Мамы-мафия: противоположности разъезжаются (ЛП)

Моя кухня хорошо подходила для коллективной готовки. Она соединялась со столовой, посредине стояла плита, а через большие окна даже в пасмурные дни, как сегодня, в кухню попадало много света.

Я обожала эту кухню. Я обожала вообще весь дом.

При этом он сначала казался мне отвратительным.

Это был дом моей бывшей свекрови, родительский дом Лоренца. Когда умерла его мать, он выбрал его в качестве подходящего местожительства для меня и наших детей, вместе со всей обстановкой. Тёмный, пахнущий плесенью дом с флёром семидесятых годов и множеством полированной мебели красного дерева.

Оправившись от первого шока, я (энергично поддерживаемая Мими и её мужем Ронни) начала освобождать дом от хлама и ремонтировать его. Мы настелили новые полы, сломали пару лишних стен и избавились от большинства предметов мебели красного дерева (остальные покрасили белой краской). Теперь дом стал настоящей маленькой жемчужиной – первое жильё, где я себя чувствовала действительно дома. Может быть, потому, что здесь всё было устроено по моему вкусу, и никто не указывал, как и что мне делать. Предстояло ещё отремонтировать ванные комнаты, тогда всё станет отлично. При всём желании я не могла себе представить, что я уеду из этого дома до того, как он будет окончательно доведён до ума – только потому, что Антон решил, что мы как можно скорее должны поставить наши отношения на прочную основу.

Неужели он не может этого понять?

Я искоса посмотрела на него, и он благостно улыбнулся мне, нарезая мясо. Как всегда во время готовки, он начал тихонько напевать, на сей раз «Оду к радости» Бетховена. Вскорости к нему присоединился Юлиус.

«Freunde schöner Götterfunzeln, Torte des Elysius“, – пел он, ловко вбивая яйца в тесто. Он это делал уже множество раз, поскольку мне практически ежедневно приходилось печь пироги или кексы. Особенно у Нелли был неукротимый аппетит, и день без пирога был для неё потерянным днём. Она всегда худела, если не съедала по меньшей мере пять тысяч калорий в день.

– Осторожно, не урони скорлупу в миску!

Я поцеловала Юлиуса.

Саманта бросила в воздух немного муки и засмеялась, когда мы все начали чихать.

– Руки в тесте, скорлупа на месте, – распевал Антон во вес голос, я делала «Бам-бам-бам», Юлиус барабанил венчиком в ритме музыки, а Саманта заливисто смеялась. Я поняла, что это один из тех чудесных, великолепных моментов в жизни, когда… – и тут зазвонил телефон.

Это была моя мать.

– Это твоя мать, – сказала она.

– Привет! – Вместе с телефоном я вывалилась из кухни, дав Антону понять, чтобы он присмотрел за Самантой. Антон, не прерывая пения, улыбнулся и кивнул мне.

– Алло? Алло? Олав, опять что-то со связью…

– Мама! Я всё утро ждала твоего звонка.

– Что-то не так со связью, – сказала мать. – Всё время подходил кто-то другой. Мужчина, но тоже по фамилии Бауэр. Они там на Телекоме рехнулись. Что там у вас за шум?

Я забилась в самый дальний угол комнаты. Но пение и шум кастрюль были слышны и отсюда.

– Это… э-э-э… рабочие.

– В воскресенье?

– Ну, если забит унитаз, не будешь ждать до понедельника, – сказала я, падая на диван вместе с Зентой и Бергером. – Как там у вас погода?

– Холодно и ветрено, – ответила мать. – Но на следующей неделе мы идём в отпуск. Вы что, используете эту четырёхслойную туалетную бумагу? Неудивительно, что унитаз засорился.

– Хорошо, что у вас отпуск, – сказала я. – Куда поедете?

– В Шварцвальд. Горящая путёвка. Твой брат останется смотреть за фермой. Эта фифа, между прочим, бросила его.

– Через три недели? – Моему брату не везло в любви, хотя он был, собственно говоря, неплохой партией. Особенно после смерти родителей. Но на нашем острове выбор женщин для женитьбы не особенно велик, а на материке он бывал редко. Мы начали уже подумывать о том, чтобы записать его на телевизионное шоу «Фермер ищет жену».

– Она не любит коров. Это не могло хорошо кончиться, – сказала моя мать. – Может, вы бросали в унитаз прокладки?

