Плутовка

Ги де Кар

Плутовка

Несчастный случай

Никогда не гнал он автомобиль так быстро. Никогда не срывался в подобную поездку лишь по зову скупой телеграммы, вынудившей его оставить на солнечных берегах итальянского озера Комо свое счастье, о полноте которого он не мог даже и помышлять несколькими неделями раньше. Теперь же у него было ощущение стремительного движения к какой-то необъяснимой беде.

Он знал заранее, что какими бы чарующими ни были пролетавшие за окном автомобиля пейзажи, они не смогут привлечь его внимания. Ни гнетущее величие Альп, ни дикая красота Ривьеры, ни иллюминированный декор Лазурного берега, ни легкое журчание фонтанов Экса, ни вековые арены Арля, ни белизна крепостных стен Каркассона, ни гряда пиренейских горизонтов не вызовут у него ни малейшего интереса. Он не обратит внимания на горные вершины, на сосновые леса, на лазурь Средиземного моря, на пурпурные отблески кристаллических пород Эстереля, на золотистый оттенок черепичных крыш сельских домов, на древние римские развалины, на бархатистость неба Страны Басков. Все перемешается в гигантской кинопанораме, в которой он даже и не попытается отыскать достойные внимания фрагменты.

Лишь одно он жаждал увидеть в лихорадочном нетерпении. То, ради чего ринулся пересечь сотни километров, — простой дорожный указатель, такой же, как и тысячи других вдоль этой длинной дороги, указатель при въезде в город, на котором он смог бы наконец прочесть: Биарриц — название, вобравшее в себя причину и цель его столь стремительного перемещения. До появления этой надписи все, что бы ни проносилось в заоконном калейдоскопе, не могло вызвать никакого интереса у одинокого путешественника, цепко держащего руль своего автомобиля.

Казалось, он был полностью во власти неведомой силы, исходившей от бесконечного полотна дороги. Это не было опьянение скоростью, а скорее всего тем таинственным и опасным, что заключал в себе этот путь в неведомое.

Время от времени странный образ появлялся в глубине дороги на фоне струящегося миража, и каждый раз, когда человек в своем наваждении надеялся его достичь, увеличив скорость, и дотронуться до него, видение исчезало… Наступавшее за этим разочарование почти тут же смягчалось повторением этой фантасмагории через несколько сотен метров. Это было дьявольское наваждение с одним и тем же видением — лицом женщины. Лицом, меняющим свое выражение при каждом новом появлении, как будто неведомый закон заставлял эту недостижимую незнакомку являться в двух разных ипостасях: то в образе обладающей неоспоримым шармом, но уже стареющей Иды, то в образе Эдит, сияющей агрессивной, но свежей красотой.

И если жизнь и отражалась на лицах этих таких разных женщин в силу несхожести их внутренних миров совершенно по-разному, тем не менее общее выражение оставалось как бы незыблемым.

Мало-помалу молчаливое созерцание этой беспрерывной метаморфозы, от которой сознание никак не могло оторваться, становилось для одиноко мчащегося в своем автомобиле человека настоящей пыткой. Впрочем, не было ли естественным, что сияние глаз и чувственность губ были у обеих женщин совершенно одинаковы — ведь Ида была матерью Эдит.

На первых же километрах дороги, после своего раннего отъезда из Белладжио, он вновь мысленно пережил тот удивительный миг первой встречи с Эдит. Это произошло в мае, в бассейне парижского клуба «Расинг»…

Молодой человек не поверил своим глазам: прекрасное создание, на которое были обращены все взгляды и которое, стоя на стартовой доске для прыжков, готовилось броситься в воду, было живым портретом Иды, однако моложе лет на двадцать…

Сходство было невероятным.

Молодой человек подошел к бортику бассейна в ожидании, когда незнакомка, которую он никогда до этого не видел в клубе, появится на поверхности.

Ее голова с волосами, стянутыми эластичной лентой и блестящим от капелек воды лицом, появилась в нескольких метрах от места, где он стоял. Взгляд ее был устремлен в его сторону. Казалось, ее забавляло выражение изумления, застывшее на его лице.

— Боже! — послышался чистый звонкий голос. — Если бы вы могли видеть себя в зеркале! Такое впечатление, что вы чем-то крайне озадачены. Неужели мой прыжок так плох?

