Услышать тебя...

Покосившаяся дверь распахнулась, и порог переступила Лиза с полным ведром в руке. Сарафан был подоткнут — видно, в озеро заходила, чтобы воды почище зачерпнуть, — оголенные выше колен крепкие ноги она широко расставила и ловким движением опрокинула ведро в бочку. И лишь после этого взглянула на Сергея, который от неожиданности позабыл даже веником при крыться.

— Может, спину потереть, инспектор? — ничуть не смущаясь, улыбнулась она. — Хорошенько попросишь — и потру.

Без всякого стеснения разглядывала она Сергея. Тот наконец схватил с деревянной лавки круглый цинковый таз и прикрылся.

— Как в финской бане, — пробормотал он,

— В какой?

— Говорят, в Финляндии женщины и мужчины мо­ются вместе.

— Была бы охота, —рассмеялась Лиза, повернулась и вышла, прикрыв за собой дверь.

Сергей поставил таз на скамью и озадаченно потер переносицу. Сердце его то ли от пара, то ли от чего дру­гого толчками заходило в груди. Напряженно вслуши­ваясь, он смотрел на дверь. Теперь ему совсем не хоте­лось, чтобы Лиза ушла, но выскочить в предбанник и позвать ее не решался. Как-то странно все получается: когда женщина стесняется, мужчина настойчив и уве­рен в себе, а тут, выходит, они поменялись ролями? Мо­жет быть, в другом месте и в другое время все, что тут происходит, показалось бы Сергею диким и фантастич­ным, но только не сейчас. Все, что ни делала Лиза, было естественным, нормальным. И если молодая женщина приходит к мужчине в баню и предлагает потереть ему спину, значит, так надо. И, наверное, такое может про­изойти только далеко от города, на берегу большого озера, в бане, которая стоит на отшибе. Но почему же тогда Сергей мучительно прислушивается к шороху за дверью, а не отворит ее и не позовет Лизу? Все его раз­мышления о великом зле, которое приносят роду чело­веческому женщины, полетели к черту. Где теперь его гордость и пренебрежение ко всем женщинам мира? По­чему же он сидит в жаркой бане и, забыв про мыло и мочалку, с замирающим сердцем ждет, не придет ли сюда Лиза?..

Долго сидел Сергей на скамье и смотрел на дверь. Лиза так и не пришла. Пар потихоньку уходил в замут­невшее окошко, в широкую щель под дверью. Негромко потрескивали остывающие камни. Чутьие зацепив голо­вой фонарь, Сергей шагнул к порогу и распахнул дверь: в предбаннике никого не было. В открытую настежь дверь через порог перешагнул неширокий лунный луч и разлегся на усыпанном сухими березовыми листьями полу. В притолоку с лету ударился невидимый жук и, упав на землю, зашуршал в траве. Низко, над самой крышей, просвистели крыльями утки и тут же одна за другой плюхнулись в воду где-то совсем рядом.

Закрыв дверь, Сергей поставил таз ребром на низ­кий подоконник так, чтобы он дном закрыл окошко, и подбросил в каменку несколько ковшиков горячей воды. Когда пар взвился к потолку и дышать стало трудно, улегся на полок и с остервенением принялся нахлесты­вать себя веником,

2

Проплывая мимо острова, где две недели назад обнаружил перемет, Сергей заглушил мотор, снова опустил за корму «кошку» и стал медленно грести. И по­чти на том же самом месте заарканил новенький перемет с несметным количеством крючков. Поставлен он был, очевидно, с вечера, потому что пойманная рыба была еще живая. Осторожно снимая с крючков судаков, ле­щей и угрей и выпуская их на волю, Сергей не мог из­бавиться от ощущения, что за ним, как и в прошлый раз, наблюдают. Но сколько он ни вертел головой, всма­триваясь в прибрежные кусты, никого не заметил. Берег, как и всегда в этот ранний час, был пустынным. Над озером гулял ветер, воду рябило. Вдалеке чернели две лодки. Это отдыхающие из «Голубых озер» пожаловали сюда на моторках. Одна лодка стояла на якоре, и было видно, как две человеческие фигурки изредка взмахи­вают удочками. Со второй лодки бросали спиннинг.

