Танец Опиума (СИ)

— А что Конан? — осторожно спросила Сакура, стараясь не зацикливаться на том, что Саске фактически обожествлял её, совсем не стыдясь этого. Если б она только знала, насколько искренним он был в эти минуты. Да к тому же щёки смущённой донельзя Харуно уже перекрасились в багрово-красный оттенок.

— А что она?

— Ты сказал: «…исключая Конан во всех смыслах…» Что это значит? Она на меня в обиде?

Сакура вспомнила, что синевласка всегда с какой-то настороженностью смотрела в её сторону. Напряжённость читала в её медного цвета глазах, как будто бы у той и правда кипела в груди обида на Харуно.

— Она… всегда была влюблена в Итачи, — нехотя ответил Саске. Он не любил вспоминать этот душераздирающий факт. От мысли, что у девушки нет ни шанса на его старшего брата, Учиха-младшему становилось не по себе. Конан и без того слишком много пережила и слишком долго мучилась.

— А Итачи? — спросила Сакура.

— Он никогда не проявлял интерес к девушкам, — пожал плечами Саске. — В плотских вопросах — пожалуйста. Братец падок на фигуристых дорогих баб, которые раздвигают свои ножки по первой его указке. Но вот чтобы Итачи по-настоящему заинтересовался хоть одной и задержался возле этой барышни больше, чем на день — никогда.

Ох… Саске так сильно и смело верил своему брату, что наивно закрывал глаза на то, что Итачи уже давно нашёл ту самую «бабу», которой он заинтересовался и более того — задержался возле неё надолго. Учиха-младший на примере своей возлюбленной свил паутину своих персональных иллюзий, где его старший брат общается там много и так тесно с Сакурой потому, что она — девушка Саске. Мол, невольно приходится чаще видеться и общаться.

Зато Сакура почувствовала укол совести, но поспешила мотнуть головой и избавиться от навязчивых мыслей об Итачи.

— То есть у Конан даже шанса нет на Итачи? — спросила Харуно.

— Нет. Итачи рассматривает её только как своего соратника. Иногда он даже забывает о том, что она женщина. Она вроде неплохая баба — как раз под стать братцу. Я ему кучу раз говорил, что она неплохая кандидатка на роль супруги, но ему хоть бы хны. Что ж, в любом случае я желаю Итачи счастье и надеюсь, что он найдёт ту самую, которой отдаст свой медальон. — свободная рука Сакура непроизвольно дернулась и под одеялом нащупала на груди медальон, который она никогда не снимала с шеи. — А что касается Конан, то мне её искренне жаль.

— Жаль… — бездумно повторила Сакура, оставляя в покое медальон и призывая Саске придвинуться ближе и согреть её озябшее тельце.

Комментарий к Глава XVIII.

*The Retuses – Labiau

========== Глава XIX. Часть 1. ==========

— Здравствуйте, Итачи-доно.

Высокий мужчина лет двадцати двух, плюс-минус два года, с ярко-рыжими волосами смиренно стоял перед рабочим столом старшего Учихи. Он терпеливо ждал той минуты, когда Его Величество соизволит обратить на него минимум своего драгоценного внимания — большего и желать нельзя. К крайне вызывающему внешнему виду гостя обители здешних мест уже давно привыкли. Но, если на секунду-другую перенести мужчину в совершенно незнакомую среду, на улицу какого-нибудь маленького провинциального городишки, так его даже особенным и неповторимым язык не повернётся назвать. Первый план, вне всякой конкуренции, занимали татуированные глаза. Зрачок сливался с чернотой радужки, а затем по сиреневым белкам, как рябь на воде, расходились ровные чёрные круги. Впервые увидев подобное, обычные смертные не знали, как реагировать на такую неординарность: ни то ужасаться, ни то восхищаться. Правильно говорят: красота — страшная сила.

Однако на глазах дело не заканчивалось. Мало раскрасить белки в чёрно-сиреневый цвет, можно же нарядить себя, как новогоднюю ёлку, обратившись за помощью к пирсингу! Три пары гвоздей в носу, в ушах шесть серёг и по одному на каждое ухо — штырь поперёк, пронизывающие хрящи. Плюс, до кучи ко всему выше перечисленному, два зубца в нижней губе. И это тактично умалчивая о том, сколько ещё таких железяк понатыкали в его тело профессионалы своего дела.

