Константа Роджерса (Т8-25, Мужская дружба, etc) (СИ)

В темно-синих глазах были лишь пустота и смерть. Смерть Тони, хрипевшего, извивающегося в хватке безжалостных пальцев, наваливающегося всем телом, но неспособного вывернуться.

— Баки? — Стив смотрел только на него, осторожно провел кончиками пальцев по скуле, коснулся губ, а потом обхватил за затылок и длинно, сильно, чувственно поцеловал. Раздался шум падающего на пол тела, первый судорожный вздох Тони, хрип, уже не предсмертный, но все еще болезненный, а губы Баки дрогнули в ответ, на затылок Стива легли металлические пальцы, очень нежные и осторожные сейчас, глаза прикрылись ресницами и снова широко распахнулись. Смерти в них уже не было. Было только узнавание и бесконечное радостное удивление.

— Бак? — снова позвал Стив, упершись своим лбом в лоб Баки.

— Стив, — солнечно улыбнулся тот. Так, как улыбался когда-то давно, до плена и войны. — Это ты.

— Я. Смотри на меня, ладно?

— Ладно.

— Я думал, ты умер.

— Я думал, ты меньше, — как когда-то давно ответил Баки, и сердце у Стива сжалось от дурного предчувствия.

— Что последнее ты помнишь?

— Что ты имеешь…— Баки хотел повернуть голову, чтобы осмотреться, но Стив ему не позволил.

— Скажи мне.

— Я повторял свои звание и номер, чтобы не забыть… Сержант три-два-пять-пять-семь… Ты за мной? Почему ты такой? Огромный. Это навсегда?

— Думаю, да, — грустно улыбнулся Стив и отодвинулся, давая Баки осмотреться.

Тони с трудом встал и теперь потирал горло, на котором расцветали лиловые синяки.

— Кто это? — спросил Баки. — Со мной работал другой. И лаборатория… Стив, что происходит? Я терял сознание от боли в ужасном сером бункере, а очнулся здесь. Ты стал в два раза больше, а этот хмырь совсем не похож на того психа, который… поверь, ты не хочешь этого знать.

— Этого хмыря зовут Тони Старк, — прохрипел Тони.

— Брат Говарда Старка?

— Его сын, — сказал Стив. — Бак, сейчас двадцать четвертое апреля две тысячи шестнадцатого года.

— Какого года? Стив, это шутка? — Баки побледнел и посмотрел на Стива полными страха глазами. Стив забыл, когда видел в глазах Баки страх. Наверное, тогда, когда тот падал в пропасть, о чем благополучно забыл.

— Нет, Бак. Мы… мы в будущем.

— Машина времени? ГИДРА изобрела машину времени?

— Почти. Не нервничай, смотри на меня.

— Я смотрю. Что с тобой произошло?

— Это долгая история. Я расскажу. Потом. Как только мы разберемся, что случилось. Ты мне веришь, Баки?

— Конечно. Всегда верил.

— Хорошо. Сейчас действительно две тысячи шестнадцатый год. Война закончилась. Мы победили. Ты забыл последние семьдесят четыре года.

— Хочешь сказать, — Баки облизал губы, продолжая неотрывно смотреть на Стива, — мне около сотни?

— Да. Как и мне. Мы оба накачаны сывороткой, изобретенной во время войны. Очень медленно стареем, быстро регенерируем, обладаем повышенной силой и скоростью. Последнее, что ты помнишь — как раз ее введение.

— Что я опять делаю в лаборатории? Да еще у Старка? Мы знаем Старка?

— Да. Это долгая история. Ее я тебе тоже расскажу. Ты мне все еще веришь?

— Мне приходится, — Баки еще раз огляделся и остановил взгляд на губах Стива.

— Мне показалось, или, — он поиграл бровями, дурачась, как когда-то очень, очень давно, — или ты приводил меня в чувство, делая искусственное дыхание?

— Тебе показалось, — ответил Стив, и на подвижном сейчас лице Баки застыло странное выражение — смесь нежности и отчаяния. — Я не делал искусственное дыхание. Я тебя целовал.

Баки приоткрыл яркий рот, глядя растеряно и в то же время — жадно.

— Я все-таки решился? Не прошло и ста лет, да? Мы…

— Да.

— Не хочу прерывать ваше трогательное воссоединение, — прохрипел Тони, — но не пора ли нам выяснить, что все-таки произошло?

— Не сегодня, — отрезал Стив. — Мы идем к себе, а ты… — в его голосе, только что мягком, бархатном, звякнул металл, — разберись, что произошло. Просмотри свои протоколы, что ты там еще делаешь.