Живую, непораненную рыбу Сергей метил и выпускал обратно в озеро, погибшую бросал на дно лодки. Больше всего попалось судаков. По-видимому, здесь был ход рыбы, раз браконьеры опять поставили перемет на ста­рое место. Судаков, щук, лещей было легко снимать с крючка, а вот угри заглатывали наживку так глубоко, что, не искалечив рыбину, вытащить крючок было не­возможно. И потом, змеевидные угри были скользкими, подвижными. Пока вытаскиваешь крючок, весь слизью измажешься. Угри были живучими тварями, и поэтому Сергей выпускал на волю даже пораненных. По его под­счетам, на перемете сидело не меньше трех пудов рыбы. Зачем им столько? Ненависть к браконьерам перепол­няла его. Готовы вычерпать все озеро? Давятся они этой рыбой, что ли? На базаре не продашь — инспекция на­кроет. Куда же они ее тогда сбывают? Сейчас лето. К вечеру снулая рыба начнет портиться. Вряд ли они успели бы реализовать весь улов. Пока ночью сняли бы с крючков, пока довезли до города — холодильника-то у них с собой нет, — рыба испортилась бы, а тухлую не продашь. Вот и выходит, что большая часть улова будет выброшена. Ни себе, ни людям.

В мрачном настроении возвращался Сергей домой: Килограммов двадцать ценной рыбы погибло, и он сдал ее под расписку на рыбзавод, который находился на другом конце озера. Пару крупных угрей оставил для Лизы. Он пытался дать ей деньги за молоко, но она не взяла. Может, рыбу возьмет.

За дальним островом густо синело, но ветер дул в противоположную сторону, и можно было не опасаться шторма. В бурю с Большим Иваном шутки плохи! Как только на вздымающихся волнах закипят белые гребешки, немедленно греби к берегу или к острову. Разбушевавшееся озеро в два счета может подхватить, закружить и опрокинуть моторку. Такие случаи бывали, и не один незадачливый рыбак нашел свою смерть на дне озера.

Ветер гнал над озером облака, волны становились круче и с тяжелым всплеском ударяли в киль. Мелкие брызги летели в лицо. Обе лодки с рыбаками снялись с якоря и поспешили к берегу. Густая выпуклая синева вспучилась над островом. Хотя ветер и дул в обратную сторону, туча разрасталась. У самой кромки воды она была мрачного свинцового цвета, а выше меняла оттенки от нежно-синего до бледно-зеленого.

Вытаскивая лодку на берег, Сергей испытал какое-то смутное беспокойство. Эта способность чувствовать опасность пришла к нему после ножевой раны. Что-то неуловимо вдруг изменилось. Не прибежал встречать Дружок. Еще не было случая, чтобы он, издалека услышав шум моторной лодки, не лаял и не ждал у самой кромки воды. Иногда даже пускался навстречу вплавь. Неужели спит под соснами?

Верный Дружок не спал. Волоча перебитую ногу, он с трудом подковылял и, задрав умную морду, тоскливо уставился на хозяина. Забывшись, коснулся безвольно болтающейся лапой земли и, взвизгнув, неловко улегся у ног. Голову положил на передние лапы. Перебита была правая нога. Сергей осторожно ощупал ее: кость сломана пополам.

— Кто тебя так, Дружок? — с тревогой спросил Сергей.

Пес взглянул ему в глаза и поелозил по земле хвостом.

Сергей бросился к дому и тут, у крыльца, увидел здоровенную палку, которой, по-видимому, ударили Дружка. На ступеньках капли крови. Щеколда и щепка, засунутая в скобу, на месте. В дом никто не входил. Видно, Дружок стоял насмерть. Озираясь с крыльца, Сергей наткнулся взглядом на «Москвич». Машина стояла на прежнем месте, и все же что-то с ней произо­шло. Не так она стояла, как обычно, вроде бы пониже ростом стала. Сергей подошел ближе и все понял: четыре ската были грубо проколоты ножом. Обода расплющили серые покрышки, выпиравшие из-под них толстыми некрасивыми складками. На капоте трепещет на ветру бу­мажка, придавленная обломком кирпича. Сергей от­швырнул кирпич и прочитал нацарапанные печатными буквами каракули: «Не трожь нашу снасть, не то твою телегу спалим!»

И все, больше ни слова. Коротко и ясно. Вот они, первые ощутимые плоды его деятельности на новом поприще... Покрышки и камеры нужно снимать и отдавать вулканизировать. А вернее, всего, выбросить. Разре­зан корд, и тут никакая вулканизация не поможет...

Когда же они успели? Наверное, как увидели, что он зацепил перемет, — и сразу сюда. Показали, значит, ре­бята зубы. Вологжанин толковал, что надо как-нибудь в город приехать и получить оружие. На этом участке инспектору положен пистолет. Правда, применять его можно лишь в самых критических случаях. И один бог знает, когда наступает этот критический случай. Бра­коньеры предпочитают расправляться с инспектором из-за угла.