Самый короткий путь (СИ)

чтение. На столе рядом с подсвечником он увидел чернильницу, перья и несколько

листков пергамента. Может, написать домой?.. Он обещал матери и Роберту писать как

можно чаще. В пути это было невозможно, но теперь ему, кажется, было о чём им

порассказать…

– Твои письма, конечно, будут прочитывать перед отправкой, – сказал ему Роберт две

недели назад в Тэйнхайле. – Поэтому хорошенько подумай, прежде чем писать то, что

будет у тебя на душе или на уме… особенно на уме, Уилл. Ты должен быть очень

осторожен.

У Уилла в самом деле было много всего на душе и на уме, слишком много, чтобы он мог

толком подобрать слова для описания своих чувств. Прежде всего надо, конечно,

сообщить о судьбе, постигшей брата Эсмонта. Ну и сообщить о том, что сам он здоров…

только даже для таких простых вещей у Уилла не находилось слов. Вертя перо в руках, он

смотрел на огонёк свечи, кусая губы и видя мысленным взглядом строгое лицо Роберта.

Будь осторожен, Уилл…

– Кто здесь? Уильям, вы? Что, чёрт подери, вы тут делаете в темноте?

Тяжёлая капля чернил сорвалась с кончика пера и расплылась жирной кляксой по тем

немногим словам приветствия, которые смог выдавить из себя Уилл. Он вздрогнул и

прикрыл кляксу рукой, словно боялся, что его выругают.

Впрочем, он сомневался, что граф Риверте когда-нибудь выругает его за подобный

проступок.

– Какая темень. Вы испортите себе глаза, – сказал Риверте, входя в библиотеку и снимая с

полки большой подсвечник, которого Уилл прежде не заметил. Вспыхнули свечи, стало

гораздо светлее, хотя сам Уилл предпочёл бы, чтобы в библиотеке воцарилась кромешная

тьма, под сенью которой он смог бы незаметно прокрасться вдоль стенки и удрать. Он уже

страшно корил себя за то, что не остался в своей комнате.

– Вообразите, какой конфуз: я отправил Арко, чтобы он принёс мне «Эротиазис»

Кальченте, а этот маленький идиот притащил сборник порнографических гравюр Литтозо,

который ни один здравомыслящий человек не откроет в приличном обществе… Чёрт, где

же оно… странно, я был уверен, что оставил его в прошлый раз на столе. Вы не брали?

– Нет! – выпалил Уилл, радуясь, что полумрак скрадывает пунцовый румянец, заливший

его щёки. Он слышал про «Эротиазис», выдающийся труд современной поэзии,

воспевающий интимные подробности женского тела, и ему было страшно представить

себе состав общества, в котором Риверте собрался читать эти стихи.

Впрочем, его порыв был, видимо, чересчур жарок. Риверте прекратил озираться и

посмотрел на Уилла в упор – впервые с того мгновения, когда переступил порог.

– А, собственно, – сказал он, – какого дьявола вы тут делаете?

Похоже, его настроение ничуть не улучшилось с той минуты, когда Гальяна представил

их с Уиллом друг другу в большом зале; впрочем, Уилл опасался, что подобное

настроение для Риверте – нечто вроде нормы. Он переоделся из своего охотничьего

костюма в роскошный парадный; лиловый атлас камзола и чёрный шёлк брюк,

заправленных в высокие лоснящиеся сапоги, бросались в глаза даже в полутьме

библиотеке, а белоснежный батист сорочки слепил глаза. В руке Риверте больше не было

хлыста, но лицо его было таким же холодным и равнодушным, как и во время их первого

разговора.

– Я… я, – сказал Уилл, прочистив горло, – собирался, с вашего позволения, написать

несколько писем родным.

– С моего позволения? А на черта, разрешите спросить, вам понадобилось моё

позволение? И если так, почему вы не испросили его прежде, чем браться за дело – вижу,

работа у вас в самом разгаре?

Он говорил отрывисто, но Уилл всё равно не мог понять, всерьёз ли он, или это такое

своеобразное чувство юмора. Риверте развеял его замешательство, улыбнувшись – это

была скупая и не особенно приятная улыбка, хотя кому-то она, может, и показалась бы

обворожительной.

