Черное племя. Война (СИ)

И результат не заставил себя долго ждать. После очередной долгой пешей прогулки Давид почувствовал, как внизу живота появились режущие, болезненные ощущения, а по ногам потекли капли воды и крови. “Началось”, - промелькнуло в голове у оборотня. Мальчишка был в это время в лесу, недалеко от речки. Сняв с себя плащ, он кинул его на землю и лег на бок.

Колени сами тянулись к огромному животу. Давид чувствовал, как по бедрам течет вода, но адская боль, волнами накрывавшая его, заставляла забыть обо всем на свете. Волчонок не был готов к такому раннему появлению на свет. Не был готов и организм волка. Омега орал от боли и сам не слышал собственного голоса. Яркое утро меркло перед глазами. Иногда Давид терял сознание, потом снова приходил в себя, хватал ртом воздух и дышал, стараясь делать это как можно глубже.

Наконец, он будто сквозь толщу воды услышал, как что-то завякало, запищало. Это были звуки, похожие на голос маленького животного, котенка. Давид не сразу понял, откуда они. Он приподнялся на локте и посмотрел себе в ноги. На покрывале лежал младенец, очень мелкий, светловолосый и голубоглазый. Он был сморщенным, маленькие кулачки были плотно сжаты и чуть подергивались. Волчонок вскрикивал в такт движениям тела. Казалось, что он замирал, чтобы набрать в легкие воздух, а потом резко пищал и одновременно шевелился, будто пытаясь привлечь внимание к себе всеми возможными способами.

Давид смотрел на сына около минуты, чувствуя, что если повременит, то никогда не сможет от него избавиться. В какой-то момент омеге даже показалось, что этот волчонок - это часть его самого. Руки сами потянулись к сыну, но оборотень себя одернул. “Нет уж, вы меня не проведете”, - процедил Давид сквозь зубы и, отвернувшись от ребенка, накинул на него плащ. Завернув младенца таким образом, омега взял пищащий сверток в руки и направился к речке. Шел мальчишка с трудом. Одной рукой держа ребенка, второй цепляясь за стволы деревьев чтобы не упасть, Давид приближался к берегу.

Его план был прост. Утопить сына, а всем сообщить, что ребенок родился мертвым. И хотя каждый шаг, который он делал, отдавался тупой болью в груди, Давид старался не думать над этим. Когда он оказался возле речки, его тело стало почти каменным. Сверток по-прежнему пищал, и эти звуки казались обрывком кошмара. Еще большим кошмаром было осознание того, что через минуту младенец затихнет. Навсегда.

Омега и не замечал, что оставил позади себя окровавленную, сильно пахнущую дорожку. Этот запах был такой же сильный, как запах течки, но другого рода.

Давид раскрыл покрывало, рассматривая младенца, который стал вопить еще сильнее. Решительность снова угасала. Омега смотрел то на воду, то на своего недоношенного волчонка, когда за спиной услышал знакомый голос.

- Не смей!

========== Глава 57. Судьба новорожденного ==========

Аскольд сверлил Давида злым, полным ненависти взглядом, даже не пытаясь скрыть беспокойство и первые признаки накатывающейся ярости. “Вот сейчас он кинет волчонка в воду. И всё”, - билось в голове у оборотня. Младенец кряхтел, время от времени переходя на писк, а омега, как замер с открытым ртом, так и не знал что делать.

- Отдай его мне, - сквозь зубы процедил оборотень и сделал шаг вперед, но тут мальчишка будто проснулся и инстинктивно прижал новорожденного к себе. Давид был в немой панике. Его план распадался на части.

- Это мой волчонок. Что хочу с ним, то и делаю, - рявкнул оборотень, нащупывая рукой горло мальчика, - Я не хочу, чтобы этот ублюдок жил на свете.

- Причинишь ему зло, я тебе отрублю руки и ноги, - рыкнул Аскольд. Его лицо обрастало шерстью, а клыки становились всё длиннее. Альфа обращался, но не до конца, будто застряв в промежуточной стадии. Давид понимал, что волк не шутит, что прямо сейчас он способен сотворить всё что угодно, и угрозы больше не являются пустым звуком.

- Зачем он тебе нужен? - омега тянул время, держа сверток в руках, чувствуя, как младенец шевелится, дергается ручками и ножками, и от этого внутри как-то странно теплело. Но Давид, как мог, отгонял от себя чувства, хотя, прижатый к себе волчонок его почему-то успокаивал.

