Самый короткий путь (СИ)

которых на обеих руках тускло сверкали камни перстней. В правой руке он всё ещё

сжимал хлыст, словно шёл в конюшни проучить норовистую лошадь, или в людскую –

вытянуть нерадивого холопа.

– Это ещё что такое? – спросил он звучным, низким и резким голосом, остановившись в

трёх шагах от камина и в двух от Уилла – так близко, что мог бы при желании вытянуть

его той самой плетью, которую нетерпеливо стискивал его кулак.

На миг Уиллу почудилось, что он именно это и собирается сделать.

– Отвечайте! Или вы не понимаете вальендо?

– Монсир, – семенивший рядом Гальяна отвесил церемонный поклон, – разрешите

переставить вам досточтимого сира Уильяма Норана, почтившего нас своим визитом в

ваше отсутствие. Сир Уильям, разрешите в свою очередь представить вам сира Риверте,

нашего господина и повелителя.

«И вашего», – добавили его лисьи глазки, и Уиллу захотелось заехать ему кулаком в лоб.

– О, – сказал Фернан Риверте немного тише и как будто миролюбиво. – Что, в самом деле?

Вот это – Уильям Норан? В жизни бы не подумал. Вот смотрел на них, знаете ли, и гадал:

кто бы из этих двоих мог быть юный брат Роберта Норана. Просто-таки терялся в

догадках. Вы меня выручили… Гальяна, вы что, держите меня за идиота?! – рявкнул он

прежним тоном – и обвиняюще ткнул рукоятью хлыста в брата Эсмонта. – Я спрашиваю,

чёрт подери, кто это?

Уилл инстинктивно сделал шаг в сторону, закрывая брата Эсмонта собой. Если этот

кошмарный человек и впрямь решит распустить руки – пусть уж лучше достанется Уиллу,

чем священнослужителю.

Гальяна уже открыл рот, чтобы переставить брата Эсмонта по всем правилам, но Уилл

опередил его:

– Прежде всего, – сказал он как можно холоднее, стараясь скрыть за ледяной вежливостью

охвативший его гнев, – я спешу засвидетельствовать вам, сир Риверте, моё почтение и

благодарность за радушный и гостеприимный приём, оказанный мне и моему наставнику,

брату Эсмонту, в вашем доме. Воистину, не могу припомнить, когда в последний раз меня

принимали подобным образом. Затем спешу осведомиться о вашем здравии и выразить

самые искренние сожаления, что непогода испортила вам и вашим гостям сегодняшнюю

охоту.

Он умолк. Никто не прервал молчания.

Тогда Уилл наконец поднял глаза и впервые посмотрел Фернану Риверте в лицо.

Он знал, что этого человека считают красивым. Он и был красив – так, как могут быть

красивы демоны, чьей задачей является смутить, искусить и ввергнуть в бездну греха. У

него были резкие, но правильные и гармоничные черты: высокий гладкий лоб, прямой

нос, безупречно очерченные скулы и твёрдый, но не слишком крупный подбородок,

гладко выбритый, что лишь подчеркивало его форму. Брови по-мужски густые, но

изогнутые столь изящно, что им позавидовала бы любая женщина. И любая женщина

умерла бы от зависти к глазам, горевшим под этими бровями – тёмно-синим, с крупным

зрачком, оперённым густыми чёрными ресницами. Впрочем, насколько можно было

верить слухам, женщины предпочитали не завидовать этим глазам, а сходить от них с ума.

И не только женщины, если верить тем же слухам…

Это в самом деле было невероятное лицо, настолько же открытое и запоминающееся,

насколько холодное и злое. Уилл не мог себе представить его ни искажённым от горя, ни

смягчённым теплотой и любезностью, но невольно поразился тому чувству, которое

сейчас совершенно ясно читалось в складках красиво очерченного рта, в изгибе губ, в

слегка приподнятых бровях и блеске внимательных глаз.

Это чувство больше всего походило на любопытство.

– К чёрту погоду, – сказал Риверте, когда Уиллу уже казалось, что молчание затянется

навечно. – Она нисколько мне не помешала. Даже наоборот – нет ничего очаровательнее

дам в мокрых амазонках. Вам, сир Уильям, похоже, придётся простить грубость моего

мажордома. Он слишком вольно трактует мои приказы. Я велел ему просить вас

дождаться моего приезда, имея в виду, чтобы вы не ложились спать – я предполагал, что

могу задержаться дотемна. А он решил вас тут проморозить, чтобы ещё сильнее укрепить

ваше дружеское ко мне расположение.