Но все же мужчину нельзя было назвать цирковым уродцем. Напротив, всё, что ни было в нём, украшало его. Гость был одет с иголочки. Строгий чёрный костюм с красным галстуком. Белая рубашка и блестящие чёрные туфли.

— Доброе утро, Пейн, — бесстрастно отозвался Учиха и поднял голову. Их взгляды встретились, и гость невольно вздрогнул от пронзительной черноты глаз. Он смутился, заёрзал, хоть и был самым стойким из всей десятки подчинённых Акацуки. — Ты опоздал.

— Я выехал из Норвегии, как только смог, — сдержанно ответил Пейн, несколько склонив голову.

— Мне плевать, где ты был. Я сказал быть ровно в девять утра в моём кабинете. Скажи, сколько времени?

Мужчина украдкой взглянул на свои часы и также сдержанно ответил:

— Девять часов и семь минут.

Итачи откинулся на спинку кресла, оставив документы на потом. Это важное занятие он бесстыдно променял на более интересное. Наступило время пожирать взглядом своих подчинённых! Учиха уже придумывал ему наказание, но никак не мог определиться со степенью жестокости. Пожалеть на этот раз или показать соске своё место?

— Понимаешь, Пейн, — начал Учиха невозмутимо, — если бы каждый раз какой-то идиот задерживал меня на семь минут, то Венгрия не попала бы под наше влияние, и ты бы не находился в Норвегии, чтобы уладить конфликт северных территорий. Каждая секунда на счету. За каждую такую секунду ты будешь платить своими пальцами…

Рыжеволосый мужчина судорожно вобрал в себя побольше воздуха и приготовился к худшему.

— Покажи свою руку, — скомандовал Итачи. Пейн послушно отдёрнул рукав пиджака и завернул белую рубашку по локоть. — Ты, как никто другой, понимаешь, что значит ходить с железным стержнем в руке и чувствовать, как быстро немеет рука из-за потери крови.

Гость с опаской разглядывал шрам на своей руке. Эмоции выходили из-под контроля. Пейн покрывался мелкой дрожью от воспоминаний своего прошлого недочёта. В тот раз Итачи не церемонился и не разговаривал с ним, как сейчас. Возможно, что-то навело бессердечного начальника на мысль, что преданная служба, длящаяся несколько лет, не может покрыть семь минут его ожиданий.

Но на тот момент Учихе стукнуло шестнадцать лет, и его нравом всё ещё командовал переходный возраст. Пейн помнил, как Итачи вытащил из ящика своего стола железный стержень, полый внутри и с малой площадью поперечного сечения. Помнил, как безжалостный брюнет пронзил его руку насквозь, раздробив кость, перерезав все мышечные ткани и злосчастные сухожилия. Хоть дальнейшая операция и прошла успешно и кость была собрана воедино по кусочкам, однако злосчастные воспоминании тенью преследовали Пейна.

— Я могу сотворить с тобой это ещё раз, — тихо прошептал Итачи, прикрывая уставшие глаза и возвращая подчинённого в реальность.

После недавнего инцидента, касающегося оплошности его маленького глупого брата, от человечности Итачи (и без того несуществующей) остался разве что фантомный отпечаток. Начальник свирепствовал. Доверие сводилось к нулю. Требования — зашкаливали. Бумажной волокиты — выше крыши. На голове брюнета каждый божий день вырастали огромные дьявольские рога, и любой вошедший грешник про себя с прискорбием думал: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

Пейн с ужасом выжидал своего вердикта, крепко сжимая свою левую руку в том месте, где остался шрам. Итачи медленно потянулся к выдвижному ящику стола, вытащил что-то маленькое и довольно увесистое. Покрутил вещицу, осмотрел её с разных сторон, а затем раздался выстрел. На мраморный пол, у порога в кабинет замертво упало обезжизненное женское тело. Рядом, весь в чужой крови, в ступоре застыл дворецкий. По его лицу стекала кровь одной из служанок, а у его ног — её омертвлённое тело.

Пейн стоял ни живой, ни мёртвый и боялся даже с места сдвинуться. На лбу выступил ледяной пот. Его парализовал страх, а Итачи хоть бы хны. Он, как ни в чём не бывало, убрал оружие обратно в ящик и спокойно проговорил: