Твой силуэт как иллюзия (СИ)

— А ты у него спроси! — Настя повысила голос.

Все обернулись к ним. Все, кроме Громова, активно изучающего руками и губами симпатичную блондинку, которую он приволок из толпы танцующих, куда удалился, предварительно накачавшись алкоголем после сообщения о грядущем радостном событии в жизни его друзей.

— Что за шухер? — Женя наклонилась вперёд, с интересом уставившись на подругу.

— Ничего, — ответил за неё Бессонов. — Мы с Настенькой охрененно рады за вас, ребята. Это ж какой выдержкой и силой духа надо обладать, чтобы столько трахать друг другу мозги и не свихнуться, а прийти к вполне разумному завершению этого страстного и извращённого полового акта?

— Просто мы ещё и друг друга порой потрахивали, давая мозгам передышку. — Копейкина обнажила клыки в улыбке. Чёрт, сейчас она была по-настоящему счастлива! Самые близкие, они должны были узнать первыми. После Лёнечки, разумеется. А вот родителей ждёт сюрприз. Родителей их обоих, так как они договорились оставить в неведении и Романа с Татьяной.

— Знатные вы извращенцы, господа. Может, тряхнём стариной? — Слава прищёлкнул пальцами и кивнул в сторону танцпола.

Предложение было принято всеми. Даже Миша, кажется, булькнул в ответ что-то и попытался встать, но буквально рухнул носом в декольте блондинки.

— Этому столику больше не наливать, — цокнула Киса.

Олег смерил друга детства долгим взглядом, вздохнул и отвернулся.

— Всё в порядке, — одними губами прошептал Бессонов, поймав его взгляд.

— Да пусть развлекается. — Женя махнула рукой и потащила Смирнова за собой, увлекая и остальных. Лишь Настя не нашла в себе сил подняться.

— Идём. — Слава дёрнул её за руку.

— Не могу. — Она усмехнулась и пожала плечами. Бред какой-то. Она сошла с ума? Совсем с катушек съехала?

Выругавшись, мужчина подошёл к Громову, рывком поднял шатающееся тело на ноги и спросил:

— Мих, свалишь на ночь куда-нибудь?

— Зачем? — хрюкнул парень, мотая головой и пьяно улыбаясь.

— Настьку нашу в гости пригласить хочу.

— М?

— Не тупи. Настя едет со мной. К нам домой. Боюсь, если ты туда со своей леди ввалишься, она смутится. Она же девушка воспитанная, не чета нам.

Громов молчал. Кажется, обдумывал услышанное. Посмотрел на Перовскую, зло посмотрел, с ненавистью какой-то, перевёл взгляд на друга и отчётливо выдохнул:

— Нет.

Настя остолбенела с самого начала этого нелепого разговора, явно предназначенного для неё, и никак не могла прийти в себя. Бессонов в своём уме? Что он несёт вообще?

Блондинка встала с дивана, неловко попрощалась, почувствовав, что атмосфера изменилась, и скрылась в толпе, покачиваясь и размахивая руками в попытке удержать равновесие.

— Нет? — переспросил Слава, продолжая удерживать Мишу.

— Нет.

— Почему?

— Я устал, поехали домой. Вдвоём. — Громов опустил голову. Нельзя сказать, что он протрезвел в мгновение ока, но слова Бессонова определённо вернули ему толику разума.

— Ну, раз ты устал, а твоя леди оставила тебя, думаю, я всё же могу пригласить Настю в гости. Мы тихо попьём чайку, ты нас даже не услышишь. Едем? Настька, поднимай свою прелестную попку, домой пора.

— Нет. — Миша обернулся к Перовской, на автомате вставшей с дивана. Сузив глаза, он рыкнул: — Сидеть!

— Мих, не хами. Это же наша Настька. — Усмехнувшись, Слава отпустил друга, каким-то образом устоявшего на ногах, и, обогнув стол, приблизился к девушке.

— Что ты творишь? — Настя впилась в него взбешённым взглядом. — Прекращай этот цирк!

— Это слишком весело. Не могу остановиться.

— Перовская, — подал голос Громов, — ни одна баба между нами не встанет! Дружба, понимаешь?

— Ой, ты вообще заткнись, — ощетинилась девушка. Действительно цирк. Цирк уродов какой-то. И роль главного урода-шута отведена ей. Почему? Элементарный вопрос, на который у неё нет ответа. Почему ей так паршиво? Разве она увидела что-то новое? Разве Мишка Громов стал кем-то другим? Или она изменилась? Ему плевать, в кого совать свой член. Так было, есть и будет. Он и в неё мимоходом его засунул, потому что она оказалась тупой курицей, нажравшейся до того, чтобы позволить едва оперившемуся птенцу поиметь её. Не отпускает. Злость на саму себя. За то, что так фатально ошиблась. Это не просто оступилась — это рухнула плашмя, угодив мордой в дерьмо. Он посоветовал забыть. Забыть. Забыть и не иметь сил оторвать взгляда от его языка, вылизывающего чужой рот. И от него самого, отвратительно притягательного в своей распущенности. И ещё хуже: осознать, что стало причиной его поразительного стремления напиться. Он напивался целенаправленно, стакан за стаканом: бесконечно много алкоголя, не перестающий двигаться от сглатывания кадык, капли виски на подбородке, мутнеющий взгляд… Взгляд, направленный на одного человека. Женька, что же между вами произошло?

