Лисы (ЛП)

Позволяя боли прорезать плечо, я переплетаюсь с ним пальцами и больной рукой обхватываю его горло. Глажу кожу там, чувствуя его испуганный птичий пульс и сильные сухожилия.

Сегодняшний вечер начался так замечательно, но сейчас все в нем не так. Все неправильно, но это не значит, что так будет всегда.

– Это больно, – шепчу я и кладу щеку ему на грудь. Сердце Дитера под моим ухом бьется неровно и часто, совсем как любое другое разбитое сердце. Совсем как мое.

Я отпускаю его горло.

– Почему ты не ненавидишь меня? – спрашивает он шепотом, и я вздрагиваю, когда до моих волос дотрагивается его рука.

– Я не умею, – шепчу я в ответ.

Но мне кажется, что он сам ненавидит себя. Ненависть струится в нем, точно яд.

– Ты скажешь полиции? – спрашивает он.

Я молчу. Я лежу с головой на нем по ощущению целую вечность и думаю о Дашиэле.

В конце концов я поднимаюсь с грязного пола. Его матрас пахнет мочой. Все мое тело болит.

– Там есть один тип… одна акула. Он разговаривает с мальчиками на улицах. Пугает их, – говорю я. – Дашиэль боялся его. Я думал, что убийцей был он.

– Акула? – Дитер глядит в потолок. – Я помню, Дашиэль часто что-то такое рассказывал. – По его щекам соскальзывают новые слезы. – Похоже, той акулой оказался я, да? – шепчет он.

Я качаю головой. Дитер не хищник. Иначе он не был бы так уничтожен тем, что случилось.

– Я следил за ним, и он угрожал мне. – Я понятия не имею, что вынуждает меня сделать это признание. Быть может, с Мики я привык к откровенности.

– Ты следил за акулой? – Он упирается в меня жестким немигающим взглядом, и я начинаю жалеть, что не смолчал. – Ты думаешь, это игра? Думаешь, Дашиэль хотел бы, чтобы ты нарывался на неприятности?

Дитер впервые проявляет какое-то беспокойство в мой адрес, пусть и косвенное.

– Дашиэль умер, – говорю я.

Это правда – и это единственное, что в итоге имеет значение. Это все, что осталось. Я отворачиваюсь и закрываю дверь Дитера за собой.

Я думаю о том, как бы я поступил, если б убийцей Дашиэля на самом деле оказалась акула. Клиент. Или Кукольник. На миг мне становится интересно, были бы мои чувства иными? Захотел бы я сам отомстить им? Наверное, я бы просто захотел, чтобы их забрала полиция, чтобы они никого больше не тронули. Я не думаю, что Дитер причинит вред кому-то еще, разве только себе. Я не стану обращаться в полицию. Что это изменит?

Спускаясь по лестнице, я веду пальцами по расщепленным перилам. Одна из ступенек на полпути сломана, словно на нее упало что-то тяжелое. Я сажусь на нее и какое-то время сижу.

Не ошибся ли я, поверив , что Дашиэль погиб из-за несчастного случая? Я не знаю, почему так легко в это поверил. Наверное, потому что у Дитера не было повода врать, ведь он так сильно хотел, чтобы я отнял его жизнь. Разве он не признался бы, если б убил Дашиэля намеренно? Разве он не решил бы, что так я скорее сделаю то, о чем он меня попросил?

***

Пока я возвращаюсь к Донне, небо начинает светлеть. Мир становится голубым, серым и фиолетовым.

Вокруг меня все застыло в покое, но я не понимаю, что чувствую. Нечто большое внутри меня испарилось, и я не знаю, что делать с оставшимся местом. Все произошло так внезапно.

Я звоню в домофон, кто-то мне открывает. Я бреду вверх по лестнице, словно мир у меня под ногами не существует, словно я ни к чему не привязан. Я пуст. Нереален.

Не успеваю я постучать, как Мики широко распахивает дверь и неистово глядит на меня, вызывая во мне ощущение, что он считывает с моего лица все, что случилось. А потом сила его объятий толкает меня к перилам.

Я никогда и ни за что не испытывал такой благодарности, как сейчас. Мне так это нужно – чтобы Мики меня обнимал, чтобы он нуждался во мне и был ровно там, где он есть. Он крепко сжимает меня, и я, делая глоток воздуха за глотком, заполняю все пустое пространство, которое необходимо заполнить. Если кто-то из нас и плачет, я стараюсь не замечать.

