Наваждение

В свадебный автомобиль невесту пришлось прямо-таки заталкивать усилиями нескольких человек, ведь она, в полном облачении, стала почти такой же неуклюжей, как Винни-Пух, когда объелся медом и сгущенкой и застрял в дверях кроличьей норы.

Зато всякий кинувший на нее взгляд не мог удержаться от почтительного возгласа:

— Как богато!

И Лиде это льстило куда больше, чем если бы люди говорили: «Какая очаровательная невеста!»

Теперь она от щедрот душевных уступала свое платье-латы Екатерине.

— Школу все же заканчивают один раз в жизни! — изрекла она. — Это замуж можно по второму разу…

— Замуж лучше бы тоже навсегда, — робко заметила Катюша.

— Не боись, дорогая! — Лида хлопнула сестренку по плечу. — Я, если по второму кругу надумаю, так ведь тоже не за первого встречного! Я тогда такого подыщу, что мне наряд еще шикарнее купит! Так что пользуйся моей добротой. А то ты у нас вечно как замухрышка. Ну, давай сюда, к зеркалу!

Платье могло послужить образчиком скорее помпезной архитектуры, нежели портновского искусства.

Надев его, Катя почувствовала себя чуть ли не средневековым рыцарем в таких тяжелых доспехах, что и могучий конь присел бы под ним до самой земли.

А уж если бы речь зашла, скажем, о битве на льду Чудского озера, то поражение было бы просто неминуемо: тут не то что лед, тут пол мог не выдержать. Хорошо, что Криницыны проживали на первом этаже…

— Эхма, тру-ля-ля, — скептически протянула Лидия, оценивающе оглядев сестричку. — Даже самые добротные вещи тебе не впрок. Ни кожи у тебя, милая моя, ни рожи. Про таких говорят: «Вошел хорошо одетый позвоночник».

Катя посмотрелась в дверцу зеркального шкафа и ужаснулась. Отражение представляло собой даже не гадкого утенка, а существо еще более жалкое.

Тонкая длинная шейка торчала на фоне высокого гофрированного воротника, как прошлогодняя сухая былинка из-под снега.

Глубокое декольте, призванное подчеркивать пышность бюста, создавало ощущение полного отсутствия такового. Выпирали лишь острые подростковые ключицы.

Тоненькие ручки свисали из пышных рукавов-фонариков, как электрические провода из-под абажура, как будто проводка была неисправна, а монтер прервал работу, не доделав ее до конца.

Поскольку платье было широко в талии, то и кринолин перекосился и походил теперь скорее на покрытый тряпками хула-хуп.

А уж эти крупные матерчатые розы! При хрупкой Катюшиной комплекции они напоминали не цветы, а скорее капустные кочаны.

— Ну можно ли быть такой глистой в корсете, — укоризненно заметила Лидия. — Ела бы побольше, что ли… Ладно, не хандри, сейчас сообразим что-нибудь.

Поза мыслителя явно была для Лиды плодотворной, потому что, посидев в ней от силы минуту, умная старшая сестра азартно вскрикнула:

— Ага, доперла! Тащи ножницы.

— Что, Лид… Неужели резать?

— Не боись! Я уже семь раз отмерила. В уме. Потому что у меня в отличие от некоторых ум есть. Поняла?

…Полчаса спустя Лида уже вся обливалась потом, а на полу комнаты высились целые холмы белых лоскутов разных форм и размеров.

Кринолин тоже беспощадно выстригли из подола, и теперь Игорек с приятелями под окошком действительно учились вертеть его вместо хула-хупа.

Все толстые, плотные, топорщившиеся участки платья были отстрижены беспощадно. На Кате остался фактически лишь чехол, у пышной Лиды игравший роль нижнего белья, да несколько прозрачных капроновых воланов поверх него.

И девушка преобразилась. Она стала похожа на нежный цветок вишни с воздушными лепестками, готовыми от порыва ветра осыпаться на землю легким душистым ворохом.

— Ой, Лидочка! — обомлела она, глянув на себя в зеркало в таком виде. — Неужели это я! Видел бы Де…

И осеклась. Чуть было не проболталась.

— Видел бы дедушка — из дома выгнал бы, — по-своему трактовала ее реплику не слишком довольная Лида. — Сказал бы, что это натуральная ночнушка и в ней если куда и идти — то разве на панель. Всю красоту мы с тобой отстригли, дорогая моя.

