Книга листьев (СИ)

Но тут я пошел за конкретным делом. Аарон был очень рад мне. Он всегда рад. Не знаю, что там уж знают евреи о страдании, но он самый большой оптимист из всех, кого я видел. И самый дружелюбный человек на свете. Он долго тискал меня в объятиях, шутка ли, месяц не видел, а мало ли что, потом на меня вскарабкалась Лия, их младшенькая, потом Рахиль варила мне кофе и осторожно расспрашивала о личной жизни. Она единственная из всех знакомых мне женщин, которая надеется, что я еще женюсь. Пару раз знакомила меня с подругами и клянусь Всевышним, если бы в моем сердце была бы хоть капля влечения к женщине, я женился бы на одной из них. Похоже она считает, что я не гомосексуалист, а просто застенчивый. Потом Аарон с упреком сказал, что Исмаэль обо мне беспокоился, ждал, и чего я так долго не приходил. И мы пошли к Исмаэлю. С нами увязалась Лия, но мать ее отловила и взяла на руки. Удивительные они все-таки люди. Исмаэль болен, он живет на их полном иждивении, в каком-то смысле он их беда, но я никогда не видел, что бы брат относился с такой нежностью к брату, как Аарон. Кажется, будь Исмаэль прикован к постели, он только счастлив был ухаживать за ним, выносить горшки и менять простыни, только бы тот был жив.

Исмаэль ждал меня в дверях. Ему около двадцати пяти, он тонкий, гибкий, как хлыст, с очень бледным, нездоровым лицом. Веки у него темные и тяжелые, глаза почти черные, но не с живым горячим блеском, как у Аарона, а матовые, холодные. Волосы светлые, легкие, как пух.

Он улыбнулся брату и дал мне пройти. Взглянул на меня без улыбки и коснулся рукой моего лба, словно у меня была температура.

А потом без всякого приветствия и предупреждения спросил:

– Сильно влюблен?

Будто интересовался, не болит ли у меня голова.

Меня, честно говоря, его слова как громом поразили. Я, конечно, сходил с ума по Тони, но боялся думать о том, что это любовь, а не просто сильное влечение. Видно, мне все-таки хотелось думать, что я запал на смазливую внешность, как у меня это бывает регулярно, и это пройдет, ан нет. Исмаэль был прав. Я был все-таки влюблен и сильно, сам не подозревал , насколько.

– Да, – ответил я. Прошел в комнату и сел к столу.

– Расскажи, – попросил Исмаэль, стоя рядом. Я почти никогда не видел, как он сидит.

Я стал рассказывать, не упуская ни одной подробности. Если бы Исмаэль не был ясновидящим, из него бы получился превосходный шарлатан. У него ясный логический ум, учитывающий любую мелочь и все моментально раскладывающий по полочкам. Он по лицу может угадать состояние человека и сделать выводы, до которых мало кто бы додумался.

Я закончил и посмотрел на него. Он стоял полуприкрыв глаза, словно сонная сова.

– Ты можешь мне что-нибудь сказать? – спросил я, волнуясь так, словно мне предстоял экзамен.

– Да. – ответил он негромко. – Могу. – И заговорил.

– Он темный человек, Стефан, – темный не так, как ты подумал. Слишком много всего напутано. Ты не ошибся, он тебя использовал, но не затем, зачем подумал ты, и не затем, зачем подумал он. Он еще сам не знает, зачем ты ему, но он вернется, чтобы взять то, чего он жаждет. А ему не так уж часто приходилось испытывать такое желание. То, что он взял... Он пока не использовал это, но и не отдал тому, кто его послал. И, скорее всего, не отдаст. Вот этого человека я на твоем месте бы боялся. А что до тебя, так тебя ожидает большое разрушение. Все рухнет, все, что есть. Не держись ни за что, Стефан, ты все равно все потеряешь. А вот что ты приобретешь, даже я не вижу. Но это будет.

