Ничья (СИ)

«Или словами что-то сломали или соврали без…», – стараюсь спокойно петь я, хотя внутри у меня все дрожит, слезы подкатывают к горлу, меня переполняет какая-то обида, несправедливость за все.

Почему все должно закончится именно ТАК? Так, а не иначе? Почему? Почему же?

«Она меня не любит», – в перерыве между словами, говорит моя девочка, которая уже не моя.

Почему все именно так? Я не могу с этим смириться….

«Страх одиноких глаз, никто не пойдет за нас, каждый один, НЕ УХОДИ, МЫ НЕ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!!!»…

«Только ты знаешь я, очень хочу тебя… я ведь теперь – ничья»…

Ничья… Ничья… Ничья…

Ничего больше нет.

«И даже не твоя…», – быстро роняет она свои слова, и скрывается со сцены…

Начинается роковой проигрыш.

Слишком легка и тяжела...

Ее хранить одна не в силах,

Я отдаю тебе любовь,

Которую ты так просила.

Но ты ее не можешь взять,

Нести чтоб гордо и красиво.

Она не стала бы счастливой

Ни для тебя, ни для меня.

Нашей недолго пробыла...

Эта любовь теперь НИЧЬЯ.

(с) Indecember*

====== 67 ======

Испугалась. Взяла и испугалась. Струсила. Ничего удивительно в этом не было. Скорее, всё предсказуемо, особенно для таких, как я. Взяла, сложила лапки, поджала хвост и убежала, умерла, потерялась там, где никогда не была. И вряд ли оказалась бы, если бы не эти обстоятельства. Испугалась, черт подери, я испугалась!

Череда долгих часов на пустом диване, под тиканье стрелок… Да, было страшно. Сквозь слезы и стеклянные глаза смотрела безразлично на все, не понимая, где я, кто я, зачем я. Испугалась, струсила, а проблему так и не решила. Тихое, ровное биение сердца, тиканье часовой стрелки, мягкий снег за окном и тишина… Больше всего я боялась именно ее. Говорят, что тишина – это умиротворение, но это далеко не так. Тишина – это ад для сумасшедших и гениев. Тишина незрима, но теперь я боюсь даже того, чего не вижу.

Изначально Ваня говорил нам закрывать глаза, когда целуешься, чтобы не видеть ничего вокруг. Нужно было просто представлять на месте друг друга любимого или желанного парня, чтобы не думать о том, что целуешься с девчонкой, у которой один только затылок уверенней всей тебя. Поэтому надо было закрыть глаза, чтобы ничего не видеть. А то, чего не видишь – того не существует. Простая логика вещей, которая помогала во многом, но не теперь. Не сейчас, а в то время. И это время ушло, и меня вряд ли хоть что-то вернет к нему. Это теоретически исключено, это практически невозможно. Да и зачем? Зачем? Я задаюсь этим вопросом уже много часов, проведенных здесь. Здесь, не зная, где, но даже это уже не особо волнует меня. Сквозь белую пелену слез я пытаюсь понять, где нахожусь. Где же я сижу несколько часов подряд? Это место кажется мне очень знакомым... Но я не знаю, забыла. Испугалась…

– Уже проснулась? – Послышалось где-то за спиной. Этот до боли знакомый голос… Голос, полный волнения и страха, полный заботы, полный ностальгии, голос, прервавший все мои размышления.

– Что я здесь делаю? – Резко оборачиваюсь, и мои глаза в ужасе округляются. – Что? Ваня?.. – Мой голос предательски дрогнул, а из глаз едва не покатились слезы. Но я совсем не хотела выглядеть перед ним слабой.

– Ты приехала ко мне. Это... Рассказала мне всё... Чего ты? Не помнишь? Мы говорили о том, о сём... – Смеется Ваня, присев на диван. Он ничуть не изменился: всё так же курит, меньше, но курит. – Ты это... Не переживай так... Вчерашний разговор... Вам и без меня хорошо... Переболеете...

– Вань, ты чего? – Я в испуге зажимаю руками рот, больно сдавливая губы. – Что я здесь делаю? О чем мы говорили? Ничего не помню...

– Так сказал же: пришла вчера, рассказала... Ну, ты не переживай... Ленка... Так изменилась... Ты чего?.. Боишься? – Его голос не такой прокуренный, как раньше, но пространственность в его речи еще присутствует.

Именно это отличало Ваню от других, именно поэтому я догадалась, что Ваня – это Ваня, и никто другой. Он заметно постарел, хотя, если сбрить щетину, которая неуклюже расползлась по подбородку и вокруг рта, он мог бы выглядеть моложе. Но, даже взглянув в его глаза, я поняла: он изменился, устал. И это нормально. Ведь все люди устают, такова закономерность. Такова правда жизни, от которой никуда не деться. Глаза еще больше посветлели, но в них уже нет прежнего азарта. Они потухшие и без особого интереса к жизни. Ваня устал, и сейчас я понимаю его, как никогда.

