Жестокий сентябрь (СИ)

- Эй, а где Филин? – спохватился Федор Никитин. – Больше всех кричал и слинял.

Сорокин стал ему звонить.

Ветерок нес по парку желтые листья, те, что дворники еще не успели убрать. Но в основном на деревьях еще зеленела листва, и газоны не успели сменить окраску. Сентябрь – всего лишь затянувшееся лето, прощальный подарок перед хлёсткими холодными ливнями и колючими городскими морозами.

Филин не пришел. Джонни решил не сидеть дома.

Николай смотрел на подгоняемые ветром листья.

Паранойя. Обычная паранойя.

Ревность. Он чувствовал, что его любимый историк с ним, но как-то ПОЧТИ, не до конца, не полностью.

- Сова будет ждать нас в клубе, - сообщил Сорокин. – Погнали, а то, мля, я замерз.

Сентябрь – маленький хвостик лета, только вечера становятся прохладными, небо – прозрачным, а чувства - обостренными.

***

Клуб – это драйв и улёт. Музыка закладывает уши, желтые, малиновые, лиловые солнечные зайчики скачут по стенам, галерея зеркал увеличивает размах веселья вдвое.

Чил-аут в «Любовь и пропеллер» находился на втором этаже. Мягкие диваны, пуфы, уютный бар.

- Располагайтесь, студиозусы, - барским жестом пригласил Сорокин. – Если б мы с Совой заранее не заказали, хренушки бы нам такой комфорт обломился. Кстати, а где он сам?

Белкина тоже волновал этот вопрос. И спиртное не лезло в глотку, и не радовали смешные вроде шутки, и заинтересованные взгляды Жанны. Но скоро разлившееся по венам сорокаградусное тепло взяло над ним верх, он первым потащил всех на танцпол.

Помахав рукой музыкантам, Ник сделал условный знак рукой, они, отсалютовали в ответ, и следующей композицией зазвучали до боли любимые аккорды «Проказника-скомороха». Находиться здесь стало нестерпимо. Белкин положил руки на плечи Сорокину и, наклонившись к уху, перекрикивая ритмы панк-рока, сообщил:

- Я носик попудрить, - просто так, чтобы не искали.

Ник пошел сквозь развлекающуюся толпу, мимо диванчиков в неосвещенных нишах, на которых творилось невесть что, лучше не присматриваться. Дальше - в узкий коридор, мимо комнат для уединения, откуда доносились блаженные стоны или крики боли: кому что нравится, здесь никто не станет осуждать. Потом – вниз, по лестнице с коваными перилами, в полуподвал, где находилась администрация этого заведения. Прямо, вторая дверь направо – кабинет хозяина этого безобразия.

ШутНик распахнул дверь, без стука, по привычке. Чего он тут не видел? Стеллажи с книгами и документацией, мини-бар, большой стол, а главное удобный, очень удобный диван. Чистота, уют. И интимная атмосфера – когда нужно.

По телу прошла дрожь возбуждения. Губы изогнулись в улыбке.

Дверь подалась легко, без единого скрипа.

Сюрприз! Сюрприз! Джонни!

Сюрприз…

Уж точно…

Железнов стоял спиной к нему сбоку от такого удобного дивана, уткнувшись лбом в затылок Макса Филина, вдыхая его запах. Его руки скользили по обнаженным плечам парня, и Ник мог побиться об заклад, что глаза Железнова сейчас затуманены, и он думает только об одном – жестком, животном сексе. Если его попытаться остановить – он разорвет любого, даже его.

Улыбка медленно сползала с лица. Захотелось повернуться, уйти, с грохотом захлопнуть дверь. Бежать, нестись отсюда, что-нибудь разбить, броситься под машину. Только не видеть, как любимый человек хочет трахнуть другого.

Однако…

Какая-то пружина толкнула Ника вперед. Он мигом обогнул рабочее место, уселся в хозяйское кресло, закинул ноги на стол, прямо на стопку листов с подписями и печатями.

- Вечер добрый, Константин Евгеньевич, - сказал он с насмешкой. Железнов не повернулся, только подпрыгнувший Макс заставил его пошевельнуться. – Кстати, тебя, Филин, все уже обыскались.

Студент, вращая глазами, испуганно запрыгал на маленьком пятачке, наконец, схватил свою рубашку и убежал из кабинета. Они остались одни, что и требовалось. Ник приготовился к… чему и сам не знал.