Мне стало дурно. От всего: от мысли об этом неизвестном разрушении, от страха увидеть Тони, от желания его увидеть, от ужаса, что будет, если это не случиться никогда, и от мысли, что этот человек может сделать со мной и с моей жизнью, если я ему позволю. Исмаэль посмотрел на меня.

– Не бойся, – сказал он. – Бессмысленно бояться. Тебе все равно не уйти.

И вот я сижу дома и пытаюсь понять, что же происходит и чего я сам хочу. В первый раз в жизни я не очень верю Исмаэлю. А с другою стороны, даже если он и вернется, то только затем, что бы опять меня использовать так, как ему хочется. Очень же удобно для его делишек, всегда готов на любые услуги и еще и трахать себя дает. Кайф. Хотя чего уж там, скажем честно, трахать меня, наверное, не самое большое удовольствие на свете. Особенно для него.

Я иногда думаю о самоубийстве. Мне просто хочется прекратить это все, потому что мне надоело беспрерывное унижение. Надоело выпрашивать любовь, надоело быть готовым отдать за нее все, что у меня есть, надоело ждать, надеяться и верить. Верить в то, что найдется кто-нибудь, кому я на самом деле буду нужен. Именно я, а не то, что я мог бы сделать. Казалось, простое же желание: быть кому-то нужным. Чтобы меня кто-нибудь любил. А ни фига. Вот что меня удивляет: есть же везучие люди. Например, некоторые женщины. Ведь сука же, дрянь лживая, а все равно у нее есть мужчины, которые ее любят, боготворят и на все готовы ради нее. И муж есть, и дети, и еще она, вдобавок, считает себя во всем правой и вполне все заслужившей. А такие, как моя Рози, всегда одни, и никому до них дела нет. Да и мужиков таких полно. И гетеросексуалов, и геев. Берут, что хотят, и живут вроде счастливо. А мы... был у меня один случай. Мне этот парень очень нравился, мы с ним встречались месяц, и я уже думал, что все хорошо. А потом он заявил, что собирается жениться на дочери своего шефа. Что я ему нравлюсь, но карьера все равно важнее. И я его спросил: “А обо мне ты подумал?” “Понимаешь, – сказал он, – Стеф, конечно подумал. Но я так восхищаюсь тобой, ты сильный, ты справишься”. Я до сих пор жалею, что не дал ему в морду за эти слова. Они все так думают. Что я сильный, я справлюсь. И идут помогать тем, кто делает большие глаза и притворяется беспомощным. А я остаюсь один. И никому я не нужен. Раньше я думал, что если я все для человека сделаю, он будет меня любить. Нет, он просто возьмет все, что ты ему дашь, и спокойно отвалит со словами: “Держись, я в тебя верю”. А может, я просто никуда не гожусь? Просто все, что я хотел бы и мог дать, никому не надо? И правильно они бросают меня? Лечь бы в ванну, взять бритву; полчаса и все. Я просто засну. И все кончится. Лучше бы он никогда не приходил. И пусть не приходит. Лучше быть одному, во всяком случае никаких мучений, никакой любви. Черт, у меня даже чувство юмора атрофировалось. Надо пить снотворное и спать ложиться. Так и свихнуться недолго.

16 марта.

Интересно, зачем я все это продолжаю? По-умному, надо было бы все поскорее забыть, совсем забыть, просто приказать себе не думать об этом. Но пока не могу. Когда смогу, сделаю.

Для начала я сегодня поехал на работу. Покрутился там и с облегчением понял, что тот период, когда я всем нужен позарез, кончается. Ник сказал, что позвонит недельки через две, когда они вернутся с натуры. Слава Богу, у меня хоть будет время доделать статьи и для “Обзора” и для “Присутствия”. Меня Джим уже скоро с дерьмом съест. Потом Ник предложил мне выпить кофе, благо что у него выпала свободная минутка, и предался своему самому любимому занятию. Начал сплетничать.

– Как тебе этот парень, Тони? – спросил он у меня в лоб. Я не покраснел только чудом. Впрочем, это нормальная реакция для человека, при котором произносят имя того, о ком он думает каждую минуту. Я-то думал, что он уже забыл про него.