В ответ он не смог вымолвить ни слова. Тогда она, взявшись руками за бортик, чтобы оставаться на поверхности воды, продолжила:

— А может быть, мы встречались где-то раньше?

— Я… я не думаю, — пробормотал он.

В действительности он уже не был в этом уверен: даже ее голос напоминал ему голос Иды, только окрашенный более игривой интонацией. Он вспомнил, как в последнее время Ида не могла уже удержаться от того, чтобы не придавать своим речам оттенок безнадежной грусти… Девушка же, находившаяся перед ним, была, казалось, воплощением самой радости жизни.

Ему пришлось сделать усилие, чтобы произнести:

— Извините, что смотрел на вас так пристально, но вы мне удивительно напоминаете одного человека.

— Неужели? Кажется, я уже где-то слышала эту расхожую фразу.

— Поверьте, на этот раз речь вовсе не идет о старой уловке с целью познакомиться!

Она по-прежнему смотрела на него недоверчивым и насмешливым взглядом.

— Я знаю, — продолжал он смущаясь, — мне бы следовало в первую очередь представиться: Жофруа Дюкесн. Будем считать, что я искупил свою вину.

— И это все ради того, чтобы узнать мое имя? Впрочем, у меня нет особых причин его скрывать: Эдит Килинг.

— Эдит Ки…

Он не смог выдохнуть фамилию, настолько его первоначальное удивление сменилось крайним изумлением.

Девушка посмотрела на него с неподдельным любопытством и спросила:

— Что с вами? Что-нибудь не так?

Он повторил ее имя, словно оно его чем-то сильно взволновало:

— Эдит Килинг… Нет! Это невозможно! Это невероятно!

— Напротив! Очень даже возможно! — возразила она. — И не кажется ли вам, что, ставя под сомнение мои слова, вы ведете себя почти оскорбительно?

— Еще раз приношу вам свои извинения…

— Мне уже давно пора идти. Скажите-ка, только честно, чем вы так взволнованы?

— Я? Да так, ничем… Я просто несколько озадачен. Вы меня наверняка принимаете за ненормального, но мне бы хотелось задать вам один вопрос: вы родственница Иды Килинг?

— Мне было бы трудно породниться еще ближе с этой дамой: она моя мать…

Эти слова, произнесенные совершенно бесстрастным голосом, вызвали у него, тем не менее, настоящий шок.

— Вы… вы действительно дочь Иды?

— Вы что, опять за старое? Быть может, вы новоявленный святой Томас? Конечно же, учитывая вашу реакцию, я должна предположить, что вы хорошо знали мою мать. Не так ли?

— Да…

— Вы ее давно видели последний раз?

— Уже год прошел…

— Если бы ваш ответ был иным, я бы тотчас поняла, что вы просто лжец, поскольку моя мать находится сейчас в Соединенных Штатах.

— Да? Я этого не знал…

— Итак, вы ее, видимо, знали не очень хорошо?

— Лучше, чем вы можете предположить.

— И при этом она вам ничего не сообщила о своем отъезде в США?

— Возможно, у нее были на то веские основания.

На этот раз она посмотрела на него с удивлением, к которому примешивались недоверчивость и даже подозрительность. Он почувствовал это и, желая увести разговор из этой странной тональности, сказал:

— Я уже искупался, однако вам, возможно, доставит удовольствие, если я вновь разденусь, чтобы поплавать вместе?

— Не утруждайте себя. В бассейне слишком много людей. Лучше помогите мне выйти из воды.

Он протянул ей руки. Одним прыжком она оказалась рядом с ним, и он невольно отметил про себя: «Спортивная!»

Однако его восхищение не ограничилось банальным замечанием: Эдит Килинг, о существовании которой он ничего не ведал всего несколькими минутами раньше, была, несомненно, самой изящной из всех когда-либо встреченных им женщин. Ее тело заставляло думать скорее о молодой женщине, нежели о девушке. Возможно, она была замужем… Излучающее здоровье, крепко сложенное, мускулистое, довольно упитанное тело без единой складки жира… Длинные стройные ноги, высокие крепкие бедра, тонкие запястья, пропорциональные руки, грациозная линия плеча и, в довершение этой гармонии, золотистые завитки волос, рассыпавшиеся ослепительным каскадом из-под только что снятой эластичной ленты. У Иды тоже была прекрасная шевелюра, но только ярко-рыжая.