Мы видели звезды лишь на старых фотографиях (СИ)

Папа, Эмили и Дон — «великолепная тройка», как я любила про себя их называть, были просто завсегдатаями моей палаты. Иногда мне даже казалось, что проводить время в унылых больничных стенах им нравится гораздо больше, чем за своими личными делами, и я наверняка буду скучать по вечерам, когда эти три птички-неразлучника усаживались вокруг моей кровати, каждый раз балуя меня различными вкусностями, которые не предусматривает больничное меню. Однажды, компания и вовсе заявилась ко мне с ужасно заговорческими лицами: как выяснилось, они протащили в больницу колоду карт и совсем не против сразиться в честном бою. На деньги…

Когда мои самые близкие не имели возможности меня посещать, на пост заступали миссис Трюмпер и Аманда. Правда, вторая как всегда не контролировала своих эмоций и каждый раз начинала причитать на счёт того, как ей меня жаль, как хочется забрать всю мою боль себе и как одиноко без меня в нашем кабинете. Боли, которую можно было бы отдать, я особо не испытывала, поэтому всё обычно заканчивалось тем, что мы с миссис Трюмпер дружно утешали это беспокойное нежное создание.

Правило больничной палаты номер один: никому не говорить о том, что происходит в больничной палате. Каждый день, когда время уже близилось к ночному, ко мне приходил Билл. Происходящее было странным для нас обоих, но именно его появления я ждала весь день больше всего. На самом деле, ничего особенного в нашем совместном времяпровождении не было: парень просто держал меня в курсе событий галереи, с воодушевлённым видом рассказывал о новом музыкальном альбоме, который они с братом уже успели задумать, а также смеялся над непутёвым Густавом, чья супружеская жизнь была полна приключений и просто забавных ситуаций.

Смущало лишь одно: Билл неизменно прятал глаза, словно боясь сказать что-то лишнее или услышать это от меня. Мне давно не было так легко с ним общаться и, пусть я и попала в беду и потратила кучу времени на восстановление своего здоровья, всё это стоит моей новообретённой надежды на то, что мы с Каулитцем сможем хотя бы стать друзьями. Могу поклясться, что именно после его посещений боль, что преследовала меня первое время после того, как я пришла в себя, уходила, и я спокойно засыпала. Засыпала, чтобы снова проснуться утром и ждать его появления на пороге палаты… Словно и не было тех мучений, которые мы оба испытали по поводу друг друга. Словно воздух между нами вовсе не был пропитан ненавистью ещё совсем недавно…

Мне не хотелось, чтобы о новом уровне нашей коммуникации знал кто-то ещё, но вряд ли что-то можно скрыть от людей, находясь под постоянным наблюдением. Все, кто хоть как-то справлялся о моём здоровье, знали, что Билл посещает меня каждый день, но старались особо об этом не спрашивать — подозреваю, что это дело рук моего любимого отца.

— А вот и мы! — звук двух басистых голосов эхом отдался от стен помещения.

— Как раз вовремя, милый! — разулыбалась Эмили, прижимаясь к моему отцу, и звонко поцеловала его в носогубную складку.

— Какая мерзость, — беззлобно бросила я в сторону голубков, но, переведя взгляд на четвертого присутствующего, обомлела.

— Это тебе, Виктория. С выздоровлением, — мягко проговорил Дон, протягивая мне большой, увесистый букет белых роз.

Немедленно приняв в свои руки цветы (ну не оставлять же парня стоять с ними посреди палаты?), я замерла. Помнится, я уже получала похожий букет на день Святого Валентина, много лет назад. Только тогда к нему ещё и концептуально-краткая записка прилагалась.

— Спасибо, Дон, мне приятно, — прошелестела я, пытаясь отогнать от себя ассоциацию, которая мне совсем не понравилась. — Они и правда очень красивые, — помешкав ещё несколько секунд, я подошла к другу и, привстав на цыпочки, легко поцеловала его в щёку.

— Ну, что? Вы готовы, дети? — бодрым голосом вопрошал мой отец, держа за талию свою пассию.

— Да, капитан! — проскандировал Дон, но тут же понял, что только он один знает о том, кто проживает на дне океана, и спешно прикрыл рот ладонью.

