Презумпция невиновности (СИ)

Вы, наверное, подумали, что Владик обо всём догадался и решил меня подтолкнуть? Ну, во-первых, о чём он должен был догадаться, это ещё спорный вопрос, в семье я ни словом не обмолвился о том, что у меня вообще есть какие-то проблемы. Их у меня просто не может быть, я же умный ребёнок, пусть своенравный и угрюмый, но достаточно самостоятельный и серьёзный. Все свои проблемы я решал самостоятельно. Даже когда очень сильно простыл, мать узнала об этом только после того, как я не смог встать утром с постели, так меня знобило.

Во-вторых, нужно рассказать немного о моём брате, чтобы понять, к чему была эта его так называемая шутка относительно меня и Тохи. Владику было двадцать пять, он был ленивым и недалёким парнем, но умеющим использовать любую случайно подвернувшуюся возможность в своих целях, что с лихвой ему компенсировало отсутствие мозгов. Хотя сейчас я думаю, что Владик был умнее всех нас вместе взятых. Жил, не напрягаясь, не торопясь, и всегда с выгодой для себя. Мать его любила, как этакого Ванечку-дурачка, умилялась его шалостям, постоянно давала деньги на всякие сомнительные гулянки и девочек. Притом, что мне денег на карманные расходы она не давала. А какие в школе могут быть карманные расходы? Только на завтраки и обеды. Но я не жаловался, я давно уже перестал жаловаться на жизненную несправедливость, себе дороже. Так я говорил про Владика… Он считал себя самым юморным юмористом, куда Петросяну, и постоянно надо мной подтрунивал. То я одеваюсь как деревенщина и пугало, то слушаю какую-то муть, то читаю какую-то муру, ему не нравилось всё, что я делаю, абсолютно всё. И говорилось это, знаете, примерно в таком ключе: «Ну у тебя и сумка, полный отстой!» В общем, ещё та критика. Бесили его замечания просто неимоверно, однажды я даже хотел врезать ему за очередной комментарий по поводу того, что единственная девчонка, которая со мной хочет гулять – это сводная сестра. Я тогда очень сильно разозлился, но быстро остыл, потому что Владик хоть и был последней сволочью, но всегда говорил правду. Потом он извинился, и мы замяли этот инцидент.

А теперь вот эта кассета, как очередная издёвка. Но на этот раз я растерялся. Потому что мне было необходимо узнать, что на ней, как это происходит, и что на самом деле у меня-то.

Я два дня ходил вокруг этой кассеты, ждал момента, когда дома никого не будет. И всё думал, думал… мой мозг уже устал анализировать, он готов был сдаться и принять любое решение, лишь бы его больше не заставляли переливать из пустого в порожнее.

В воскресенье вечером я всё-таки остался дома один. Забрался на диван с ногами, запустил кассету и дрожащей рукой нажал на кнопку. Нет, я не волновался, я уже был на грани. Вы, наверное, знаете, как это бывает, когда маленькое событие при возможности можно раздуть до размеров приближающегося апокалипсиса. Но то, что это будет началом конца наших с Тохой отношений, я знал наверняка. Сейчас я думаю – не будь я таким впечатлительным, могло ли всё закончиться иначе? Кто знает, но что-то подсказывает мне, что в том, что случилось позже, не только моя вина, даже больше… моей вины там нет.

А фильм был потрясающим. И не только актёрская игра, сюжет и главная мысль меня поразили, но и то, что я наконец-то узнал, как это бывает. И с радостью понял, что мне это не нужно, совсем не нужно. И я почувствовал себя намного лучше.

Но даже это моё открытие и решение-освобождение не помогли вернуть колесо нашей с Тохой дружбы на место. Я же мог думать только за себя и не знал, что происходит с ним. А там, видимо, происходило нечто аналогичное, но поскольку Тоша – другой человек, то и выводы он сделал другие. А я не знал о них, и теперь уже никогда не узнаю.

Несмотря на все наши сомнения и раздумья, мы оставались вместе и даже не думали о том, чтобы что-то с этим сделать. Я считаю, что в этом и заключалась ошибка. Если мы не могли говорить на эту тему, то нам нужно было разойтись на некоторое время, остыть и успокоиться, но разве это возможно, когда тебе пятнадцать лет и кажется, что завтра жизнь уже закончится, и ты станешь старым и глупым, и нужно всё успеть сделать сегодня же!