========== Нервная ночь ==========

***

Константин не поворачивался к нему еще шесть или семь секунд. Ник ждал, вертя в пальцах схваченную со стола ручку, крутясь на кресле и беззвучно насвистывая прицепившийся мотивчик, даже не смотря в спину Железнову. А что? Он просто так зашел поздороваться, не оправдываться ведь должен, что так неосторожно прервал милые предварительные ласки. Чертову измену. И испорченную, блять, репутацию.

От Джонни он тоже не ждал оправданий. Совсем не ждал. Нафига Джонни оправдываться? Он же Джонни! Он ничего ему не обещал! Скотина!

И раскрой он сейчас рот, вякни хоть слово, пока этот кобель стоит и успокаивается, ждет, чтоб хоть немного спала эрекция, чтоб он снова мог говорить своим дурацким менторским тоном, его ж вытолкают отсюда взашей, да и не только отсюда – из всей своей правильной жизни.

Тот молоденький историк-очкарик, «Алиса», может и не был он вовсе помешанным на педагогической романтике? Может, он пришел в школу, чтобы развращать, выискивая охочих до приключений старшеклассников? Обыкновенный педофил-извращенец, умеющий красиво говорить и играть на гитаре? А он - не влюбленный юноша, счастливчик, избранный, а так глупо попавшийся в сети маньяка лох?

Наверно.

Железнов повернулся, немного скованно, но в глазах уже не стояла пелена ненасытной похоти.

- Привет, Ник, - совершенно без эмоций. Ну, может быть, с капелюшкой смущения.

- Виделись, - Белкин убрал ноги со стола, сел ровно, как директор перед шкодником-учеником… или князь - перед проказником-скоморохом. – А ты неплохо смотришься, Джонни: такой властный, сексуальный, напористый, прямо демон-искуситель. Всегда мечтал взглянуть на нас с тобой со стороны.

- Я рад, что ты не устраиваешь сцен.

- О, это не в моем духе, - Ник опять принял расслабленную позу. - Оставь их для сопливых студенток. Или студентов, типа Филина. Я не утверждаю, конечно, что Макс сопливый. Я его еще недостаточно знаю. Но вот тебя, Джонни, знаю достаточно. Ты педик, потому что не любишь бабской фигни. И ты со мной, потому что я не веду себя, как баба.

Полуулыбка препода, с которой он выслушивал «всю правду о себе», сменилась усмешкой. Константин медленно сделал два шага к столу, не спуская с любовника лукавых глаз.

- А ты правильно уловил, Белка…

Он схватил парня за запястье и, с невероятной для такого изящного тела силой, рванул на себя, дернул, вытягивая того из кресла, заставляя от неожиданности стать податливым, пропахать животом по столу, сметая бумаги и канцелярские принадлежности. Нику стоило больших трудов, чтоб извернуться и не свалиться ласточкой под ноги своему насильнику.

Историк дернул второй раз, поднимая его и, подтолкнув его всем телом, припирая к столу, усаживая на него. Крепкие пальцы схватили Ника под подбородок, заставляя смотреть в глаза. В зрачках горел задорный огонек, но лишь на первый взгляд безобидно игривый: за ним скрывалась звериная похоть кошки, которая вдоволь натешится мышью, давая ей призрачный шанс на спасение, а потом отгрызет голову и переломит хребет.

- Ты лишил меня удовольствия на сегодняшний вечер, - прошептал Константин Евгеньевич, не выпуская из ловушки взгляда, обдавая холодком мятной жвачки.

- И ты накажешь своего непослушного мальчика? – через сдавленное горло проговорил Белкин, трудно, но он постарался, чтобы звучало, как можно многообещающе.

- Придётся, - выдохнул Железнов, а потом резко притянул его к себе и не дал ничего сказать поцелуем, болезненным, сминающим, неприятным, потому что недавно он прикасался этими губами к коже Филина, быть может, целовал и его. И всё же от Джонни шло такое родное и любимое тепло, за которое можно было простить даже запах чужой парфюмерной воды.

Константин насладился им и, куснув напоследок, отстранил, взглядом поощряя действовать. Белкин, дразня, прищурился, между ровных зубов мелькнул кончик языка, он просунул пальцы под ремень его брюк, чуть потянул на себя… А потом оттолкнул, пока руки Железнова не обвились вокруг его бедер, не сорвали белье, пока его член не вошел внутрь без всякой подготовки.