Под смешки и дружеские подколы, мы покинули палату, которая успела стать частью моей жизни.

Ну, здравствуй, моя дорогая, такая привычная рутина. Я… Скучала?..

Birdy — Skinny love

— Не хватало нормальной, человеческой пищи, а? — спросил папа, опуская передо мной тарелку с большим куском рыбного филе и свежими овощами и присаживаясь на стул напротив.

— Да, очень, но… сегодня Дон пригласил меня на ужин и, думаю, я могла бы подождать до него и не набивать желудок сейчас, — растерянно почесав затылок, промямлила я.

Отец и Эмили, которая только что увлеченно изучала содержимое холодильника, многозначительно переглянулись.

— Что-о? — возмущённо вопрошала я, поймав эти взгляды.

— Ничего-ничего, — поспешила отмахнуться Эмили и поставила на стол тарелку с чесночными лепешками. — Ешь, до ужина всё равно ещё нескоро. Тебе нужно набрать немного веса, так сказал доктор Франсис.

Скептически посмотрев на две полные тарелки, почему-то не вызывающие особого аппетита, я перевела взгляд на отца. Тот лишь утвердительно закивал, и я, пожав плечами, принялась за обед, параллельно разглядывая кухню.

За время моего отсутствия здесь почти ничего не изменилось, за исключением того, что на стене рядом с окном теперь висела большая деревянная полка, забитая… книгами по юриспруденции? Приподняв брови, я, продолжая ковыряться в тарелке, так же заметила, что на кухонном гарнитуре покоится знакомое старенькое радио — скорее украшение интерьера, чем предмет техники, так любимый моим отцом, и, видимо привезённый прямиком из Трентона…

Опустив глаза в пол, я не менее удивилась, обнаружив, что ноги моего родителя обуты в уютные тапочки… Отлично, кажется, наши голубки решили свить любовное гнёздышко прямо здесь, в доме почившей бабушки Крэнстон…

Перебивая мои мысли, частичка Трентона — радио — слабо зашипело, видимо, изо всех сил пытаясь поймать хоть какую-нибудь волну и, как ни странно, ему это удалось. Когда шипение затихло, кухню наполнила до боли знакомая мелодия. Нежный женский голос сливался с фортепианной игрой, и я безошибочно определила, что слышала эту музыку лишь однажды — когда зашла в актовый зал своей музыкальной школы, чтобы по просьбе преподавателей сфотографировать незнакомого ранее талантливого ученика.

— Терпеть не могу это старьё, — поморщилась Эмили и быстрым движением руки повернула тёмно-синий тумблер на панели радио, убирая звук.

— Оставь, — чужим голосом громко произнесла я, неожиданно даже для себя самой, громко ударяя вилкой по поверхности стола.

— Эй, ты чего, милая? — обеспокоенно спросил отец, осторожно касаясь пальцами тыльной стороны моей ладони.

— Всё нормально, — уже приходя в себя, но всё ещё глядя в одну точку и мысленно проигрывая в своей голове эту мелодию, прошептала я. — Есть не хочется. Простите. Я пойду к себе.

Под удивлённые взгляды домашних, я покинула кухню и, почти бегом пробежав по лестнице, ворвалась в свою комнату.

Схватившись за мобильный телефон, ожидающий меня на подушке, я начала проверять его на наличие пропущенных звонков или входящих сообщений, но всё впустую. Я только что поняла, что всё конечно. Билл больше не залетит, словно ветер, ко мне в палату, и не начнёт буднично рассказывать мне о всякой чепухе. Потому что я дома.

Мы ни о чем не договаривались, это я тоже поняла лишь только что. Не обещали друг другу созвониться, не обещали встретиться, не обещали поддерживать связь. И я догадывалась, что никто из нас так и не решится сделать к этому первый шаг.

Потому что всё, что происходит в палате, остаётся в палате. И это — правило номер один…

Keane — Everybody’s changing

Дон забрал меня в девять часов вечера, и мы направились в ресторан, который он ранее неустанно расхваливал. Аппетит у меня так и не появился, но всё лучше, чем оставаться дома и грузить себя совсем ненужными размышлениями. К тому же теперь, когда в доме обосновалась сладкая парочка, я постоянно ощущала некоторую неловкость и желание оставить отца и Эмили наедине…