— О, ну спасибо, Кэп. Что бы я делал без твоей помощи?

— Был бы мертв? — предположил Стив ледяным тоном. — Если память Баки не восстановится… — очень спокойно обронил он, — можешь забыть о каких-либо экспериментах вообще. Твои самоуверенность и безрассудство едва не убили его.

— Это он едва меня не убил!

— И чья в этом вина?

Баки переводил взгляд с одного на другого, и на лице у него была смесь удивления, любопытства и еще чего-то не до конца понятного. Стив с горечью подумал, что отвык от такого количества эмоций Баки. В этом времени его красивое лицо слишком часто ничего не выражало.

— Так что случилось? — наконец, спросил тот.

— Я расскажу. Встать можешь? — Стив наклонился к Баки и перекинул его правую руку себе через плечо.

Баки с трудом поднялся, его ноги разъезжались, как на коньках.

— Могу. Кажется.

— Кэп, остынь, — Тони промочил горло смесью кофе и виски и теперь смотрел более уверено. — Давай позовем доктора Ларингейм, пусть она осмотрит Барнса, вдруг у него какие-то значительные повреждения, с которыми не справится сыворотка? Ты сейчас его утащишь в свою пещеру, чтобы чахнуть над ним, как дракон над золотом, а он тем временем, не дай Боже, скончается от внутреннего кровотечения. Ты хоть представляешь, как его приложило током? При его-то апгрейде скелета?

— Ты чахнешь надо мной? — ухмыльнулся Баки.

— Еще как, — отозвался Тони. — «Мой Баки» и прочая чушь, обычно нашему стальному Кэпу не свойственная. Так что, Барнс, пройдешь обследование?

— Неа, — Баки ухмыльнулся нагло и задиристо, — я неплохо себя чувствую, только плечо ноет… Охуеть. Это… Стиви, это что?

Баки поднял к лицу обе свои ладони и уставился на них, будто видел впервые. В каком-то смысле так и было.

— Это, — Стив поцеловал его в центр металлической ладони, — это то, из-за чего мы оказались здесь. Причина, по которой ты забыл последние семьдесят с лишним лет.

— Я… у меня одна рука?

— Считать ты тоже разучился?— едко спросил Тони. — У тебя две руки. Одна из них — практически оружие массового поражения.

— Это протез? Стив?

— Я бы это так не назвал. Твоя левая рука ничем не уступает, а во многом даже превосходит правую.

Баки коснулся его груди металлическими пальцами и заметил:

— Только не в плане ощущений. Все равно, что цветы в противогазе нюхать.

— Зато стену-другую проломишь без проблем, — снова встрял Старк. — И шеи можно ломать, как спички. Удобно при твоем весьма удачном выборе профессии.

— И кто я? — Баки смотрел только на Стива, и в глазах его было сомнение в желании услышать ответ. — Кто я, Стив? И зачем мне ломать шеи?

Стив хмуро взглянул на Тони, и тот жестами показал, что готов, наконец, молчать.

— Идем, я все тебе расскажу.

Баки пристально взглянул ему в глаза, пытаясь что-то найти в них и, вздохнув, снова навалился на его плечо.

— Хорошее будущее. Я калека, ты великан, а у чертова Старка еще менее приятный сын, чем он сам. Идем в твою пещеру, почахнем. Я над дырой в памяти, ты надо мной.

Стив еще раз предупреждающе взглянул на Тони и вывел Баки из лаборатории.

В лифте Стив набрал на панели номер жилого этажа и приложил к датчику сначала свою ладонь, а потом ладонь Баки.

— Раньше в лифтах играла музыка, а теперь чтобы добраться к себе домой, нужно чуть ли не задницу показать, — сказал Баки, разглядывая Манхэттен сквозь прозрачную стену лифта. — И правда, будущее. Господи, Стив. Мне сто лет? Без шуток?

— Какие уж тут шутки.

— И всю эту сотню у меня был ты. Вот так, да? — он прижался к Стиву боком и бедром, вопросительно глядя в глаза. — Как давно мы вместе?

— Чуть меньше года, семь месяцев из которых мы не виделись.

Баки невесело хмыкнул.

— Позвольте отрекомендоваться — Баки Барнс, самый трусливый парень по эту сторону Атлантики.

— Глупости.

— Сто лет я смотрел на тебя и капал слюнями, чтобы потом вот так обрести и снова забыть даже тот жалкий недо-год, что мы провели вместе? Господи, целый век проебать.