Море опалённое свободой (СИ)

Вот так и попал в эту Академию Цурбус, желая расстаться со статусом пирата и сына «пиратского ублюдка», сбежав четыре года назад от ответственности и из царства. Но Лорени, как наказание за прегрешения отца, следует за ним мрачной тенью, каждый божий день, напоминая ему, кто он такой!

Дирижабль оторвался от кусочка земли и медленно стал подниматься в небо. Вот и прошли два месяца радости. И хоть в каких-то моментах можно было эту радость назвать злостью или раздражением, но Цурбус был доволен. Все каникулы он работал в пекарне у одной очень странной и вечно орущей женщины. Жил в маленькой подсобке, и его это вполне устраивало, как и деньги, которые звенели золотой монеткой в кармане. Омрачало не это и не отношение окружающих, омрачало то, что две недели назад Цурбус всё же столкнулся с Лорени, и тот узнал самый страшный секрет Бахму.

Айхва Цурбус выбрал специально. Здесь он верил в то, что сможет отдохнуть от унижений и оскорблений. Здесь его никто не знал, и находился он за тысячи километрах от Шоршель. Более того, здешний император, в отличие от большей половины правителей, относился положительно к геям и сам был таковым, ничуточки не скрывая этого факта. На удивление всеобщего правительства, народ поддерживал своего императора. Потому здесь Цурбус мог отдаться всецело своей страсти к мужчинам и не бояться быть высмеянным.

Кто ж знал, да и вообще, откуда здесь взялся Лорени в три часа ночи, в том самом райончике, который был излюбленным местом для любовных свиданий геев? Цурбус на этот вопрос не знал ответа. Но сняв одного из миловидных мальчишек, он прямо на улице дал волю своим желаниям. А когда они оторвались друг от друга, встретился с удивлённым лицом Лорени, который так и замер в нелепой позе, посреди дороги. Они прожигали друг друга удивлёнными взглядами несколько минут. Паренёк, которого снял Цурбус, кинув взгляд на Лорени, поспешил ретироваться. Империя свободно принимала гомосексуализм, но некоторые до сих пор боялись и скрывали свою ориентацию. Цурбус, кстати, был таким же. Потому паренька он ни в чём не обвинил, а кулаки сжал, чтобы впечатать их в морду Лорени. Правда, и этого не сделал. Иренди хохотнул и, вдруг сорвавшись с места, побежал прочь. Бахму бросился ему в след, но потерял из виду, когда гадёныш начал петлять по проулкам и узким улочкам. Вот и всё. Лорени точно съест Цурбуса с говном и даже не подавится.

До Шоршель дирижабль летел двое суток, сделав десять остановок. Все две недели и двое этих суток, Цурбус думал о том, как выстоять ещё год, как не потерять контроль и не убить этого подонка. Всё к чему он пришёл, это к тому, что надо надеть маску безразличия, которую он носил все эти четыре года и принять новый удар судьбы таким, каков он будет. Бахму был уверен, что уже вся Академия знает о том, что он ГЕЙ.

Ступив на палубу порта, Цурбус на ватных ногах шёл к общежитию. А когда подошел, его сердце захлебнулось в приступах сильных и быстрых ударов. Он не хотел переступать порог этого здания и с удовольствием снял бы где-нибудь какую-нибудь каморку. Но правила Академии запрещали жить за пределами общежития. Да, если честно, денег у Цурбуса было не так много, чтобы растрачивать их даже на каморки.

Несколько раз выдохнув, он открыл дверь в здание, подождал пять секунд, потом переступил порог. Ничто на него не обрушилось и не полилось. Странностей он никаких не заметил и, медленно перейдя холл, поднялся по ступенькам на второй этаж. Коридор был узким, и в ноздри сразу же ударил неприятный запах. А как только он приблизился к своей двери, почувствовал досаду и злость. Дверь была измазана жиром красной медузы, обосанная, на пороге валялись кучи говна. Под створку, в щель, были пропиханы личинки коралловых ракушек. Мотнув головой, выдохнув, Цурбус провернул в замочной скважине ключ и, открыв дверь, задержал дыхание. Он уже знал, что будет в его комнате.

Личинки коралловых ракушек долго без воды жить не могли. За сутки превращались в слизняков и, находя самые тёмные и дальние углы, откладывали яйца, а потом застывали твёрдой коркой. При этом так сильно воняя, что выветрить этот запах и года порой не хватало. Яйца разлагались, впитываясь в пол, стены и потолок так сильно, что оставались пятна, которые только десять слоев краски могли замазать.

