Я учился жить... (СИ)

Это длилось почти два месяца. Стас упрямо возвращался к Илье, хотя знал, что его не ждет ничего, кроме язвительных замечаний, скептических высказываний и издевок. И при этом именно ему он мог рассказать многое из того, что творилось у него на душе. Илья не снисходил до того, чтобы избавиться от насмешливых интонаций, но его остроты поддерживали Стаса и иногда содержали ответы на вопросы, которые его беспокоили. Был бы на его месте другой человек, и он бы удивлялся тому, как агрессивно Илья относится к нему; возможно, он потребовал бы объяснений, отчета о причинах так явно выражаемой неприязни, но Стаса не удивляло подобное пристрастное отношение. Злило – да, иногда, удручало – тоже, но не удивляло. Он видел, как спокойно, как вальяжно относится Илья к другим. К тому же Макару – подтрунивает, лениво перебрасывается фразами разной степени глубины, добродушно усмехается. А Стас был исключением. И это давало ему какую-то необъяснимую уверенность в том, что он делает.

Стас сделал себе кофе, взял пирожок и уселся на столик, мерно жуя.

- Чего расселся? – буркнул Илья, заходя. Он потрогал чайник и взял кружку. Стас пожал плечами, глядя на него. Илья вздохнул. – Чего ты сюда тягаешься, пацан? – устало спросил Илья. Стас снова пожал плечами. Илья стоял совсем близко; Стас смотрел на него, изучая в который раз знакомые короткие волосы, знакомые нечитаемые глаза, вечно прикрытые почти безликим интересом с добродушными искринками, знакомые губы, которые могли дарить ему потрясающие ласки и тут же выплевывать насмешки, знакомую надежную фигуру, и молчал. Со словами, касавшимися его самого, у Стаса было совсем туго. Илья опустил голову.

Ему меньше всего был нужен этот геморрой с постоянными отношениями. Он умудрился прожить три с хвостом десятилетия, увиливая от них, и совершенно не хотел менять что-то в своей жизни, приближаясь к честно заработанному кризису среднего возраста. У него был стабильный бизнес, стабильные хобби, стабильные друзья, знакомые, расширять круг которых Илья очень не любил, возможность делать все, как хотел он, и не оглядываться, подстраиваться и меняться, чтобы кому-то еще было комфортно. Перед его глазами прошло немало пар, которые сходились, громогласно провозглашая, как они любят друг друга, и расходились, не менее громогласно провозглашая, как они друг друга ненавидят. И в первой паре случаев Илья умилялся абсурдности обвинений, которыми стороны бомбардировали друг друга; а потом, убедившись, что от пары к паре парадигма почти не меняется, он тосковал и, завидев на горизонте знакомые уже зарницы грядущих разборок, бежал как огня любых попыток знакомых как излить на него как свое счастье, так и поделиться несчастьем. А уж если пред ним представала очередная жертва любовной лихорадки со звездами в глазах, розами вместо мозгов и словесным поносом, в котором лейтмотивом звучало: «Он/она – мое счастье, моя жизнь, мое…», Илья тут же придумывал кучу дел разной степени критичности, благо с совестью своей он жил в мире и согласии, тем паче она у него была дама на редкость толерантная. Макаровы излияния его забавляли, потому что в некоторых движениях его души Илья узнавал себя: Макар тоже был не дурак договориться с совестью. А кроме того, про любовь этот пакостник не говорил, что Илье тоже импонировало. Макару было комфортно с кем-то, и ему очень повезло, что кто-то, кого Макар выбрал себе в надежного попутчика и тихую гавань, был человеком порядочным, верным, и насколько Илья мог судить, снисходительным. Илье же было комфортно одному. По крайней мере, именно так он думал. А с совсем недавнего времени Илья раздражался на себя, когда помимо соизволения, помимо понимания ждал Стаса. И ему было очень даже уютно с этим барчуком на одной территории. Иначе не сидел бы Стас сейчас в подсобке, не пил самовольно сделанный кофе из самовольно взятой кружки и не жевал самовольно взятый пирожок. И Илья был даже – о ужас! позор на его светлую голову! – рад, что Стас, не до конца осознавая, совершенно правильно реагирует на все посылы и выгоняния, которыми Илья обильно снабжал его: уходя, но возвращаясь, потому что и сам Илья старался в своей недружелюбности не быть категоричным – он хотел, чтобы Стас возвращался.