– Боюсь. – И тогда я отвернулась, спрятала глаза, опасаясь снова заплакать.

– Ну, это ничего, девочка моя. – Отложив косяк, он коснулся рукой моей рыжей макушки, мягко поглаживая ее. – Страх – это естественно. Я тоже боюсь, помнишь?.. А помнишь, я говорим вам ничего не бояться? Вы молодцы, не боялись... Вот и прорвались... Вместе всегда можно пробить любые стены, а искренность пробивает это... Даже то, чего нет... Закрыть глаза, помнишь? Все боятся... Иначе бы мы не жили... Иначе никого бы не было... Не одна ты боишься, поверь мне... Её задевает это едва ли не сильнее... Ничего не изменится, никогда... Времени нет, забыла? И не будет... Всё пройдет… Ничто не вечно... – Хриплый смех. – Как она там? Небось, все та же? Такие не меняются...

– Не знаю! – И слезы начинают обжигать щеки.

– Помнишь, ты позвонила мне как-то вечером?.. Кажется, стояло лето... И спросила: «Вань, у нас все получится?» И что я тебе ответил, ты помнишь? Я ответил, что у вас все получится. И я не врал вам, никогда не врал...

– Мы сами себе врали, – продаю ему с потрохами наши с Юлькой тайны, наши жаркие слова, наше учащенное дыхание, наши пальца друг у друга под юбками, наши взгляды. Я продаю ему то, о чем он уже и так знает.

– Но все наладится... Вот увидишь... Рано или поздно это должно было пройти... Я же научил вас любить? – Его пальцы все еще ласково гладят мою голову. – Ну, чего молчишь, Лен? Не плачь... Ты всегда была плаксой. Вроде, взрослая уже, а ведешь себя, как ребёнок! На вот платок! Не реви! Помнишь, какая ты пришла ко мне? Маленькая, светлая, испуганная, глаза блестят лихорадочно, микрофон в руках трясется... – Ваня беззлобно рассмеялся. – Какая же ты, Ленка... – Он надолго задумался, но через минут пять или семь вновь пришел в себя. – Какая же ты... искренняя. Всегда тебя за это любил!

– Ты всегда любил её больше, чем меня...

– Я любил вас обеих. – Он непреклонен. – Не обижайся на Юльку, не злись на нее... Ведь, возможно, ты совсем её не знаешь?

– И что это значит? – Я скептически изогнула бровь.

– Не ты одна пишешь дневники... – Ваня устало поплелся на кухню, тихонько посмеиваясь. Испугалась, убежала, и все рухнуло. Ноги сами привели меня к его дому, а в том сне, где был Ваня, наш офис, теперь ничего нет. Совсем ничего. Ваня рассказал, что там теперь строят детскую площадку, а офиса нет. Всё, что оставалось у меня на память о том месте – несколько десятков старых фотографий и воспоминания. И, да – как я могла забыть о кулоне? Серебряном кулоне, подаренным Юлькой... Он ведь тоже напоминает мне о старом офисе. Пожалуй, воспоминания – это самое приятное, что у меня осталось. То здание никогда не было идеалом офиса, никогда не являлось шикарным с точки зрения архитектуры, но там мне было хорошо и уютно. Там я чувствовала себя защищенной и ничего не боялась. Именно там проходил тот самый кастинг, именно там я во второй раз увидела Юльку. В том старом здании происходило самое важное в моей жизни, как и в Ваниной, Кипер, Полиенко, Галояна и... в жизни Юли. Но больше ничего нет: ни дома, ни наших посиделок, ни нас. Тотально ничего. Поэтому единственное, что мне остается – тешить себя воспоминаниями о былых временах, перелистывать замусоленные страницы дневников и время от времени поглядывать на кулон, загадку которого мне еще предстояло отгадать.

Теперь я понимала, что делала тогда, у Вани. Черт... Черт, черт, черт! Как я могла забыть тот странный сон и тот странный разговор с Ваней? Такого просто не могло быть! Неужели только сейчас, пройдя огонь и воду, пройдя все страдания, истерики, слезы и негодования, я приблизилась к разгадкам тайн? Вяло усмехнувшись своим мыслям, нащупала рукой кулон, который почему-то весел на шее, и, приподняв его на ладони, внимательно осмотрела. Нет, он все тот же: аккуратный, маленький, посеребренный, в виде сердечка. Неужели Юля тогда была такой сентиментальной? Как я могла не заметить этого? Она подарила мне кулон в виде сердечка, отдала мне его, переполненная нежностью и незримой любовью. И я вряд ли могла замечать её чувство на протяжении всего этого времени – оно оставалось незримым.