Вот и сейчас, переступив порог комнаты, Цурбус прямиком направился к окну, которое тут же открыл, конечно же, вляпавшись в очередные пятна яиц. На коже они тоже оставляли неприятный запах. Пропитывалась и одежда, и обувь. Еда и тарелки, кружки и печь, на которой готовилась еда. Этот запах был невыносим. Открыв окно, Цурбус тут же вылетел из комнаты, отошёл на несколько метров от закрытой двери и глотнул, более-менее свежего воздуха. Ублюдок! Мразь!! Гнидааааа!!!

Весь вечер и ночь, а потом ещё и утро, Цурбус вышкрябывал свою комнатку. Окно было открыто, и в него залетал прохладный ветер, неся с собой осадки и штормовое предупреждение. Пришлось выкинуть посуду, многие вещи, замочить униформу, понимая, что она даже таким образом не отстирается от тошнотворного запаха.

Утром в Академию Цурбус пришёл, неприятно воняя личинками ракушек, уставший и не выспавшийся. А ещё он замёрз и пока шёл по широким коридорам Академии, пытался согреться. Окно в комнате, невзирая на непогоду, он всё же оставил открытым. А после занятий грозился пойти в магазин и купить самого дорогого и стойкого средства для мытья полов и стен. И порошка, тоже самого стойкого, чтобы отстирать униформу. Она была обязательна, и то, что сегодня Цурбус пришёл в повседневной одежде выльется ему очередным выговором в личное дело. А это значит, что во время поступления на службу, по этим рекомендациям его будет ждать только должность на камбузе или уборщика палуб. Ссссволоччччь!!!

За борьбой с личинками ракушек, Цурбус как-то подзабыл о более главной проблеме. И сейчас, идя по коридорам и обращая внимание на взгляды окружающих его кадетов, он вспомнил самую главную причину предстоящего ужаса. Лорени знал, что он гей и, кажется, уже успел разболтать это кадетам. Хотя, многие кривили носы и зажимали их пальцами, демонстративно показывая, какой Цурбус вонючий. Сердце снова забилось, как бешеное, он тихо вздыхал. Подойдя к широкой доске, в какой-то мере порадовался тому, что возле неё народу было всего три человека. Первым делом, по привычке, осмотрел её на наличие своих фотографий или нехороших слов в свой адрес и, не увидев этого, уставился на списки распределения групп.

Сейчас важным было не попасть в одну группу с Лорени и, шаря глазами по огромным полотнам жёлтой бумаги, Цурбус выискивал в первую очередь – это было уже наваждением! – имя Лорени. И через пять минут он его нашёл. Среди списков поступивших, среди распределения групп первых четырёх курсов и среди распределения пятого курса. Вот оно, Лорени Иренди первый в первом списке. Ха, кто бы сомневался. Пробежав его до конца, Цурбус нисколько не удивился, найдя там имя и Данки Муар. Облегчённо выдохнув тому, что его в этом списке нет, он пробежался по оставшимся семи и нашёл своё имя в восьмом. Именно в нём он затерялся, оказавшись в самом конце, среди тех, кто имел такие же зачётки, как и у него – троечные, почти двоечные. Хмыкнув невесело такому положению вещей, Цурбус только в очередной раз невесело вздохнул. Слабая группа для слабого кадета. Но многие знали, что Бахму был не таким уж и слабаком.

Внизу, под полотнами распределения, стояла приписка. Всех пятикурсников собирают в аудитории номер 306, где будут рассказаны дальнейшие действия. Поправив свою сумку, Цурбус недовольно зашаркал в сторону данной аудитории.

Класс был очень большим. Он вмещал в себя пятьсот человек, как раз для всего пятого курса. Широкий полукруг лавок и столешниц уходил высоко к потолку амфитеатром, а в центре стояла небольшая возвышенность, где и располагались стол и стул преподавателя. Напротив лавок, лёгкой четвертью полукруга, находилась доска. Войдя в полупустую аудиторию, Бахму замер только на секунду, чтобы определить себе место и тут же был взят под прицел. Послышалось громкое хлопанье в ладоши. Он метнул взгляд в сторону. Не достигая пяти лавок до конца аудитории, где раскинулось полотно цветного окна, сидел Лорени. Как всегда в кругу толпы парней и девушек, важный и надменный до блевотины. Одним словом – урод!