Разве мог Миша объяснить кому-нибудь, что почувствовал, когда Олег без лишнего пафоса сообщил друзьям о переменах в его жизни? Всё шло к этому. Невозможно было представить Смирнова и Копейкину порознь. Невозможно. И всё же… Боль? Нет. Скорее облегчение. Камень с души. Глоток свободы. Жадный глоток. Как долго он ходил по краю, опасаясь лишний раз случайно коснуться её? Он боялся потерять друга. Встав однажды между ними, Громов осознал, что Олег может вычеркнуть из своей жизни кого угодно, кроме женщины, которой отдал всего себя. Скованность, возникшая после того случая, не отпускала Мишу по сей день. Ему казалось, что Смирнов любое его слово, неосторожный жест может воспринять как попытку отобрать у него Женьку. Именно отобрать. Потому что она, вся она, целиком и полностью, его и только его. Громов, невероятно чуткий к своим близким, даже затрагивать эту тему опасался, стараясь просто держаться подальше от Женьки без ненужных объяснений. А теперь свершилось. Он просто верил, что этот брак не сломает ничто, и чувствовал облегчение. Не у всех же, как у Перовской с мужем. Перовская… Настя, Настя… Ещё одна головная боль. Какие у неё были глаза, когда она вспомнила… Будто он самое мерзкое существо на свете. Боль? Да. Мишка Громов тоже человек. Мишке Громову бывает больно. Но об этом не узнает никто.

Живёшь себе, живёшь, в удовольствиях не отказываешь, но и от работы не отлыниваешь, обожаешь своих друзей, по-своему оберегаешь и вдруг однажды начинаешь замечать, что девушка, которая вроде как твоя если не подруга, то хорошая приятельница, вызывает у тебя странные желания. Нет, желания-то не странные, а вот то, что связаны они с ней… Замужняя барышня. Показушно счастливая. Ты видишь то, чего не замечают другие, но продолжаешь улыбаться, потому что тебя это не касается. Ты не грёбаный рыцарь. Ты уже сунул однажды нос не в своё дело, а теперь изображаешь из себя дурачка, не понимающего, что происходит. Да и что такого происходит? Так, ерунда: Славка трахает младшую сестру Олега. Всего-то? Друзья, ближе которых нет. И ты будешь молчать, потому что не знаешь, чем всё может обернуться. Ты не готов потерять ни одного из них. И ты не смеешь судить друга, потому что сам хорош… Не сдержался. Любовался запретным плодом, нюхал его, трепетно оглаживал, а потом в один момент сорвался и сожрал до последней косточки. Воспользовался. Мерзкое слово, гадкое, грязное, но очень точное, потому что иначе это не назовёшь. Слишком вяло сопротивлялся, слишком быстро сдался, не смог остановить самого себя. Понимал ведь, что она в неадеквате… И разозлился. Отчаянно разозлился, когда она подтвердила его мысли. Надежда, эта недобитая сука, никак не хотела подыхать, хотя уже дёргалась в судорогах. Одноразовый секс — это нормально, приятно и вообще здорово. Миша никогда не заморачивался над тем, что был для своих любовниц всего лишь членом, вовремя вытащенным из брюк, — они ведь тоже не значили для него многое. Но когда ты оказываешься тем самым «всего лишь членом» для женщины, к которой питаешь симпатию… Больно? Да. Это не любовь. Это, возможно, лишь её зачатки, но уже не юношеское любопытство, не буйство гормонов. Только кого это волнует? Ты для неё озабоченный юнец, с которым порой можно посмеяться, не более того. А теперь ты ещё и презренное ничтожество, положившее в свою копилку сексуальных побед очередной трофей. Нужно играть свою роль. Играть до конца достойно, потому что иначе никак. Ты не можешь зачеркнуть своё прошлое и переписать его заново, сделав себя другим для неё. И не хочешь. Ты — это ты. Да, ты не ангел, но разве не заслуживаешь хотя бы капельки доверия? Почему же её глаза были полны ужаса в тот вечер, кода тебе пришлось снова натянуть на лицо едва приподнятую маску? От тебя не ждут хорошего. Нет, для друзей ты самый лучший, но для неё… Ты потерял статус друга, но не имеешь права на новый, более значимый. Потому что это ты.