- Шел бы ты домой, прелестный мальчик, - не поднимая головы, произнес Илья. – Иди, взнуздывай своего верного пепелаца и гарцуй домой.

Ответом ему был невнятный недовольный звук, изданный Стасом.

- Какого пепелаца? – обреченно буркнул он, вставая. – Его сейчас в сервис-центр гнать как-то надо.

- А что с ним? – против воли заинтересовался Илья.

- Не знаю. – Стас повертел в руках кружку. – Не завелся.

- И почему? – терпеливо поинтересовался Илья.

- Я же сказал, не знаю! Что я, механик, что ли? – взъелся Стас.

- Во как! Ты гоняешь на мотоцикле и не желаешь узнать, что за шайтан-машина у тебя под задницей? – ехидно протянул Илья.

- А ты сильно знаешь? – огрызнулся Стас.

- Я-то знаю, ребенок, я знаю.

- Ну вот взял бы и показал, - недовольно буркнул Стас.

- А ты развратник, малыш, - ласково проурчал Илья и щелкнул его по носу. – А давай покажу.

Стас удивленно посмотрел на него. Илья поставил кружку и вышел в зал. Через пару минут он вернулся.

- Так, мелочь, - обратился он к Стасу, - в углу мусор, его вынести. Посуду помыть, пол подмести. Через полчаса приду проверю. И пойдем твою вжикалку лечить.

У Стаса приоткрылся рот от удивления. Он послушно встал, оглядел Илью взглядом, в котором недоумение мешалось с яростной надеждой, и снял куртку.

Это была еще одна черта Стаса, которая против воли привлекала в нем Илью. Он не гнушался работы, и вернувшись, Илья огляделся, удовлетворенно кивнул и сказал:

- Пошли.

Стас подозрительно осмотрел его, но на широком и обманчиво простом лице Ильи была написана искренняя заинтересованность и даже нетерпение. Он подхватил куртку и несмело улыбнулся. Илья подмигнул ему и, положив руку на плечо, вытолкнул из парикмахерской. Если бы Стас был склонен к рефлексии, он бы возрадовался от мысли о том, сколько ненужного времени ладонь Ильи провела на его плече. А так он просто остановился и оглянулся, чтобы дождаться Илью, тихо надеясь, что это будет не последний знак расположения, которыми его так редко поощряет Илья.

========== Часть 23 ==========

Гараж, в котором Илья намеревался лечить пепелац Стаса, располагался не очень далеко от его квартиры в окружении похожих неказистого вида сооружений. У некоторых стояли машины разной степени дряхлости, обреченно позволяя хозяевам ковыряться в своих внутренностях. Некоторые из машин выглядели обнадеженными. Илья подъехал к своему гаражу и остановился.

- Так, вылезаем, делаем благочестивую мину и готовимся восхищаться, - предупреждающе посмотрел он на Стаса и сурово сдвинул брови. Стас закатил глаза и открыл дверь.

Скатить легкий мотоцикл с прицепа было делом пяти минут, даже учитывая все страховочные ремни, которыми ранее с похвальным усердием обмотал его Стас под чутким руководством Ильи, не удосужившегося помогать ему. Стаса немало позабавила самоироничная царственность Ильи; против воли на его лицо наползала усмешка, которую он тут же прятал, подозревая, что Илья тут же сменит модус поведения на что-то куда более жалящее. А пока – пока Илья был не просто доступен, он был дружелюбен.

Илья открыл створку двери, выкрикнул ответное приветствие пожилому «Кулибину», выглянувшему из-под капота убитого шедевра советского автопрома, и кивком велел Стасу закатывать его мотоцикл в гараж.

- Еще раз предупреждаю: восхищаться на расстоянии и активно, руками трогать только после предварительной дезинфекции. Можно хлопать в ладоши, издавать междометия и вообще имитировать восхищенного имбецила. Ясно? –преградил он путь Стасу.

Стас остановился, выпрямился и закатил глаза.

- Восхищаться роскошной ржавчиной, покрывшей твой фап-объект? Или элегантными вмятинами на его тусклых боках? – снисходительно поинтересовался он.

- Что бы ты понимал, ребенок, - хитро прищурился Илья. – Демонстрирую.