Просто Наташа, или Любовь в коммерческой палатке

— Смуглая леди, — задумчиво пробурчал Шерстобитов, — загадочная смуглая леди… Я посвящу ей сонет.

— Шерстобитский, — пробормотал Петинов. — Иоанн… Ты ведь не Шекспир, сонеты писать не умеешь.

— Заткнись, презренный прозаик! — сверкнул глазами Шерстобитов и, наклонившись к самому уху вахтерши, заговорщицки спросил: — Баба Лиза, скажите, я — красивый мужчина?

— Ну, насчет красивый, сказать не могу, — осторожно начала Елизавета Петровна.

Но Шерстобитов перебил ее.

— Правильно, баба Лиза! — обрадованно рявкнул он. — Я — урод, Квазимодо! Но у меня — прекрасная душа и талант от Бога! А теперь скажите, вы видели у нас тут красивых поэтесс?

— Да нормальные девчонки, — пожала плечами сбитая с толку вахтерша, поправляя очки.

— Вот именно — нормальные! — рубанул ладонью воздух Шерстобитов. — А таких, как эта смуглая леди, нет и не будет. Поэтесса! Зачем красивой женщине писать стихи? Она сама — поэзия! Ну ладно, прозаик, пошли в комнату, — неожиданно заспешил он.

— И правильно, — вздохнула с облегчением вахтерша. — Давно бы так. Идите к себе, ребята, идите от греха.

Шерстобитов и Петинов поднялись на лифте в свою комнату, выпили водки, а потом, прихватив с собой бутылку, крадучись спустились по лестнице на второй этаж, постучали в дверь изолятора. Наташа, убежденная, что это Сергей, открыла и отпрянула, увидев перед собой две пьяные, опухшие физиономии.

— Что вам надо? — Голос ее сорвался.

Шерстобитов, переступив порог, картинно встал на одно колено, протянул к Наташе руки.

— О, прекрасная смуглая леди! — прорычал он. — Подари свой животворный взгляд презренному рабу, поэту!

Наташа отбежала к кровати, взяла в руки палку. Почувствовав себя увереннее — один стоит на колене, другой такой худой, ветром качает, Наташа спросила:

— Какому поэту?

— Он поэт. — Петинов ткнул пальцем в затылок Шерстобитова. — Знаменитый поэт Иоанн Шерстобитский.

— Джон Шерстобитский, — недовольно рявкнул поэт.

— Но, Ваня! — возразил Петинов. — Вчера ты сам сказал, что отныне будешь Иоанном. Хоть бы предупредил, что решил стать Джоном. А может, лучше — Вильям? Вильям Шерстбир, неплохо звучит, а, Ваня?

— Немедленно убирайтесь отсюда, — решительно потребовала Наташа. Пьяный поэт уже не пугал ее, но палку она крепко держала в руках.

— Ты не можешь прогнать меня, — запротестовал поэт. — Ты не такая, как все эти грязные торгаши. Ты — спасешь мир. Вместе со мной. Афродита! Амазонка! А… а…

— Анаконда, — подсказал Петинов.

— Заткнись, дурак! — заорал Шерстобитов. — Это — серьезно! Послушай, смуглая леди, я прочту тебе свои последние строки. Оцени их! Суки! Вы жрете «Сникерсы» весело и ждете, когда до конца будут подрезаны затупленным лезвием бьющиеся не в такт вам сердца!

— Нескладно, — сказала Наташа. — Вообще на стихи не похоже.

— Я ж тебе говорил, что не умеешь сонеты писать, — подал голос Петинов. — На стенке, в туалете — это одно, а сонеты — совсем другое дело, Ио… Джон.

— Я сочиню тебе другие. — Шерстобитов вскочил, шагнул к Наташе. — Я буду устилать твой путь своими строчками, по ним ты пойдешь к бессмертию. О моя смуглая леди!

Наташа, держа палку наготове, отступала к окну. Мало того, что этот Джон был пьян, он еще и сумасшедший!

— Не подходи! — закричала Наташа, поднимая палку. — Не подходи ко мне, а то я… я тебя тресну по голове!

Распахнулась дверь, и на пороге появился Сергей с большой сумкой в руке. Он поставил сумку на пол, короткой подсечкой сбил с ног Петинова и шагнул к Шерстобитову.

— Эй, начальник, какие проблемы? — спросил Сергей. — Ты заблудился? Помочь выйти из комнаты?

Шерстобитов обернулся, снизу вверх, с ненавистью, посмотрел на Сергея.

— А ты кто такой? Торгаш? «Сникерсы» жрешь? — заорал он так, что Наташа вздрогнула. — Ты отталкиваешь поэта от божественного разговора со смуглой леди, быдло?!