– Но монсир!.. – запротестовал Гальяна, однако протест выглядел чересчур фальшиво.

Уилл молча следил за этим спектаклем, не понимая его цели. Первый гнев прошёл, но

отчего-то нынешний тон Риверте, вполне вежливый, оскорбил ещё сильнее, чем недавняя

грубость.

– Заткнитесь, Гальяна. Ну, что ж, полагаю, церемоний пока что хватит – у меня тут сегодня

небольшая пирушка, мне надо отдать ещё кое-какие распоряжения, так что, надеюсь, вы

меня извините. Честно говоря, я ждал вас ещё третьего дня и не очень готов именно

сегодня оказать вам должное внимание. – Он смолк, как будто задумавшись над чем-то.

Потом выражение его лица резко изменилось, стало почти кротким, и он сказал со

смирением, поразившим Уилла до глубины души: – Достаточно? Или мне встать на

колени и облобызать ваши сапоги?

– А?.. – Уилл разинул рот от изумления.

– Что, не надо? Ну, слава богу. Гальяна, отведите юношу в место потеплее, тут же можно

окоченеть до смерти. А вы знаете, что будет, если он здесь умрёт.

За всё время он ни разу не посмотрел на брата Эсмонта – с той самой минуты, когда

оскорбил его, указав в его сторону кнутом. Уиллу было от этого очень не по себе, и он

лихорадочно думал, что сказать, чтобы загладить так и не снятое оскорбление, когда

Риверте, уже шагнув прочь, к двери, бросил стоявшему рядом Гальяне:

– А святому брату, я думаю, можно будет выделить в сопровождение одного-двух солдат –

из уважения к нашим хиллэсским друзьям. И дай ему денег на дорогу. Чтобы не было

потом разговоров, будто я вышвыриваю за ворота божьих людей в одних портках.

– Но… сир! – воскликнул Уилл, шагнув за ним. – Брат Эсмонт явился сюда в качестве моего

сопровождающего. Я полагал, что он останется со мной и скрасит… – он понял, что

болтнул лишнее, и закусил губу.

Риверте обернулся и уронил на него взгляд, полный удивлённой досады – как если бы кто-

то наступил ему на край плаща.

– Монсир Норан, – сказал он с лёгкой, едва уловимой насмешкой, – до тех пор, пока

господь наш позволяет мне топтать созданную им землю, под моей крышей не будет

находиться поп.

– Вы кощунствуете! – вспыхнул Уилл.

– Конечно, – терпеливо ответил тот. – Собираетесь мне попенять?

– Мне разрешили взять с собой одного слугу, – сказал Уилл. Его голос предательски

дрожал, он не смел обернуться и посмотреть на брата Эсмонта, неподвижно стоящего у

камина. – Всего одного. Я думал, что…

– Могу себе представить, что вы думали. Не иначе как решили, что отправляетесь в

обитель чертей и демонов, раз потащили с собой святошу для оберега. Вы молоды, а

потому непрагматичны. Камергер послужил бы вам гораздо лучше. Гальяна, даю вам

полчаса на то, чтобы святой брат покинул замок. А потом бегом ко мне.

Пока он говорил, в зал вбежала собака – изящная рыжая гончая. Она подошла к Риверте и

с радостным визгом потёрлась о его ноги; не умолкая, он наклонился и погладил её.

Обращаясь к Гальяне, он уже шагал прочь, и пёс вился меж его ног, подпрыгивая и цепляя

плащ хозяина когтистыми лапами.

Когда дверь закрылась за ними, Уилл долго не мог отвести от неё взгляд. Потом закрыл

глаза.

– Брат Эсмонт, – не оборачиваясь, сказал он, – я не смогу.

Тихие шаги монаха за спиной были подобны поступи ангела, пришедшего к нему, чтобы

дать последнее утешение. И тёплая рука – рука друга – легла ему на плечо… в последний

раз!

– Вы должны, – сказал монах очень тихо. – Должны смочь, Уилл.

– Вас не будет рядом, чтобы… чтобы помочь мне. Я не смогу. Вы же видите, он… он…