Была у нас такая забава – школьные казаки-разбойки, причём участвовали только мальчишки. Делились на две команды – одни убегали, другие их догоняли и салили. Училкам, конечно же, просто до ужаса не нравилась эта наша беготня, сколько раз уже исписывали дневники, пытаясь достучаться до нашего эйфорического сознания. Но ничего не выходило, да и по сути это было невозможно. Подросток в разгаре веселья подобен электропоезду, может сбить и даже не заметить как.

Так вот, мы носились друг за другом каждую перемену, и сидя на уроках, только и думали о том, куда бы побежать в следующий раз. Я, хоть и был ботаником и занудой, также как и все впечатлился этой игрой и подсадил на неё и Тошку. Он сначала принимал участие с неохотой, считая себя слишком взрослым для таких детских забав, а потом разошёлся похлеще меня. Частенько мы гонялись друг за другом, забывая о том, что вообще-то это командная игра и надо бы и честь знать, но нас прикалывало быть отщепенцами... А потом к игре присоединился Ваня, и всё изменилось, у Тошки появилась новая цель - догнать Ваньку, самого быстрого из всех казаков. Что-то у них там было в предыдущей школе, какой-то конфликт из-за девчонки, насколько я понял из смятых Тошкиных рассказов. Я всё понимал, но тем не менее, стал всё больше и больше остывать к игре - без Тошки было неинтересно… во мне просыпалась неизвестная ранее ревность. И я не знал, что с ней делать. Объектом моего негатива стал, конечно же, Ваня, хотя я прекрасно понимал, что он тут совершенно ни при чём, просто так вышло.

Но я уже разошёлся не на шутку, мне стало доставлять отдельное удовольствие подкалывать Ваньку на уроках, делать акценты на его более чем скромных умственных способностях. Мне хотелось унизить его всеми возможными способами. Это было разрушительно для моей психики, слишком хорошо я держал негатив в себе, чтобы вот так глупо и по-ребячески раскрываться.

- Это слишком трудное задание, - протянул Ванька с задней парты нараспев, конечно же, он не хотел канючить, просто стебался, но я не упустил случая подколоть его.

- А ты подумать попробуй, вдруг получится, - усмехнулся я, как бы невзначай, но довольно-таки громко, так, чтобы все услышали. Класс нервно прыснул. Ванька был хоть и недалёким, но спорить с ним никто не решался. Но вы не подумайте, с моей стороны это не был смелый поступок, это было безумие, какой-то идиотский выпендрёж.

Я затылком чувствовал, как Ванька сверлит мне взглядом спину и медленно закипает.

- Сенный, ты труп, - прошипел он, и я понял, что попал, на следующей перемене мне явно не поздоровится. Отчего-то мне стало весело и легко.

- Догони сначала, - ответил я, обернувшись назад и смело встретив горящий презрением взгляд Ваньки.

Я бежал по коридору так быстро, как только мог. Это было принципиально, словно от того, догонит меня Ванька или нет, будет зависеть вся моя дальнейшая жизнь. Но что-то было в этом от правды, только я даже предположить не мог, куда это нас обоих приведёт.

На перемене бегали не только мы, но и малышня то и дело путалась под ногами. Я старался уворачиваться от столкновения с ними, Ванька же бежал, не обращая ни на кого внимания. Он был зол, я был возбуждён, можно сказать, что мы оба были невменяемы и безумны. Догнать меня оказалось не так-то просто, всё-таки три года в баскетбольной секции даром не прошли. Оставался всего один поворот, а дальше будет лестница, ведущая на первый этаж – мы уже успели спуститься с четвёртого. Я видел поворот на лестницу, справа - стеклянная дверь кабинета английского языка, слева - закрытая подсобка. Я знал, что Ванька ждёт, что я нырну вниз по лестнице, но в последний момент в моём мозгу созрел план резко повернуть обратно. Я свернул к лестничному пролёту, потом отшатнулся в сторону подсобного помещения и хотел вновь вырулить в коридор, но внезапно дверь кабинета английского открылась и маленькая кудрявая девочка вышла на площадку, куда на всех порах вылетел разъяренный Ванька. Что он сделал, я не смог увидеть. Помню, что когда я обернулся, кудрявая малышка, так не вовремя подвернувшаяся на пути, падала спиной на стеклянную дверь. Треск был жутким. От удара стекло рассыпалось вдребезги и переливающейся на солнце крошкой осыпалось на голову девчонки. Она испуганно ахнула и осела на пол, закрываясь руками.