И пока мы стоим в холодном утреннем свете за порогом квартиры, я медленно выталкиваю из себя слова и рассказываю обо всем, что случилось у Дитера. Я знаю, на бумаге у меня получилось бы лучше, но я не хочу, чтобы Мики меня отпускал. Никогда. И мне кажется, ему все равно, сколько времени мне понадобится, чтобы расставить слова по порядку. Он меня подождет.

– Ты хочешь позвонить в полицию? – спрашивает он, когда я заканчиваю.

– Нет.

– Ты хочешь пойти домой?

Домой. В мою нору. В нашу нору. Я киваю и прижимаюсь лбом к его лбу.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал Донне с Винни?

– О Джеке или обо всем? – хмурюсь я.

– О чем скажешь.

Я молча отказываюсь. Вряд ли я смогу вынести хоть еще один разговор. И вряд ли когда-нибудь захочу об этом заговорить. Возможно, это значит, что я убегаю, что выталкиваю случившееся из головы. Возможно, именно так мне и надо поступать какое-то время.

Мики сжимает мою ладонь

– Дай я только обуюсь, – говорит он.

Глава 50

Притворство

Проходит неделя. Потом вторая.

У нас вырабатывается своего рода режим. Днем мы спим у меня в норе, а по ночам охотимся на акул. Я знаю, что продолжаю охоту не по старой причине, но люди, работающие на улицах, по-прежнему попадают в беду. Узнав правду о Дашиэле, я не утратил желания защищать их. Единственная проблема в том, что я пока не знаю, что делать, так что мы просто делаем записи и, если видим тех, кому страшно и одиноко, разговариваем с ними и говорим, где ближайший приют или кафе, где можно бесплатно выпить горячего чаю или просто посидеть и немного согреться. Ни один из нас не выносит, когда кому-то страшно и одиноко.

Я всюду ищу Кукольника. У меня в голове он превратился в какую-то мифическую фигуру, в заклятого врага, но я не знаю, какие суперспособности мне нужны, чтобы его одолеть. В итоге это оказывается неважно, потому что, сколько бы я его ни высматривал, его нигде нет.

Мы не видимся ни с Донной, ни с Винни, ни с Дитером. И оба, не сговариваясь, избегаем мест, где они обычно бывают, – словно притворяемся, будто ничего не было. Ни несчастных случаев, ни обмороков, ни споров. Мы умело отсекаем все это от себя. Мики не заговаривает о Джеке, а я притворяюсь, будто он о нем даже не думает. Хотя я сам думаю. Иногда.

Я думаю обо всех, даже о людях, о которых думать не хочется – в основном об акулах. Я думаю о Дашиэле и ненавижу то, что начал привыкать к тому, что его больше нет. Я ненавижу то, что мысли, от которых раньше мне хотелось свернуться в клубок и не двигаться, внезапно стали терпимы. Когда я выяснил, что случилось, боль не ушла, но разбираться со всем в голове стало проще.

Когда получается, я чиню вещи. Все заработанные деньги я отдаю Мики, чтобы он ходил в супермаркет за всем, что нам нужно, вместо того, чтобы покупать в переходе безымянные консервы без этикеток.

Еще мы помогаем Цветочнице. В один из дней Мики шепчет мне, что у нее с Майло кое-что есть. Я и не заметил, что Майло стал появляться в бассейне все реже и реже, и мне становится стыдно, но Мики говорит, что я должен порадоваться за него, ведь Майло нашел любимого человека. Свой любимый человек нужен всем, говорит он, улыбаясь.

Хоть Мики и совершает вылазки за продуктами в супермаркет, он по-прежнему ест очень мало. Иногда после еды он выходит на улицу, и его там тошнит. Не думаю, что он знает, что мне его слышно. Он придумывает разные отговорки – говорит, например, что ему надо чуть-чуть прогуляться или просто подышать свежим воздухом, хотя в душевой и так полно свежего воздуха, – а потом уходит в кусты и вызывает у себя рвоту до тех пор, пока в желудке у него не становится пусто.

Когда у него закончились деньги, мы перенесли все его пожитки ко мне. Их было немного, но мы устроили из этого большое событие – словно стали жить вместе. И, наверное, в каком-то смысле оно так и есть.