я хотела это всё, и ты не мог мне запретить. Ты не имеешь права заявлять, что я была не больше, чем сторонний наблюдатель, — Поппи встала, румянец на её щеках появился не только от огня. — Не волнуйся. Я не буду беспокоить тебя своим телом снова. Я буду уважать твой обет и твоё устаревшее рыцарство вместе с ним.

А это больно. На самом деле это чертовски больно, так как я только что пытался призвать все свои постмодернистские, союзнические и феминистические мысли, стараясь подавить ту часть моего разума, которая фантазировала о том, как сделать так, чтобы Поппи ползала голой по полу с чашкой виски на спине.

И вот почему — думаю — я схватил её за запястья и притянул к себе между ног. Она ахнула, но не сопротивлялась. У меня была идеальная высота кресла, чтобы лизнуть её сосок через футболку, что я и сделал. Её руки зарылись в мои волосы, как только она застонала.

— Я думала… Ты сказал… — Поппи извивалась, в то время как я нежно прикусил ниже, а затем снова принялся сосать.

— Ты права, — ответил я, отстраняясь. — Я не должен этого делать.

Она едва заметно опустила своё лицо, но всё-таки кивнула, отступая, но я не мог позволить ей этого сделать, поэтому схватил её за бока и потянул вниз так, чтобы она оседлала моё бедро, её киска тут же начала тереться об меня, прося об освобождении.

— Мне не следовало бы класть тебя поперёк моих коленей и отшлёпать твою попку за то, что бесстыжая маленькая шлюшка пришла сюда без лифчика, — прорычал я ей на ушко. — Мне не следовало бы связывать верёвкой твои запястья и лодыжки, чтобы твоя киска стала полностью открытой, а затем трахать тебя до тех пор, пока ты не сможешь больше ходить. Мне не следовало бы переворачивать тебя задницей вверх и трахать её, пока из твоих глаз не потекут слёзы. Мне не следовало бы отвозить тебя в клуб и трахать в приват-комнате так, что ты нахрен забудешь о Стерлинге, а затем начнёшь выкрикивать только моё имя, — я снова укусил её сосок. — Или имя Бога.

Я засунул два пальца за пояс её шортиков и приспустил их, резинка растянулась и позволила мне увидеть то, о чём я уже подозревал. С возвышения её лобковой кости клитор выглядел как крошечный, мягкий бутон плоти, и он просто нуждался в прикосновении.

— Почему ты пришла сюда ночью, Поппи? — спросил я, обхватив её грудь и тихо простонав от ощущения неподдерживаемого веса в руке. Свою вторую ладонь я по-прежнему держал там, где она была до этого, а сам смотрел на её выбритую киску. — Ты пришла сюда только потому, что хотела извиниться? Или ты пришла посреди ночи без лифчика и трусиков, чтобы соблазнить меня? Это же грех, знаешь. Умышленно ведущий другого человека к неправедным действиям или мыслям. Нет, не убегай от меня сейчас.

Она попыталась вывернуться, и я знал, что посылал смешанные сигналы, которые сбивали с толку, запутывали, вводили в заблуждение, но затем я пробормотал:

— Ещё раз. Дай мне ещё раз.

«Ещё раз что?» — я задался этим вопросом, как только произнёс его. Ещё один оргазм? Для неё? Для себя? Ещё один шанс? Ещё один намёк, ещё немного, ещё одну минуту, чтобы сделать вид, что ничего не произошло между нами?

А потом я побледнел. Было глупо назвать это так — происходящее между нами — как будто моё влечение к Поппи Дэнфорс значительнее трёх лет обета безбрачия, внезапно столкнувшегося с самой сексуальной женщиной, какую я когда-либо встречал. Словно была какая-то тайная часть меня, которая хотела большего, чем просто трахнуть её: она желала пригласить на ужин, готовить ей завтрак и засыпать с ней в моих руках.

Она смотрела на меня всё то время, что я думал, её ореховые глаза выражали такой же голод, как и её рот, а эти торчащие груди были такими мягкими под её футболкой.

— Эта ночь, — сказал ей. — У нас есть она. А затем мы остановимся.

Поппи кивнула, затем сглотнула, будто у неё пересохло во рту. Я наблюдал за движением её горла.

— Встань на колени, — прохрипел я. Она слезла, подчиняясь, вставая на колени между моих ног и смотря на меня из-под своих длинных тёмных ресниц, которые преследовали мои мысли. — Сними свою футболку.

Она стянула хлопковую футболку через голову и бросила её на пол, а мне пришлось сжать свои находящиеся в штанах руки в кулаки, чтобы не взять её прямо там, потому что, блядь, эти груди были идеальными. Бледно-кремовые с тёмно-розовыми сосками, достаточно маленькими в сравнении с кончиком пальца, но достаточно большие для того, чтобы с лёгкостью я мог взять их в рот. Мне захотелось увидеть, как мой член скользит между этими сиськами, хотелось излить на них своё семя, хотелось почувствовать, как они прижимаются к моей груди, когда я растянусь на ней.

Но не было конца тому, что мне хотелось делать с этим маленьким ягнёнком, всё равно сколько раз или сколькими способами я бы обладал ей. Она создала эту ненасытную яму во мне, зияющую пропасть необходимости, и даже сквозь туман в моей голове я мог увидеть, насколько всё будет разрушительно, если это не остановить.

И мы остановимся в ближайшее время… Но не прямо сейчас.

Я спустил пояс моих штанов, чтобы лишь освободить член, и также оставил футболку. Мне нравилось быть одетым, когда я трахался, что всегда и делал. Ничто так не заводило, как голая женщина, мурлычущая у твоих ног или пронзительно кричащая на твоих коленях, когда в то же время ты был одет. (И да, признаю, что облажался с точки зрения феминизма и прочего. Мне жаль).

Её рука переместилась к тонкой ткани между ножек, и сейчас Поппи извивалась, лаская себя.

— Ты оставила мокрое пятнышко на моей ноге, ягнёнок, — сказал я, глядя на своё бедро, где её возбуждение пропиталось свозь ткань шортиков и моих штанов. — Ты чего-то хочешь?

— Хочу кончить, — прошептала она.

— Но ты можешь заставить себя кончить в любое время. Ты пришла сюда этой ночью, потому что хотела кое-что другое. Что же это?

Она заколебалась, но потом ответила:

— Я хочу, чтобы ты заставил меня кончить.

— Но ты же знаешь, что неправильно просить об этом.

— Я знаю, что неправильно просить о таком… Или хотеть.

Я вздохнул. Это было ошибкой. Всё это такая большая ошибка.

И да поможет мне Иисус, по какой-то причине это выглядело ещё слаще.

— Лизни, — сказал я, указывая на свой член.

Мои руки всё ещё лежали на бёдрах; я не потрудился удержать себя от неё. Вместо этого я сидел и смотрел, как одним длинным движением язычком она провела от основания члена до его кончика. Мои пальцы впились в кресло, я зашипел, когда она сделала то же снова. Я уже и забыл, как слишком хорошо это было, какой скользкий, мягкий и гладкий язык может быть у женщины, как идеально он ощущается, когда следует вдоль чувствительной нижней части моего члена и выводит тонкие круги вокруг короны (прим.: окружность в основе головки полового члена).