Гражданин О (СИ)

Он вернулся, поставил пустое ведро в прихожей, тихо переобулся, схватил с тумбочки бумажник и выскочил из квартиры.

Ему нужно было подумать.

Во дворе увидел Георгия, который обжимался с какой-то девицей модельного вида, ноги у нее были просто бесконечно длинными, а еще она наверняка не была беременной.

Сплюнул и рванул в парк неподалеку.

— Ты меня любишь?

— Да.

— Скажи…

— Люблю. Очень.

— А за что?

— Просто люблю… Поцелуй меня…

Олесь услышал их случайно. Сначала примостился на лавочке, но усидеть дольше пяти минут не смог: хотелось бежать куда-то, пока воздуха в легких не останется. Он прошел по мосту на остров — когда-то великий царь сплавлял в полноводной речушке свой ботик, но вряд ли шепчущиеся в кустах подростки об этом знали. Сам Олесь тоже сомневался, глядя на зеленоватую воду. На другом берегу радостно плескались пьяные мужики, похожие на Михалыча. Олеся передернуло, и он пошел по тропинке дальше, забирая вправо, когда услышал негромкие голоса. Уже хотел уйти, но картина открывалась такая, что дух захватывало.

Тоненькие, худенькие подростки сидели под деревом и целовались, тихо постанывая и бормоча разные глупости. Те самые, бесполые подростки: трудно было даже разобрать, кто из них мальчик, а кто девочка, а в глухих голосах слышались одинаковые интонации.

Олесь ступил влево, за куст, и вытянул шею.

— И здесь поцелуй… О-ох…

— Ты красивый… ты такой красивый…

— Нет, ты.

— Ты-ты-ты… — раздался звонкий смех, и Олесь понял, что все-таки мальчик и девочка.

У парнишки были тощие ноги, на которых болтались огромные кроссовки с модной толстой подошвой, острые коленки и золотистые кудряшки. Он откинул голову, подставляя шею с выпирающим кадыком под слюнявые поцелуи своей подружки. Олесь проследил взглядом линию от его подбородка до паха и застыл: у мальчика стояло, натягивая тонкую ткань легких шорт, и сверху, под болтающимися завязками, на шортах проступало небольшое влажное пятно смазки.

Ужасно захотелось прикоснуться к этому пятну губами, носом, вдохнуть, попробовать на вкус — ноги подкосились, и он едва не упал.

Олесь закрыл рот ладонью и отвернулся только на мгновение — чтобы в следующую же секунду снова уткнуться туда взглядом.

— Потрогай его…

Девчонка смутилась.

— Не бойся… никто не увидит.

Олесь следил, как она медленно тянет руку к шортам мальчика, и неожиданно потянулся к своей мотне, сжал член, с удивлением понимая, что напряжение в паху ему не привиделось.

Тоненькие пальчики с короткими ногтями осторожно прикоснулись к натянувшейся ткани, и Олесь охнул: в паху прострелило так резко, что он чуть не кончил от одного только зрелища.

Я извращенец, пронеслось в голове. Подсматриваю за детьми и собираюсь дрочить. Но муки совести смыло очередной волной: девочка сжала ладонь, четче проступили контуры мальчишеского члена, и Олесь нервно облизнул губы.

— Ох, — простонал мальчик, приподнимая зад, Олесь представил свою руку вместо девичьей, сжал пальцы сильнее, и тут с противоположной стороны тропинки послышалось сначала покашливание, а потом громкий смех.

— Эй, Приходько, глянь! Детки совсем обурели: теперь в общественных местах этим занимаются.

Олесь неловко переступил с ноги на ногу, и тут же раздался хруст ломающихся веток.

— А это у нас что?

Он обернулся, холодея: на тропинке словно два богатыря в отсутствие третьего замерли на лошадях два милиционера. За спиной раздался сдавленный мат, шум, крик «Бежим!», но он словно прирос к земле, так и не отпустив ширинку, и член пульсировал в руке.

— А это у нас извращенец, я так понимаю, — заржал один. — Пал Палыч, поздравляю — маньяка поймали.

— Я… не… — промямлил Олесь, отступая на шаг назад и упираясь спиной в колючие ветки.

— Что вы, гражданин, говорите? Грибы собирали?

— Я…

— Ягоды? — теперь ржали оба.

Эрекции моментально как не бывало — он даже подумал, что никогда больше и не будет.

