Самый яркий свет

Инга Берристер

Самый яркий свет

— Мам…

Эбби Ховард помрачнела, услышав несколько растерянный голос своей двадцатидвухлетней дочери, вырвавший ее из мира цифр. Эбби обещала закончить работу в конце недели, но закрутилась из-за того, что Кэти и ее приятель объявили в прошлый уик-энд о помолвке, и теперь приходилось наверстывать упущенное время.

Знакомые часто обращали внимание, как не похожи внешне дочь и мать. Эбби, невысокая, всего пяти футов и двух дюймов роста, миниатюрная, имела такой беззащитной вид, что от поклонников, рассчитывающих на скорую и легкую победу, не было отбоя. Однако очень скоро выяснялось, что она ни при каких условиях не желает играть роль беспомощной малышки при большом сильном мужчине.

У Эбби были белокурые от природы шелковистые волосы и сине-зеленые бездонные манящие глаза, хороший цвет лица, так что в свои сорок три года она легко могла бы, если бы захотела, говорить, будто ей от силы тридцать три. И никто в этом не усомнился бы — не только простодушные в большинстве своем мужчины, но и всезнающие женщины. Но Эбби презирала подобные уловки и не находила нужным скрывать свой возраст или возраст дочери.

Кэти же, унаследовав от матери колдовские сине-зеленые глаза, во всем остальном была совсем другая. Высокая, длинноногая, с гривой густых темных кудрей, она была по-своему хороша собой, хотя в детстве искренне считала себя гадким утенком и нешуточно страдала из-за этого. Эбби страдала вместе с дочерью, поскольку та периодически закатывала истерики, вопрошая, в кого она такая нескладная уродилась.

В один прекрасный день Кэти догадалась, что кроме красавицы матери у нее еще и отец есть, и потребовала показать фотографию. Эбби нехотя, но предъявила несколько сохранившихся снимков Сэма, которые чудом не разорвала и не сожгла, не желая на них смотреть, ибо слишком болезненными были воспоминания о недолгом супружестве.

Кэти долго разглядывала человека, давшего ей жизнь, и вынесла вердикт:

— Да, я похожа на него. Он чудовище, и поэтому ты ненавидела его…

— Но ты ведь не чудовище, и я тебя люблю. — Эбби ласково погладила дочь по голове и повторила: — Я люблю тебя. И, хотя ты унаследовала рослость отца и цвет его волос, ты же не он, а совсем другой человек. Поверь, очень скоро молодые люди будут наперебой добиваться твоей благосклонности.

— А в школе меня дразнят гороховым стручком, — продолжала рыдать Кэти.

— Когда я училась в школе, меня называли гномом, — заметила Эбби. — Но какое значение имеет, что думают или говорят другие? Значение имеет, солнышко, что думаешь ты сама, и, когда вырастешь, ты будешь очень рада, что ты — это ты…

И Эбби оказалась права. Кэти первая признала это. Ее мать всегда была права… ну, почти всегда.

Кэти торопливо отбросила неприятную мысль, которая уже начала оформляться в ее голове. Как мама воспримет то, что я собираюсь ей сказать? Сообщение о помолвке выслушала спокойно, обговорив лишь, что оставляет за собой право устроить все как полагается.

А Стюарту это только на руку. Сам он из большой семьи, и ему понравилось, что на свадьбу будет приглашено много гостей.

Маме не повезло с замужеством, даже очень не повезло, но она никогда не пыталась привить мне неприязнь к браку. Это Кэти отлично понимала. Впрочем, влияй не влияй… Едва она увидела Стюарта, как в ту же минуту влюбилась в него, а он в нее.

— Ты не поверишь, — нерешительно начала Кэти, усаживаясь на край стола, за которым работала мать, и, скрещивая длинные ноги, с которых еще не сошел летний загар.

— В чем дело? — спросила Эбби, отодвигая бумаги и поворачиваясь к дочери.

— Знаю, что ты не поверишь мне, но я думаю… я думаю… думаю… — Она опустила глаза, смахнула с себя несуществующую пылинку. — Я думаю, я…

— Понятно. Ты думаешь. Что именно думаешь? — не без насмешки подбодрила Эбби дочь.

— Я думаю, что видела сегодня папу… — Выпалив это, Кэти со страхом заглянула матери в глаза.