— Но ведь так лучше!

— Лучше не лучше, а деваться некуда. В этом и пойдешь. Только, чур, причешу я тебя сама. Если у некоторых в голове пусто — так пусть хоть снаружи будет прилично.

— Прилично — это как? Косы короной?

— Косы? Деревенщина. С косой, дорогая моя, только смерть ходит. Она, правда, тоже костлявая, тебе под стать.

— А если распустить?

— Ха-ха-ха, чтоб говорили: «Криницына распустилась»? Нет уж. Мы из твоих волосенок тако-о-ое соорудим, что любая японка позавидует.

Лида с сожалением кивнула на обрезанные куски шелка:

— Эх… а какая вещь богатая была… Ладно, что было, то сплыло. Давай, выкидывай эти ошметки.

— Нет, — покачала головой Катя. — Такую красотищу выбрасывать… Смотри, они переливаются, как живые. Я после экзаменов из них одеяло сошью, лоскутное. Знаешь, какая прелесть получится!

— Все-таки ты старьевщица по натуре. Плюшкин в юбке.

— В бальном платье.

— И спорит, и спорит со старшими… Ладно, поступай как знаешь…

Глава 8

АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ

Прическа сооружалась с вечера.

Лидия пришла, притащив с собой целый чемодан лаков, гелей для волос слабой и жесткой фиксации, фенов, щипцов, бигуди, папильоток и еще всевозможных парикмахерских принадлежностей, которым и названия-то сложно было подыскать.

Первое, что она сделала, — это создала для себя творческую атмосферу: приструнила родителей, с утра пиливших Катю за итоговые тройки.

— Какая вам разница? — набросилась она на отца и мать. — Никто в этот аттестат в жизни не заглянет! В Средней Азии, между прочим, необразованные девушки ценятся выше всего. Кому нужна шибко умная жена? Мужики этого терпеть не могут.

— Но ведь ты у нас, Лидочка, умная? — присмирев, возразила мама. — А муж тебя на руках носит.

— А потому и носит, что веду себя по уму: притворяюсь, что глупее его.

На эту житейскую мудрость мать не нашлась что возразить, зато Катя радостно подумала: «А мне и притворяться не надо будет. Я и так… Значит, нас с Димочкой ждет счастливая семейная жизнь! Вот хорошо-то…»

— Садись, позвоночник! — скомандовала Лидия, выставив стул на освещенный центр комнаты. — Будем колдовать. Вот отрастила патлы, кикимора, — не расчешешь!

Колдовство длилось почти до полуночи, и в результате, когда Катя почти уже теряла сознание от неподвижности и густых парфюмерных испарений, Лида вполне удовлетворила свою неутоленную страсть к архитектуре. Не получилось с платьем — отвела душу, возводя монументальную прическу.

В итоге на голове у Кати возник не то орбитальный комплекс из нескольких состыкованных между собою космических станций, не то целый фантастический город будущего с круглыми жилыми зданиями, транспортными магистралями, а возможно, еще и театрами, стадионами и аэропортами.

Надо лбом и на висках лежали толстые валики наподобие диванных, на макушке топорщились букли в виде спиральных антенн.

Любая японка, увидев сие творение, действительно крепко призадумалась бы…

Все это было тщательно замазано фиксирующими гелями, да еще и залакировано. По прическе можно было постукивать пальцами, как по африканскому барабану.

— Отпад! Вот что значит талант! — с гордостью похвалила сама себя Лидия и нанесла последний штрих: приколола к Катиным волосам — вернее, к тому, что прежде было волосами, — крупную шелковую розу, срезанную с платья.

— Прямо вот так и идти? — несмело спросила Катя, у которой уже заплетался язык и все плыло перед глазами. — А не подумают, что я… того?

— А тебя, милая моя, и так считают малость чокнутой, так что какая разница! Не боись. Я плохого не посоветую.

В довершение всего Лидия велела родителям забрать у Екатерины подушку и припрятать ее подальше, от соблазна.

— Сегодня наша выпускница будет спать на бревнышке, чтоб не разрушить мое произведение, — сказала она тоном доктора, прописывающего процедуры. — А что, японские аристократки всегда так поступают.