Всерьез (ЛП)

Маму никогда серьезно не заботило, чем я занимаюсь — для нее есть искусство и есть все остальное. Никакой разницы, адвокат ты или уборщик в общественном туалете.

Лори заботит, но исключительно потому, что это важно для меня. Что, оказывается, и есть самая правильная забота в моем случае. По правде, он бы наверняка не возражал, если б я просто, ну… типа жил с ним и все. Но домохозяин — это не мое. Я хочу иметь собственную жизнь, что бы это ни значило, и Лори понимает, и мы целую вечность пытаемся разобраться, какой она могла бы быть для человека вроде меня.

Со мной никто еще ни разу таким не занимался. До сих пор я всегда пытался сам понять, глядя, что делают другие, и надеясь, что никто не увидит, что я их просто копирую.

Мы часто возвращаемся к готовке. К ресторану и звезде Мишлена. И не знаю, как и когда это происходит, но каким-то образом — просто своей любовью и верой — Лори подпитывает небольшой огонек у меня внутри, пока я не вспоминаю, как самому заставить его гореть. Понятно, что из кулинарии непросто сделать карьеру — тяжелый труд, длинный рабочий день — но все равно это то, что я люблю больше всего на свете.

После Лори и деда, конечно.

Лори ныряет в сеть и возвращается с длиннющими списками кулинарных школ, некоторые из которых вообще, ё-мое, в Париже. Он говорит, что я не должен лишать свою жизнь чего-то, лишь бы оставаться рядом с ним, и если это именно то, чего мне хочется, то он подождет. Но я не хочу ехать в Париж. Там полно французов. Шучу. Ну, частично. К тому же mon francais est tres mal.

И потом, у меня учеба и все это прыганье через обручи в тестах уже вот где сидят. Что бы там Лори ни думал, это не для Тоби Финча. Я не собираюсь получать еще одну двойку, потому что делаю кнели левой рукой, а не правой. Так что школы вычеркиваем.

Я и сам кое-что гуглю, и оказывается, в кухнях такая жуткая текучка кадров, что при условии начать с самых низов кто-нибудь да наверняка возьмет, если вежливо попросишь. От одной мысли ссыкотно, но Лори считает, что я страшно талантлив. Мы составляем список мест, которые мне больше всего нравятся и находятся относительно близко от его дома, а потом я какое-то время на этом списке просто сижу.

Лори не настаивает. И как ни странно, именно это и дает мне смелости.

Так что однажды, пока он спит, я звоню в первый ресторан из списка. У них сейчас нет вакансий, но все же со мной после такого вопроса не разговаривают как с чокнутым, поэтому я не умираю от отчаяния прямо на месте. Ничего не получается и со вторым рестораном, и с пятым, но я пробиваюсь к шеф-повару одиннадцатого (это тот самое место, куда Лори водил меня на свидание неделю назад), и она задает тучу вопросов обо мне, моем опыте работы и дате, когда я смогу приступить. Меня малость несет, но кажется, ей реально нравится ответ «когда хотите» на последний вопрос, а потом она просит зайти к ним для разговора прямо на следующий день — и внезапно у меня есть работа.

Ну, конечно, на должности ниже некуда и с соответствующей зарплатой, но Мелисса Лейк — это мой босс со звездой Мишлена — считает, что во мне есть потенциал. Или, может, она так говорит, чисто чтобы я мыл посуду, подметал полы и чистил картошку, но какая разница?

У меня есть работа. И потенциал.

Лори так счастлив, что хочет, чтоб мы опять сходили куда-нибудь поужинать, но я прошу его просто отвести меня в постель.

А когда мы оба голые — на что уходит где-то пара секунд отчаянного дерганья вперемешку с лапаньем — я опрокидываю его на кровать и сажусь верхом.

Мое, мое, мое.

Провожу пальцами вниз по его горлу и слышу, как у него перехватывает дыхание. Он откидывает голову назад, предлагая себя, и меня прошибает жаркая волна собственнической дрожи, когда я кладу ладонь ему на шею, прямо как в самый первый вечер. Я не готов к чему-то мегахардкорному, но, кажется, сама мысль о том, что мог бы, нравится нам обоим. Он поднимает руку, берет меня за запястье и поправляет его так, чтобы большой, указательный и средний пальцы легли по обе стороны шеи на… артерию, наверное. Здесь четко прощупывается его пульс, словно держу в руках сердце Лори. У меня на это пипец как встает, и в то же время внутри все заходится от нежности, а ток его крови кажется таким темно-красным потоком силы, прошибающим тело от головы до пяток.