Эбби показалось, что она стоит посреди пустой улицы и вдруг, откуда ни возьмись на нее на всей скорости мчится грузовик. Удар она получила нешуточный, но постаралась не подать виду.

— Ты права, — сказала она безразлично, когда, наконец, обрела голос. — Я не верю тебе. Кэти, это невозможно, — добавила она чуть ласковее, когда увидела, что дочь, закусив губу, отвернулась. — Твой отец в Австралии. Он уехал туда сразу после… сразу после твоего рождения, и зачем бы ему возвращаться?..

Она умолкла. Однако Кэти не позволила сбить себя с толку и резко спросила:

— Зачем? Ты полагаешь, незачем? Думаешь, он не может захотеть хотя бы увидеть меня, познакомиться со мной?

Эбби почувствовала отчаяние. Неужели все было напрасно? Неужели она напрасно научилась быть сильной и независимой, неужели напрасно в одиночку холила и лелеяла свою бесценную девочку, отдавая ей всю свою любовь и заботу, неужели она все сделала не так?

В общем-то, поведение Кэти вполне объяснимо. С тех пор как она и Стюарт решили пожениться, и Стюарт познакомил невесту со своими счастливыми в браке родителями, с тех пор как Кэти задумалась об отношениях с будущим мужем, о собственных детях, она не могла не вспоминать о своем отце. Теперь ей, как никогда, хотелось побольше узнать о нем, и, вне всяких сомнений, хотелось, чтобы отец тоже мечтал о встрече с ней.

Когда Кэти была еще совсем крошкой, Эбби приняла решение вести себя честно в отношении Сэма. Она не лгала о нем и его поступках, не очерняла в глазах дочери, но изо всех сил старалась уберечь малышку от боли, которую той неизбежно предстояло испытать со временем.

Она держала слово, хотя иногда это было очень трудно, и, естественно, чем старше становилась Кэти, тем невозможнее было защитить ее от того, что собственное сердце и собственный ум должны были сказать ей об отце.

Как могла мать… как вообще кто-нибудь мог уберечь от боли девочку, которой предстоит узнать, что собственный отец не хотел ее появления на свет? Эбби старалась быть предельно тактичной с Кэти и очень гордилась, когда люди говорили, что трагедия матери-одиночки не сказалась на ребенке и какой счастливой Кэти выглядит несмотря ни на что. Теперь Эбби пришло на ум, что, кажется, рановато гордилась.

Возможно, именно поэтому она проявила меньше понимания и такта, чем должна была бы, когда резко оборвала Кэти:

— Забудь об отце, дорогая. В твоей жизни для него нет места. И никогда не было. Я понимаю, что ты чувствуешь, но…

— Нет, не понимаешь. Как ты можешь понять? — вспыхнув, перебила Кэти. — Ты не можешь понять. — И слезы подступили к ее глазам. — Дедушка и бабушка любят тебя. Бабушке никогда даже в голову не придет упрекнуть деда, что ты не его ребенок, и он не хотел тебя… Ты никогда не молчала в школе, когда другие девочки хвастались своими отцами. Тебе не приходилось одной… — Кэти виновато замолчала. — Прости меня, мамочка… Я не хотела… Я знаю, это не твоя вина, просто…

Эбби встала. Теперь, когда Кэти сидела на краю стола, они были почти одного роста, Эбби обняла дочь и прижала к себе, пытаясь успокоить, и в миллионный раз мысленно проклиная человека, который принес им столько горя.

Неужели Сэм и вправду вернулся? Он не посмел бы… После всего… В последний раз, когда они встретились, я ясно дала понять, что не хочу иметь с ним ничего общего. Пусть он забирает свое имя, свое состояние, свой дом и все остальное, что дал мне… но оставит мне ребенка. Того самого ребенка, которого не захотел признать своим. Ребенка, которого я вырастила и которого не позволю ему даже увидеть.

Он обвинил меня в измене, будто бы Я забеременела от кого-то другого. Даже посмел заподозрить беднягу Ллойда… Ллойда, который никогда…

Эбби не пожелала оставаться в доме, который недолго делила с Сэмом, и сразу после размолвки собрала вещи и ушла, хлопнув дверью.

С тех пор она больше не видела Сэма.