Сжав кулаки, он прыгнул на Сергея, но тот лишь слегка отклонил в сторону корпус и тяжелой оплеухой сбил поэта с ног. Шерстобитов проворно вскочил и снова бросился на Сергея в слепой ярости, и снова оказался на полу. Наташа завизжала.

На шум примчался Вадим Иванович. Только взглянул на Петинова, и тот, опустив голову, молча поплелся прочь. Вадим Иванович подмигнул Наташе, взял Шерстобитова под руку.

— Пойдем, Ваня, ты сегодня лишнего себе позволил.

— Он ударил меня! — дернулся Шерстобитов, пытаясь вырваться. — Меня, поэта — ударил! Я убью его, Вадим!

— Ваня! — прикрикнул Вадим Иванович и крепко встряхнул поэта. — Я не разрешаю тебе никого убивать. Поэт может вызвать обидчика на дуэль, а там уж — как получится.

— Но он ударил меня при женщине! При смуглой леди! — жалостно всхлипнул Шерстобитов. — Вадик, ты всегда меня понимал, я тебя уважаю за это. Но я все равно его убью! Достану пистолет и застрелю, как собаку!

— А я тебя, стервеца, за такие слова из общежития вытурю. И из института, — ласково сказал Вадим Иванович, выводя Шерстобитова из комнаты. В дверях он обернулся, еще раз подмигнул Наташе. Потом дернул поэта за руку. — Пошли, пошли. Придется провести с тобой разъяснительную беседу о втором этаже и изоляторе в частности.

Это подмигивание напугало Наташу больше, чем появление Шерстобитова. Что это за общежитие? Один кричит, что застрелит кого-то, другой обещает за это из общежития вытурить… Кошмар, да и только. Широко раскрытыми глазами смотрела она на Сергея.

— Страшно?

Наташа кивнула. Сергей подошел, легонько прикоснулся ладонями к ее плечам. На мгновенье расслабившись, Наташа склонила голову ему на грудь, но уже в следующее мгновенье испуганно отстранилась.

— Ты почему руки распускаешь? — рассердилась она.

Сергей шутливо поднял руки вверх, извиняясь таким образом за нечаянное объятие.

— Не бойся, с гениями всегда трудно разговаривать, а с непризнанными гениями — в сто раз труднее. Но они, как правило, становятся агрессивными лишь тогда, когда начинаешь критиковать их стихи, а вообще — довольно миролюбивые парни. Но все-таки спрашивай, когда стучат в дверь. Лишняя предосторожность никому не помешает.

— А я и не боялась его. Он был такой смешной! Встал на колено и начал читать глупые стихи. Между прочим, палку я приготовила к твоему приходу. На всякий случай.

— Ну еще бы, — усмехнулся Сергей. — У меня ведь на лбу написано: «Женщины, когда он приближается, берите в руки палки!» Не веришь? Смотри. — Он откинул со лба длинные волосы, придержал их пальцами, наклонился к Наташе.

Она подалась вперед, желая разглядеть странную надпись, но, услышав его смех, поняла, что он разыграл ее.

— Нашел время для шуточек! — рассердилась она еще больше.

— Ты права, — посерьезнел вмиг Сергей. — Вовремя остановила меня, а то уж было начал забывать, для чего пришел сюда. — Он взял большую сумку, расстегнул «молнию», принялся доставать посуду.

— Что это? — удивилась Наташа.

— Сковородка, электрочайник, заварной чайник, кастрюля, ложка, вилка, сахарница, пара тарелок, — монотонно перечислял Сергей.

Вот уже весь обеденный стол был заставлен посудой, Наташа с недоумением смотрела на Сергея.

— Посуда это, — объяснил он. — Для тебя. Что тут непонятного? Как ею пользоваться, ты, я надеюсь, знаешь.

— Откуда она?

— На свалке валялась. Я нашел и подумал: а ведь моя напарница, наверное, сидит голодная и даже чаем вряд ли угостит меня сегодня. Взял все это и принес тебе. Видишь ли, я не люблю, когда меня в гостях чаем не угощают.

— На свалке?! — ужаснулась Наташа. — Зачем же ты притащил сюда вещи со свалки? — Заметив усмешку Сергея, внимательно разглядела посуду — вся она была чистая, почти новая, такую вряд ли выбросят на свалку. — И где же ты нашел такую свалку?

— Дома, на антресолях.

— На… где? — не поняла Наташа.

— На ан-тре-со-лях, — повторил Сергей по слогам. — Это полки под потолком. Да все это не важно. Главное, вещи нужные, можно сказать даже — необходимые для тебя. Бери. Пользуйся.