- Чтобы ты его не убил, подонок.

Еще шаг. Давид, как затравленный зверь, смотрел, как неумолимо приближается Аскольд. И ему придется отдать мальчика. И этот мальчик будет жить. А что будет с ним, с Давидом? Оборотень оскалился и вдруг резко протянул волчонка Аскольду.

- Нравится? Забирай! Вперед!

Альфа, колюче взглянув на омегу, взял пищащего волчонка, тут же бережно притягивая к себе. Но, будто почувствовав чужие руки, мальчик разразился криком. Аскольд понял, в чем дело. Понял это и Давид.

- Видишь, он чувствует, что я отобрал его у настоящего папы. Он любит тебя, хотя еще не знает, какая ты мразь. Не знает, что ты его готов утопить, как котенка! - альфа презрительно усмехался Давиду, - Он любит тебя просто потому, что ты есть! А ты! Ты не достоин этого.

- Уйди, - прорычал Давид, скрипнув зубами. Он и сам видел, как надрывается мальчик в истошном, “квакающем” крике. Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота.

- Уйду. Но сперва посмотри на него, - Аскольд снова сорвался на крик, - Ты не ценишь тех, кто просто тебя любит! Не за происхождение, не за внешность, которой у тебя сейчас нет. А потому что ты просто есть на белом свете! Тебе это не надо. Вот и люби себя сам. Подавись своим эгоизмом. А лучше, сдохни!

“Сдохни” - эхом пронеслось в ушах омеги, который молча смотрел, как Аскольд разворачивается и идет к поселению. Давиду захотелось умереть. Родив волчонка, избавившись от груза, так долго мешавшего ему, тянувшего на дно, мальчишка ощутил, что будто чего-то лишился. Руки просили чего-то коснуться, и Давид заметил, что ладони сами поглаживают рубашку, будто пытаются найти то покрывало, которым был обмотан ребенок. Омега приземлился на песок, поглядывая на озеро.

“А если?” - мысль мелькнула как молния. Давид был даже не в состоянии бояться наказания родителей и всего племени. Это было похоже на отупение. Он знал, что за попытку убить волчонка его скорее всего изгонят, а то и казнят. И Давид чувствовал, что совершил ужасную ошибку. Но не мог понять, в чем именно. Руки теперь хватали горстями песок, а грудь, в которую прибыло молоко, начала болеть. Из глаз омеги полились слезы. Сил идти не было. Желания тоже. Как он вернется в племя? Что скажет?

Он будет освистан, опозорен. Хотя, он и так опозорен. Давид пополз к кромке воды. Это казалось проще простого. Зайти поглубже и лечь на воду. Лицом вниз. Только не подниматься, не передумать. Менять решение - это была бы самая большая ошибка.

Омега полз по илистому дну, всё глубже. Вода была холодной и даже бодрила, но не могла смыть это отупение и черную тоску, в которую как-то сразу омега угодил, увяз. Позади послышался шум шагов. Давид не оглядывался. Намереваясь завершить начатое до конца, он опустил лицо в воду, надеясь, что сумеет сделать всё раньше, нежели до него доберутся. Но тут же раздался плеск, и сильные руки, грубо обняв его, потащили к берегу.

- Думаешь, стоило его спасать?

Голос принадлежал отцу, Арену. Давид с удивлением повернул голову, но вождь даже не смотрел на него.

- А разве нет? - удивленно ответил тот, что нес. Аскольд. Вернулся за ним. Зачем? Чтобы судить. Его будут судить.

Почувствовав, как его положили на песок, Давид, собравшись с силами, приподнялся на локте.

- Зачем вы?.. - омега хотел продолжить, но слезы помешали ему. Аскольд и Арен стояли над ним, как две каменные статуи, и всё это становилось окончательно невыносимо и страшно. Оборотень свернулся в комок, глухо рыдая. Набухшая грудь продолжала болеть, и эта ноющая боль казалось центром какой-то паутины, а по краям - тоже боль, но другая, замешанная на липком холоде.

- Мне он не нужен, - произнес Арен.

- После такого он никому не нужен, - Аскольд пожал плечами в ответ, - но с твоей стороны было бы крайне лицемерно любить сына, когда он хорош и отказаться, когда он дел натворил. Это я ему никто. А ты?