– Нет, – ответила я. Для наших сдаваемых внаём комнат на Пеллворме мать велела мне, тогда ещё первокласснице, написать: «Дамские прокладки в унитаз не бросать, для этого есть отдельная мусорница. За нарушение штраф». Мне эта фраза врезалось в память.

В окно я увидела подъезжающий мерседес Антоновой матери. Она припарковалась прямо на тротуаре. Если машина будет там стоять больше двух минут, то фрау Хемпель, наша соседка, вызовет полицию. Фрау Хемпель охотно вызывала полицию. Однажды даже тогда, когда я выбросила в компостную кучу испорченный школьный бутерброд Нелли. Поскольку полицейский не собирался по этому поводу меня арестовывать, фрау Хемпель отправилась к своему адвокату, и тот написал мне длинное письмо, касающееся связи между компостированием хлеба и появлением крыс.

– Надо проехать полмира, так далеко это на юге, – сказала мать. – Но если хочешь увидеть горы, по-другому не получится.

– Да-да. – Я немного отвлеклась. Полли и Эмили выбрались из машины и забирали вещи Эмили из багажника: элегантную лиловую сумку для гольфа на колёсиках, маленькую сумочку и огромного гиббона из плюша. Ничего себе так для шестилетки, которая ночует у бабушки. Сумки подходили по цвету к пальто Эмили – чудесному изделию из вельвета с искусственным мехом.

– Мы можем заехать к тебе, это по дороге, – сказала моя мать, и моё внимание снова переключилось на неё.

Всё моё тело напряглось, и Зента с Бергером испуганно подняли головы.

– Ах, в самом деле? – сказала я. Чёртов Шварцвальд – почему моим родителям не поехать в отпуск в Гарц? Это намного ближе.

В дверь зазвонили. Звонок был не «Дзынь-дзынь», как другие звонки. Он звучал совершенно немелодично: «Крррррк». Из кухни, где пели, этого «Крррррк», очевидно, не было слышно.

– Может кто-нибудь открыть дверь? – крикнула я.

– Кто это пришёл? – спросила моя мать.

Ах, всего лишь мать моего возлюбленного и его дочь.

– Парочка ребят, поиграть с Юлиусом, – сказала я, встала и отправилась с телефоном в зимний сад. – Если вы хотите нас посетить по дороге в Шварцвальд, это будет, конечно, здорово…

– Мы так и не видели дома Лоренца, – сказала мать. – И было бы хорошо, если бы мы могли у вас переночевать. С другой стороны, ты знаешь своего отца: если уж он выедет на дорогу, то захочет домчать в один приём.

То есть надежда ещё есть.

– Вы можете принять решение спонтанно, – сказала я, глядя в окно на осенний сад. Вот ещё, дом Лоренца! Он принадлежит мне, это заверено нотариально. Мои родители всегда считали, что я должна быть благодарна Лоренцу за то, что он оставил мне дом. То, что он нас с детьми выпихнул сюда, потому что нашёл себе новую, более молодую и более красивую, они не считали ужасным – наоборот, иногда можно было подумать, что они отлично понимают желание Лоренца поменять свою жизнь.

«Я всегда себя спрашивал, что он в тебе нашёл», – сказал мой отец, когда я рассказала ему о нашем расставании.

«Оно и не могло хорошо кончиться», – сказала моя мать. – «Если бы ты нас послушала и нашла себе работу. Все эти годы прохлаждаться и жить на содержании! И вот результат – без мужа и без профессии».

«Не могу себе представить, что тебя с таким довеском кто-нибудь возьмёт», – сказал мой отец.

Да, они такие, мои родители. Боже, они были просто ужасны!

Хорошо бы они просто проехали мимо Кёльна и никогда не познакомились с Антоном.

– А, ты здесь, – раздался прямо за мной голос Антона.

Я взвилась и обернулась.

– Приехали моя мама с Эмили, как ты думаешь, они… – Антон увидел телефон у моего уха, сделал извиняющийся жест и повернулся, чтобы уйти.

– У тебя не дом, а проходной двор, – сказала моя мать. – Кто это был?

– Водопроводчик, – сказала я тихо. Но недостаточно тихо. Антон, который почти уже вышел из комнаты, обернулся и поднял бровь.

– Он всё же вытащил из трубы что-то плохое, верно? – сказала моя мать. – Я это знала. На твоём месте я провалилась бы сквозь землю.