Спасительный свет (Темная сторона света) (др. перевод)

Такой же взгляд был у него и теперь, когда Нола подвела Пола к столу. Пол быстро глянул в сторону выхода. Должен ли он уйти, выставив себя полным идиотом? Рука Нолы мягко подтолкнула его под локоть, когда Алек поднялся со стула.

– Пол, это Алек О'Нейл, наш уважаемый председатель. Алек, это Пол Маселли.

Алек О'Нейл поднял свои темные брови при виде Пола. Пол пожал его руку, пробормотав приветствие и почувствовав вдруг, что язык шевелится с трудом. Он кивнул также остальным присутствующим и занял место рядом с Нолой. Официантка зашла в комнату и спросила, что он будет пить. Он подумал было о чем-нибудь крепком и обжигающем, но, быстро окинув комнату взглядом, понял, что алкогольные напитки здесь не в ходу. Сам Алек пил что-то, похожее на лимонад.

Пол заказал холодный чай. Он откинулся на спинку стула, расстегнув ворот рубашки.

Алек смотрел на него своим пронизывающим взглядом, и Пол чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение. Может быть, он узнал его? Вероятно, он вспомнил, что Пол написал статью об Энни в «Сискейп».

– Нола сказала, что вы журналист, – произнес Алек.

– Да, я работаю в «Газетт», но иногда пишу и для других изданий. Если вы считаете, что я могу быть чем-то полезен, я к вашим услугам, – он нервно засмеялся, его щеки покраснели.

Алек сделал глоток лимонада.

– Ну что ж, я считаю, вы могли бы нам помочь. Нам нужно просветить общество. Я провожу публичные обсуждения здесь у нас и по всему штату, но мы бы хотели, чтобы о нас узнали на национальном уровне. Маяк на Кисс-Ривер – национальный памятник, поэтому поддержка усилий, направленных на его сохранение, должна быть не только делом местных жителей. Мы обсуждаем идею создания брошюры, которую можно было бы распространить широко. В нее должны войти материалы, касающиеся истории маяка, – Алек откинулся на спинку стула. – Как вы думаете, вы могли бы нам в этом помочь?

– Конечно. – Пол уже некоторое время смотрел на руки Алека. Пальцы у него были длинные, тонкие и загорелые. Пол представлял себе, как он касался Энни, прижимая ее к себе в постели. Руки, прикосновения которых она любила. Алек все еще носил обручальное кольцо. С этого расстояния оно выглядело, как простая золотая полоска, но Пол знал, что на нем был такой же золотой мозаичный узор, какой украшал кольцо Энни. Что Алек сделал с ее кольцом? Ее кремировали. А что они сделали…

– Так что, бумагу и печать в типографии мы обеспечим, – говорил Алек, и Пол быстро перевел взгляд на лицо Алека, на его светло-голубые глаза, от которых никуда нельзя было спрятаться. – Нам нужна подборка фактов и описание настоящего положения дел.

– Существует какой-нибудь исторический архив, которым я мог бы воспользоваться? – спросил Пол, и вдруг ему пришла в голову мысль, смутившая его. Что если старая смотрительница маяка, Мери Пур, была все еще жива? Этого не может быть, заверил он самого себя. Она уже была старухой, когда он видел ее последний раз, а это было много лет назад.

– Есть один частный архив, – сказал Алек. – Я узнаю, можно ли вам получить разрешение поработать с ним. А пока, как насчет того, чтобы просто осветить в «Газетт» наши усилия?

– Прекрасно, – сказал Пол и расслабился, поскольку Алек перешел к следующей теме – благотворительному аукциону, и внимание собравшихся тоже переключилось на него. Он уйдет, когда собрание кончится.

ГЛАВА 7

Это был девяностый день рождения Мери Пур, и она чувствовала себя вполне довольной. Она сидела на крыльце голубого двухэтажного здания, который был ее домом последние два года, и наблюдала, как лучи утреннего солнца окрашивают корабли, стоящие у берега, сначала в пурпурный, а затем в розовый и желтый цвета. Она успела привыкнуть к этому виду, к спокойному ритмическому движению кресла-качалки, привыкла делить это крыльцо с другими людьми своего возраста. Конечно, она надеялась прожить на Кисс-Ривер всю свою жизнь, но считала, что она и так счастливее многих других, поскольку провела шестьдесят пять лет под лучом маяка.

