Привыкание (ЛП)

Я откинулась на спинку кушетки, а Карен села прямо. Она выглядела уставшей и истощённой. Её борьба с едой заканчивалась плохо. Она говорила, что единственное время, когда она чувствует, что что-то контролирует, это когда она не ест. Её побеждал собственный отказ, и, когда она принимала пищу, она чувствовала неясность, нестабильность и отсутствие контроля.

Я многое знала о её жизни. Перед смертью Аманды у нас было много общего, помимо секса и наркотиков. Не еда заставила её чувствовать потерю контроля, и кто я такая, чтобы судить?

−̶ Я бы хотела, чтобы у меня тоже был свой Дикон, −̶ сказала она.

−̶ Однажды он может появиться.

Я чувствовала себя королевой бала.

Глава 16

ЭЛЛИОТ

Нужно было ехать в Алондру, но мне предстояла встреча с Диконом. Френсис предложила провести встречу, и, к чёрту протокол, но я не верил её мотивам. Хотя по большей части после монолога Фионы о боли и удовольствии, я понял, что мной снова движет непрофессиональный интерес.

Он был не тем, чего я ожидал.

Я ожидал мешок с дерьмом в камуфляжных штанах. Я ожидал скверную козлиную бородку и лакированную машину. Прежде всего, после одного взгляда на него я ожидал задуматься, как ему удалось сделать рабыню из женщины, которая могла получить любого мужчину, стоило ей только пожелать.

Но он не был ни одной из этих вещей. Очевидно, что Дикон был богат. Пиджак сидел на нём, будто влитой, волосы уложены в консервативной манере. Он не брился день или два, но это было стильно. Он уверенно шагал. Я не смог увидеть, где находился служащий парковки, пока он был за оградой с кем-то ещё, но Дикон, казалось, чувствовал его присутствие. Он не волновался на его счёт, пока не приблизился настолько, чтобы передать ему ключи от машины. Дикон, казалось, сливался с миром вокруг себя, держался мирно и спокойно.

Я знал, что пациенты выглядывали из окна с восточной стороны, чтобы увидеть, кто приехал, и когда он поднял палец вверх, я знал, что он наверняка увидел её. С этим жестом большая часть моего любопытства улеглась. На смену ему пришла другая эмоция.

― Мистер Брюс, ― я представился, когда он приблизился к ресепшен. ― Я ― доктор Чепмэн.

― Приятно познакомиться.

Мы пожали руки. Он посмотрел мне в глаза. Два джентльмена, пытавшиеся защитить одну и ту же женщину, скорее всего, друг от друга.

Я провёл его в свой офис и жестом указал на стул. В последнюю милисекунду я решил не садиться за стол, а сел в кресло рядом с ним.

― Я слышу акцент, ― сказал я.

― Я вырос в Африке. На юге, ― сказал он с чётким датским акцентом. Я мог сказать это по «к» в его произношении. ― Вырос на ферме в ста восьмидесяти километрах от Квинстоуна.

― Я никогда там не был.

― В Квинстоуне?

― В Африке.

Он ухмыльнулся, и я почувствовал себя неотёсанным американцем.

― Как долго вы в Лос-Анжелесе? ― спросил я.

― Несколько лет. Бизнес требует поездок каждые несколько месяцев. В основном, в ДРК (прим. перев. ― Демократическая Республика Конго). Не дома.

― Могу я спросить о вашем бизнесе?

― Я управляю фотоагентством. Работа фотожурналистов в горячих точках. Мы нанимаем фотографов, покупаем страховки для выкупа, отслеживаем журналистов, если они не отмечаются, связываемся с посольствами, обсуждаем условия освобождения ― такого рода вещи.

― Условия освобождения?

― Когда их похищают. Власть там бессильна так же, как и везде, ― произнёс он холодным тоном, будто напоминая мне что-то, о чём я забыл.

― А, ― сказал я. Это не входило в круг вопросов, но открывало нечто большее. Это была дыра, в которую другой человек должен был вылить информацию, и обычно это работало.

В случае Дикона Брюса случилось нечто другое.

― Как она?

― С прежней уверенностью могу сказать, что лучше. Она прибыла сбитая с толку. Ей объяснили, как нужно себя вести, и она справляется. Она всё ещё борется с тем, чтобы вспомнить события той ночи.

Он кивнул.

― Я предполагаю, вы помните? ― спросил я.

― Я шёл и упал.