– Бросьте ваши бумажки, – сказал он. – И спускайтесь вниз. Там сегодня такие дамы, что

смертный грех избегать их общества.

– Боюсь, я не смогу принять ваше любезное приглашение… – начал Уилл, и Риверте

ответил:

– Боюсь, я не смогу принять вашего вежливого отказа. Даю вам четверть часа, чтобы

переодеться и спуститься вниз. Сейчас как раз будет третья смена горячего. Где же этот

чёртов Кальченте… а! Вот он. Ну, я так и знал, вы завалили его своими писульками.

Подайте-ка.

Уилл испуганно смахнул бумаги в сторону, едва не перевернув чернильницу, и

действительно увидел под ними тонкую книжицу. Он взял её и протянул Риверте.

Длинные сильные пальцы, на сей раз без перчатки, сомкнулись на тёмном бархате

переплёта, кроваво-красный рубин кольца блеснул в свете свечи. Уилл разжал руку и

отпрянул. Риверте помахал книгой в воздухе.

– Спускайтесь поживее, будет читать сира Элеонор. Поверьте, это стоит послушать.

Четверть часа, Уильям, не то я сам поднимусь и приволоку вас, – он снова улыбнулся и

вышел из библиотеки шагом, в котором странно сочетались быстрота и размашистость

военного с изяществом придворного. Лишь когда дверь за ним закрылась, Уилл позволил

себе судорожно вздохнуть. Ну почему, почему ему не сиделось на месте!

Как и опасался Уилл, небольшая пирушка в замка Даккар оказалась самым пёстрым,

шумным и жеманным обществом из всех, в каких ему доводилось оказываться за его пока

ещё не очень долгую жизнь.

Нет, конечно, в Тэйнхайле давали приёмы, устраивали сезонные балы и празднества. Но

Тэйнхайл был всего лишь провинциальным замком небольшого, скромного королевства, в

котором строгость и аккуратность ценилась выше показного роскошества. Тем не менее

именно на балу в Тэйнхайле Уилл впервые увидел Риверте – около года назад. Тогда их

страны ещё не были в состоянии войны, хотя к ней, очевидно, шло. Риверте явился в

Хиллэс с дипломатической миссией, а поскольку как раз в это время король Эдмунд

гостил у своего троюродного кузена лорда Норана в Тэйнхайле, там и состоялся приём.

Риверте явился на него с опозданием, потому привлёк всеобщее внимание, когда наконец

вошёл в яркий, полный людей зал. Он был в абсолютно чёрном, но очень дорогом

костюме, освежаемом лишь тяжелой драгоценной цепью на груди, в оправе которой

матово поблескивал крупный аметист, и такими же камнями у него на пальцах. Этот

костюм несказанно шёл к цвету его глаз и смолянисто-чёрным волосам, заметно более

коротким, чем у любого из присутствующих мужчин: они едва прикрывали затылок и

были зачёсаны назад и набок, ложась вокруг лба продуманно небрежной волной. Среди

длинноволосых уроженцев Хиллэса это смотрелось едва ли не дико – но настоящее

возмущение вызвали кружевные манжеты сорочки, очень длинные и свободно

выпущенные из-под рукавов камзола. Риверте поклонился королю Эдмунду, затем леди и

лорду Норан, затем какой-то из присутствующих дам, которая немедленно зарделась до

самого декольте, станцевал два танца и до конца вечера стал объектом бурного

обсуждения присутствующих. Все порицали его причёску и его манжеты; однако на

следующий же бал большая часть мужчин явилась подстриженной и с выпущенными

манжетами. В те дни вряд ли кто-нибудь мог с уверенностью сказать, в чём состояла цель

дипломатического визита посланника Вальены – у всех были другие поводы для

разговоров. Даже Роберт, глубоко презиравший веяния моды, кажется, стал носить волосы

чуточку короче. И лишь много позже, когда Риверте уехал, стало известно, что он

привозил требование дани.

Уилл хорошо помнил тот день, и воспоминание ожило с новой силой, когда он переступил

порог бального зала замка Даккар.

Зал был полон. Полтора десятка пар кружились по нему в танце, ослепляя Уилла яркими

красками одежд и блеском драгоценностей. Свечи полыхали так, что, казалось, в замке