Она продолжала рассказывать о маяке всем, кто ее слушал, снова и снова вспоминала истории о штормах, о кораблекрушениях, о море. Она знала, что, погружаясь в прошлое, уподобляется большинству стариков, но это ее совершенно не беспокоило. Она сознательно разрешала себе эту болтовню, эту привилегию, которую давал преклонный возраст.

Доктор, осматривавший ее сегодня, был изумлен остротой ее зрения, превосходным слухом и силой, несмотря на мучившую ее боль в бедре. Мери, рисуясь, говорила с ним о политике.

– Вы гораздо наблюдательнее меня, миссис Пур, – заметил доктор, и Мери не сомневалась, что это не было простым комплиментом.

– Так если я в такой хорошей форме, почему мне нельзя выкурить сигарету? – спросила она его, но он только рассмеялся и убрал свой стетоскоп в сумку.

Мери редко показывала другим, в какой хорошей форме она находилась. Ей хотелось наслаждаться некоторыми радостями преклонного возраста. Ей было приятно, когда о ней заботились, баловали ее. Она даже позволила Сэнди, девушке, обслуживающей ее, подстричь свои короткие белоснежные волосы, хотя прекрасно могла бы справиться с этим сама, если бы возникла такая необходимость.

Она старалась быть в курсе событий. Смотрела новости, телевизор оставался для нее любимым развлечением. На Кисс-Ривер у нее тоже был телевизор, но все, что он приносил в ее дом – это помехи и разорванные серые линии. За газетами она тоже следила. Как раз сейчас у нее на коленях покоилась «Бич газетт». И когда наконец корабли у берега поблекли и солнце взошло, она взяла газету и начала читать. Больше всего она любила кроссворд, но всегда оставляла его напоследок, когда все остальные уже прочитано и ей нужно было занять себя чем-то в ожидании, пока встанут Труди или Джейн и присоединятся к ней на крыльце.

Прочитав первую страницу, она раскрыла газету и, отгибая лист, увидела фотографию: высокий сверкающий маяк из белого камня на фоне темного неба. У нее вдруг на миг защемило в груди, но затем боль отступила. В углу фотографии можно было разглядеть северное крыло ее старого дома – дома, который принадлежал семье ее мужа, Калеба, и которым теперь владела парковая служба. Заголовок гласил: «Эрозия угрожает маяку на Кисс-Ривер». Внизу была подпись: Пол Маселли. Она прищурила глаза. Пол Маселли? Они позволяют кому угодно писать о Кисс-Ривер. Она стала читать статью. Был создан комитет по спасению маяка. Алек О'Нейл был его председателем. Прочитав это, Мери улыбнулась. Ну что ж, он, пожалуй, подходит.

Она снова положила газету на колени и стала думать об Алеке О'Нейле. Она слишком поздно узнала о смерти Энни и не присутствовала на ее похоронах. Мери плакала. Она не могла вспомнить, когда плакала последний раз. Но Энни… Родная душа. Она была для нее дочерью. Собственная дочь Мери, Элизабет, никогда не слушала ее с таким интересом. А Энни можно было рассказывать все, что угодно, и Энни рассказывала ей все, разве не так?

– Мери, – сказала ей Энни однажды вечером, когда огонь в камине догорел, и они потягивали бренди и кофе, – ты знаешь меня лучше всех на свете.

Мери любила ее пламенной любовью, такой любовью, которая порождает готовность отдать за человека собственную жизнь. Она подумала об этом, когда Энни умерла. Почему Мери не могла умереть вместо нее? Она прожила уже достаточно, тогда как Энни только начинала жить по-настоящему. Во всех отношениях. Мери любила безрассудно, и желая сделать Энни счастливой, она совершенно не задумывалась о возможных последствиях всего того, что она для нее делала, и ей не приходило в голову, что этого, может быть, не стоило делать вовсе.

В течение какого-то времени после смерти Энни, Мери не могла представить себе, как будет жить без ее визитов. Она видела Энни реже с тех пор, как переехала сюда, в дом престарелых, но все же ее молодая подруга продолжала навещать ее один или два раза в неделю, чаще с подарками, чем без. Мери ни в чем не нуждалась, но это была Энни, и Мери никогда не говорила ей, чтобы она не беспокоилась. Посещения Энни теперь были короче. Вокруг всегда были люди, и Энни следила за своими словами.