— Тоби? — Я чувствую собственное имя в горле под ладонью.

— Что?

— Ты не… Как думаешь, может… Ты не хотел бы высечь меня? — И его пульс прыгает под пальцами. — Пожалуйста.

Я позорно проваливаю попытку изобразить даже что-то похожее на невозмутимость.

— Блин, еще спрашиваешь.

Убираю руку с горла Лори, и мы сидим на кровати, у меня в душе все прыгает, волнуется и предвкушает, как в сказках перед первым поцелуем, и сам Лори тоже чуть покраснел, поэтому на нас обоих внезапно нападает приступ стеснительности. А потом я говорю: «Э-э, так…» одновременно с его: «Как ты хочешь…», так что мы оба останавливаемся с: «Нет, ты первый» — и опять вместе начинаем, я с: «Как лучше будет…», а он: «Может, мне…» — и господи, ну это такой цирк с конями, что нам остается только заржать.

А просмеявшись, мы настороженно таращимся друг на друга.

— Да-а, это просто вообще… — говорю я.

— Вообще, — соглашается он.

— Мне правда очень хочется. — Можно подумать, мой стояк тут не выступает в роли толстого намека, но после последнего раза, когда мы чуть было не дошли до плеток, пусть уж Лори стопроцентно знает, что это только для меня, и для него, и для нас двоих. А остальные могут идти лесом.

В глазах у Лори сплошной огонь, дымчато-серый и туманно-золотистый, прямо как когда он стоит на коленях или трахает меня.

— Я знаю.

— Так как будем делать? Что лучше?

— У меня раньше имелась… э-э, специальная мебель, но то раньше. В основном, все варианты сводятся к лежа, стоя или на коленях. И еще зависит от того, будешь ли ты… — покраснел он гуще, — меня связывать.

— А надо?

— Я могу просто не двигаться, если хочешь.

Отвечаю ему широкой улыбкой. Фишка в том, что мне нравится его привязывать. Вопрос только… как и к чему. И тут я вспоминаю про глазки в раме кровати и разом понимаю, что буду делать. Велю Лори никуда не уходить, потому что такая я идиотина — можно подумать, он сбежал бы — а сам двигаю наверх за реквизитом из… моей комнаты.

У меня есть плетка из замши, и в волшебном сундучке лежит еще парочка других, но раз Роберт их оставил, они, наверное, не слишком ему нравились. Плюс, я ж не могу взять первую попавшуюся — надо такую, которая при ударе не выведет из равновесия. И здесь есть одна, но ее хвосты сделаны из резины, и даже когда стегаешь ими воздух, это как-то слишком хлестко и пугающе, так что ее я кладу обратно. В ходе дальнейших раскопок обнаруживается кнут, свернутый кольцами, словно гадюка, но ё-мое, только не это.

А потом я нахожу… даже не знаю… из конского волоса, наверное. Она очень красивая — такой блестящий блондинистый хвост, который кажется одновременно шелковым и шершавым, когда перебираю его пальцами. Не менее блестящая рукоятка сделана из отполированного дерева, и она ложится прямо мне в руку и уже согревается от ее тепла, как будто говорит: «Мое место тут».

Сама плетка такая легкая, но когда пробую ей ударить — мать вашу, хлещет будь здоров.

Пару минут я тренируюсь, пока не чувствую уверенность, что набил руку. Ощущения странные — совсем не похоже на замшу, но мозг словно сам научился действовать без моего участия. Я даже не думаю, на самом деле, просто даю запястью работать, и все.

Еще я отвешиваю несколько шлепков по собственному бедру. Не со всей дури, но и от меньше, чем вполсилы, на глазах выступают слезы, а я не могу удержаться от вскриков. Удар одновременно и тяжелый, и колкий. Наверное, это и называется «укус».

В итоге я беру эту и замшевую плетки, плюс парочку наручников и карабинов, потому что с узлами у меня, даже несмотря на «Книгу узлов бойскаута», полный швах. И пора уже признать — наверное, так и останется полным швахом. Да, я понимаю, что это искусство, и многие люди от него тащатся, что совершенно нормально, но когда мне хочется связать Лори по рукам и ногам — мне просто хочется связать его по рукам и ногам, и к черту переподвыверты и остальную ерундистику.