― Вы всегда такой неуклюжий?

― Такая координация у меня от матери. Датчанка, знаете? ― он улыбнулся с сожалением, и я понял, что ничего от него не добьюсь. ― Я переживаю за Фиону. Она не преступница. Дерзкая, конечно. И сильная. Очень сильная. Почти до невозможного. Она не переключится просто так. Я хочу, чтобы вы знали, что я хочу освободить её отсюда так же сильно, как и она, вероятно, хочет выбраться, но я не собираюсь давить ради этого. Если вы думаете, что мой визит раньше времени станет причиной её стресса, вам стоит сказать об этом. Для меня не будет проблемой находиться подальше, пока она не будет готова.

― Я честно не знаю, когда она будет готова. И я побуду честным ещё на счет кое-чего.

― Пожалуйста.

― Меня тревожит то, что она на вас напала, потому что таила некую злость. Очевидно, была вспышка жестокости?

Он снова улыбнулся и сдвинулся в кресле на одну сторону, будто для удобства загоняя себя в угол. Он почти засмеялся.

Насмешка прожигала меня так же, как и факт того, что мне нужно было объясниться.

― Я не говорю о чём-то, связанным с согласованным…

― Это она сказала вам это?

― Я не могу объяснить больше. Она поступила с расколотым моляром и повреждением связок на запястье.

Он сжал губы и кивнул. Хоть я и чувствовал толику вины в нем, Дикон не выглядел защищающимся. Он был сожалеющим и грустным.

― У нас с Фионой были некоторые правила, и они были придуманы для поддержания безопасности, ― ответил он. ― Причинить ей боль за то, что она их нарушила, не кажется вам оправданием цели, не так ли?

― Так она на самом деле нарушила какое-то правило?

― Эти правила не случайные.

― Я понимаю.

― Уверен, что так и есть.

По его тону я мог сказать, что он был уверен, что я ничего не понимал, и он был прав. Я не понимал. Ничегошеньки.

― Фионе нужно направлять её энергию, ― произнёс он. ― То, что мы придумали, было одним из способов для этого.

― Что вы с этого получаете?

― Вы делаете мой психоанализ, доктор?

― Тяжело сопротивляться.

Он рассмеялся.

― Хорошо, ― ответил Дикон, усаживаясь ровно в своём кресле. ― За вашу честность я сделаю вам подарок. Фермы в Южной Африке настолько отдалены друг от друга, что, когда я был моложе, у нас было много привилегий. Нам никогда не приходило в голову защищать их. Пока, конечно, ситуация в моей стране не изменилась. Было слишком много безработных молодых людей, чтобы правительство с ними разбиралось, и эти молодые люди… они злились. Злились на семьи с деньгами и землёй. Так что они собирались в группы, шли в фермерские дома и брали всё, что хотели. Обычно фермеры были вооружены. У моего отца тоже было оружие, но он был мирным человеком. Он выстрелил лишь в ногу одному из тех семерых людей, которые пришли в его дом. За свою доброту он поплатился жизнью. Моего брата заперли в подвале, пока над моей матерью и сестрой жестко издевались. Наши рабочие… людей избивали до крови. Двое умерло. Я вырос с этими людьми. Они были моими друзьями.

― Вы были там?

― Я был в Квинстоуне по делам, и один из рабочих мастеров пришёл утром и рассказал мне. Он был весь в крови. К тому времени, когда я туда добрался, было слишком поздно.

На мгновение он уставился в пространство.

Я не прерывал его сотнями вопросов, которые кипели в моей голове.

― То, что случилось сразу после ― неважно, ― ответил он. ― Но я серьёзен в намерении защитить то, что моё, ― он улыбнулся, и его улыбка закончила дискуссию. Дикон был очень проницательным, и очень хорошо знал об том.

Ожидать от него дальнейшего рассказа было пустой тратой времени. Я уже опаздывал на встречу в Алондре. Дальнейшая беседа заставит меня пропустить назначенное время.

Но кого я обманывал? Конечно, мне нужно было выбираться отсюда, ведь я уже оценил был ли он угрозой для неё. Тем, что было на поверхности моего разума, тем, что заставило реагировать способами, которых я не понимал, было то, что он любил её. Я не мог притвориться, что понимаю, как работают их отношения, но, когда он произнёс её имя и спросил о ней, он посмотрел на меня, будто решая, кто я в её жизни. Уровень его заботы о ней уходил глубже, чем я мог осознать.