Между Явью и Навью (СИ)

Нет, ну ровно как ребенок.

Пока Гоголь старательно следует его совету, Яков окликает хозяйку постоялого двора, спрашивает про мельницу, и вот тут-то происходит странное. То есть еще более странное, чем Гуро уже в этой деревне насмотрелся.

Яков видит ведьму. Только когда Ганна, ответив, что мельницы давно уж нет, смотрит на Николая, Яков наконец-то углядывает старушечье лицо под моложавой кожей, седые космы под аккуратно убранными черными кудрями и согнутое едва не вдвое сухое тело за стройным станом. Ведьмы, хоть и живут долго, стареют еще быстрее людей - в чем удовольствие большую часть жизни проходить старой развалиной, только с виду кажущейся молодой, Яков совсем не понимал. Да и ведьм не любил. Они, если по хорошему, еще хуже Светлых. Те просто молчат - а эти и наврут с три короба, и себе подчинить попытаются, да еще и вреда от них завсегда больше, чем пользы.

Вот знахарки Гуро нравились - варят свои отвары, кого врачуют, кого травят, с темным миром связываются неохотно, но вежливо, уважительно.

А эти - тьфу, морока одна.

Вот и Ганна - сразу видно, что одна морока. С Всадником связана, но не она его вызывает. Сила, темная, живая, текучая, не от неё исходит, не её воле подчиняется местный кошмар, а напротив - ею кто-то извне управляет, но издали, не напрямую, не отследишь. А сказать ничего не скажет - ни бесу, ни ангелу, ни самому Господу Богу, хоть живая, хоть после смерти.

А уж на Темного такой взгляд бросает, что Николай чуть чашку из рук не выпускает. Впрочем то, что ведьма пялится на Тёмного, Гуро только на руку - беса, сидящего под боком она не видит, даже не чует.

Прогулка к старой заброшенной мельнице ничего особенного уже не дает - разве что Николай находит свою крылатку, Яков выслушивает историю о старых убийствах, а Бинх мучительно нервничает, доставляя Гуро ни с чем не сравнимое удовольствие.

Красота да и только - к Якову даже почти утерянное благодушие и хорошее настроение возвращаются, но ровно до тех пор, пока Николай, краснея, заикаясь и мямля не спрашивает у него насчет проверенного мозгоправа.

Вот еще не хватало, вбил же себе в голову. Успокоить его парой мягких слов несложно, но это только пока - а тянуть с открытием правды не стоит, а то надумает еще себе какое психическое заболевание, да и ухнет в него со всей увлеченностью, свойственной романтическим натурам. Это было бы нехорошо, но и до второй встречи с Оксаной карты раскрывать не хочется. Якову самому интересно - сможет ли Гоголь мавке помочь, а что до задания, которое она ему даст, так оно и ежу лесному понятно - убийцу её найти, все как всегда.

А через мгновение в жизнь столичного, видавшего виды беса на сером коне въезжает еще одна диковина, окончательно настроение ему портящая.

Девицу эту Яков уже видел - глазами Темного, вчера, когда его, в обморок грохнувшегося, отвезли в её дом.

Лиза, значит, Данишевская. Гуро сначала смотрит на неё так: красивая, молодая дева с умными глазами и невинной улыбкой, а потом этак: и вмиг невинную улыбку перекашивает нездоровой судорогой, в умных глазах обнаруживается пугающая даже беса бездна, бледную гладкую кожу заливает багряной кровью, пропитывающей дорогую ткань наряда, а вокруг вьется, пульсирует темнота. Очень нехорошее зрелище, особенно из-за того, что девица эта не ведьма, не колдунья, и уж точно не бесовских кровей, да и живая - пока что - живее некуда.

Яков уходит раньше, чем его восторженный подопечный решит их друг другу представить - Николай может что угодно этой странной твари о нем рассказывать, но лично представляться ей Гуро не собирается. Не сейчас. Слишком уж к многому подобные вещи обязывают.

========== Часть 3 ==========

Ну а с ведьмой, если честно, нехорошо получилось. Не потому даже, что Бинх ей полголовы выстрелом снес, пока она Гоголя душила, и не потому, что с бесом она справилась неожиданно легко - давно Яков не влетал спиной в крышу, не те годы, чтобы так развлекаться! А потому, что с какого-то дьявола вся округа - от Гоголя до Тесака решила, что на этом делу конец.