— Я не маньяк, — полез рукой в карман, вытащил портмоне, паспорт, тут же уронил и бросился поднимать. — Я... честно, я не маньяк.

Один из милиционеров, тучный и обрюзглый, повернулся к другому и подмигнул.

— Маньяки нынче с паспортами. Документики, гражданин, — и протянул руку.

Олесь отдал паспорт, портмоне, выгреб из карманов все, что было, даже попытался всучить ключи от квартиры. Его колотил озноб.

— Я не маньяк. Я х-хотел их прогнать.

— Ага, по два раза, — второй, тощий и с усиками, похлопал лошадь по шее. — В парке извращенец появился, вы, гражданин, его не видели?

Толстяк хмыкнул, рассматривая паспорт.

— Олесь? Это что за имя?

— Украинское, — промямлил он.

— Что же вы, гражданин Олесь, непотребствами в парке занимаетесь?

— Я не…

— Давай-ка мы гражданина в отделение проводим?

— Н-не нужно, — залепетал он, — на работе узнают, и жена... Гражданин начальник, то есть, товарищ милиционер, у меня жена беременная! Она же... Я не извращенец! — к глазам подступили слезы обиды, и Олесь всхлипнул. — Забирайте все, что хотите, но не нужно в отделение!

— Брать у тебя нечего… — толстяк вытащил из портмоне несколько купюр, и Олесь запоздало понял, что так и не отдал Кате вожделенные пять тысяч, которые занял на работе.

Кошелек упал на траву, вслед за ним полетел паспорт.

— Пожалуйста… — прошептал Олесь.

Лошадь всхрапнула и наступила на паспорт грязным копытом.

— Как думаешь, Приходько? Отпустим извращенца с миром или проводим для разъяснительной беседы? — спросил толстяк.

— Я вижу, он осознал, — хмыкнул тощий.

Они махнули руками и, развернув лошадей, направились в сторону проспекта. Олесь пытался вспомнить, как дышать.

Отдышавшись и подобрав документы, он медленно заковылял в сторону дома, на полном серьезе размышляя о том, что у него, наверное, инфаркт — в груди жгло, а конечности не слушались.

До дома он добрался через пару часов.

— Ты меня любишь?

— Как тебе сказать… безумно.

Состояние дежа вю накрыло у двери подъезда, а потом Олесь поднял голову и увидел Гошу в дверях своей распрекрасной студии, а на пороге — красивую девку. Причем не ту, с которой Георгий обжимался, когда Олесь возвращался домой, еще не зная, что скоро станет отцом. Во всяком случае, губы у этой были куда более рабочими.

— Врешь ты все, — она кокетливо повела плечом, напомнив этим жестом Катю.

— Вру, — улыбнулся Гоша.

Девица хмыкнула.

Олесь криво улыбнулся Гоше и пошел наверх. Сил не было слушать эти воркования. Он решительно дошагал до лестничного пролета, но подняться домой просто не было сил: сел прямо на ступеньки и тихо зарыдал, опустив лицо в ладони.

Себя было ужасно жаль, а поделиться той грязью, которая мешала жить, было не с кем. Все сразу: беременность Катьки, работа эта дурацкая, случай в парке — просто убивало. Впервые он задумался о самоубийстве всерьез. Это ведь так просто: вжик бритвой, и нет Олеся. Или таблеток нажраться и умереть от кайфа.

Сверху послышался лязг, и он втянул голову в плечи: так грохотали только двери Михалыча, а его видеть не хотелось. И не хотелось, чтобы он видел эти слезы и сопли, но деваться было некуда: снизу все еще разговаривали Гоша с его моделькой, а Гошу Олесь стеснялся намного больше. Он наскоро вытер лицо рукавом и сделал несколько глубоких вдохов.

Михалыч спускался вниз, фальшиво насвистывая "Голуби летят над нашей зоной" и поигрывая ключами, на пролете остановился и смерил Олеся оценивающим взглядом.

— Привет, сосед.

— Привет, — Олесь поднялся и протянул руку.

— Ты... у тебя все хорошо?

— Да, — он вымученно улыбнулся, — Катька... Катька беременная, и я вот, — развел руки в стороны, и Михалыч тут же бросился его обнимать, похлопывая по плечу.

— Отличная новость, поздравляю! Пацана родите, я вам наши игрушки сгружу, у нас целый мешок остался от моего!

Михалыч искренне радовался и поздравлял, и Олесю стало еще хреновее: сосед Катькиной беременности радовался больше, чем он, будущий отец.