Что Яков должен был сделать? Прямо сказать, что у Ганны сил бы не хватило даже на то, чтобы ползущую дрянь из небытия вызвать? Ну, после того, как она его на соседскую крышу зашвырнула, это выглядело бы совсем не убедительно, будь хоть трижды правдой.

Поначалу-то все хорошо шло. Оксана у Темного помощь выпросила и получила, довольная осталась - даже выглядеть стала получше, особенно с лица. Со спины-то уже ничем не поможешь, только хорошим мороком, да ненадолго. Николай, конечно, опять всю ночь босой, в одной рубахе ночной шатался, но это уже, как говорится, издержки. Подопечным своим Яков был больше чем доволен - ведьму нашел, мавкам отдал. И Ганну с утра видно не было, что тоже хороший признак. А потом, прогулявшись на холм - Коля все повторял по кругу свой сон, видно сильно его ночные происшествия допекли, а может, боялся, что Яков не верит, да надеялся, что если повторить раз пятнадцать - поверит - Яков от ведьмы нашел только руку. И так, и этак.

Как тут не выругаться на бестолковых девок, которые даже толпой, даже с помощью Темного ничего толком сделать не могут? Ругань руганью, а заканчивать дело за них надо, иначе ведьма до конца своего короткого века будет стараться Темного извести.

И вот здесь все наперекосяк пошло.

То, что ведьма бесовского клинка не испугалась, говорило лишь о том, что в случае неудачи её ждало нечто много страшнее настоящих вечных мук, а то, что с Яковом так легко справилась - так это ей извне кто-то помог.

И это тоже было плохо. Ведьме голову-то конечно снесли, но у Якова теперь не осталось ни малейшей возможности оставаться инкогнито по ту сторону, это раздражало. Быть на виду он не любил, особенно не по своей воле.

А дальше и вовсе все как по учебнику - в доме у ведьмы с десяток веников из засушенных трав, клинок, стали дамасской, и намалеванный на стене знак, Якову неизвестный, но явно с убийствами связанный. На самом деле, совершенно ничего особенного. Ведьмы с таким набором максимум могли порчу навести, да и то не слишком долговечную, но это разве кому-то объяснишь?

Вот и выходит, что вечером счастливый Бинх рассуждает об отличном отчете, который отправится в Петербург, Яков раздраженно мечтает о том, чтобы Всадник соизволил кого-нибудь прикончить до утра, чтобы можно было задержаться с чистой совестью, а Николай выглядит даже несчастнее, чем обычно от того, что не понимает причину плохого настроения начальника.

В конце концов, - думает Гуро, - за ночь я еще успею придумать причину остаться.

И отпускает Николая спать, решив, что и с кратким экскурсом в природу его видений можно тоже подождать до завтра.

Что-то подсказывает, скребет на сердце, шепчет, что ночь на события будет богатая. И ведь не обманывает.

Убить Якова вот так - буквально, по всем канонам, огнем и мечом - давненько уже никто не пытался. Захотел бы вспомнить хоть один случай такого вопиющего безобразия - и то не смог бы. Вокруг полыхает пламя, словно стены и пол щедро пропитали керосином, Всадник этот - благо хоть в доме без коня - двумя клинками машет, наступает, а на улице потерянным псом воет Николай, так от его крика глотку сжимает, что Гуро даже позволяет себе отвлечься на мгновение, обернуться. Решение неожиданно приходит само собой, с одного только взгляда сначала в голубые испуганные глаза, а потом за них, в черноту, Якову родную, любимую. Не угадать - сам додумался или Темный, того не ведая, подсказал, но Гуро ждет еще мгновенье, лишнее, чтобы Всадник успел замахнуться клинком, и только тогда поворачивается к нему. Потолочная балка рушится на голову одновременно с тем, как черный клинок, созданный для того, чтобы развоплощать любую сущность, пронзит ткань пальто.

Яков встряхивается, открывая глаза, глянув на темный лес, раскинувшийся перед ним, оборачивается, чтобы посмотреть на расстелившуюся внизу Диканьку - а вот и догорающий дом, в котором его только что убили.

Пускай пока так все и думают. Или почти все.