The Dark Side of the Moon (СИ)

Артит сглотнул: нервничает. Тоже нервничает, хотя, казалось бы, они всё обсудили… И договорились не напирать. Только вот как заставить себя успокоиться и не думать — не думать о горячих губах, находящихся так невыносимо близко и в то же время так непререкаемо далеко.

Он осторожно поднял взгляд. Конгфоб смотрел в окно, и на его точёном лице оставило свой багряный отпечаток заходящее солнце. От этого казалось, что на дне чёрных глаз в самом деле пышет алое пламя. Вздрагивают ресницы — и сноп обжигающих искр взметается откуда-то из самых глубин. Сейчас он был невозможно красив — той опасной, обманчиво-спокойной красотой, какую поначалу можно принять за холодность. Но стоит лишь тронуть — и хрупкая ледяная корка трескается, выпуская наружу раскалённую магму.

Захваченный этими размышлениями, Артит не заметил, как юноша осторожно и по возможности незаметно покосился в его сторону.

…

Конгфобу было страшно. И он сам не до конца понимал, чего боится больше: оплошать или не совладать с собой.

Старший сидел напротив него и, о чём-то глубоко задумавшись, без особого энтузиазма ковырялся ложкой в рисе. В залившем комнату золотисто-пурпурном свете его белоснежная кожа приобрела нежный розоватый оттенок.

Сутхилак судорожно сглотнул.

Это было почти невыносимо. Всякий раз, когда младший приказывал себе не тушеваться, не изъедать себя бессмысленными тревогами, взор его обращался к возлюбленному, и сердце предательски замирало. Сейчас Пи’Артит был особенно красив — той хрупкой, ломкой красотой, какую можно увидеть лишь единожды. Как мифический зверь, загнанный в ловушку — гибкий, демонстрирующий когти Сиамский Кот. Шипящий и гнущий спину дугой для того, чтобы в следующую секунду обвить изломанным хвостом ногу охотника, точно признавая своё поражение. Даже глаза его в этом дивном закатном свете казались раскосыми, словно у дикой кошки.

Такой обыкновенно сильный, умеющий держать лицо, в этот момент он выглядел невероятно уязвимым, и оттого казался ещё более восхитительным. Артит горбился, даже не пытаясь принять чуть более горделивый вид, и очевидно ел себя поедом из-за возникшего полчаса назад напряжения, определение которому Конг подобрал давно — сексуального.

Да, сложно было не заметить, каким разряженным стал воздух в комнате, едва они закончили заниматься. Как тишина вдруг снова сделалась неловкой, а звук дыхания на её фоне — слишком громким. Как неуклюже они сталкивались локтями, сервируя стол, и вздрагивали даже от таких нечаянных касаний. Всё это сводило с ума, и Конгфоб несколько раз давал слабину, решая, что вот сейчас скажет что-нибудь об усталости и о том, что им, возможно, стоит хорошенько выспаться… Однако непослушные губы отказывались повиноваться, и юноша стыдливо опускал взор к еде, заклиная себя не смотреть на парня напротив.

Но не выдерживал. Поднимал глаза. И обмирал от нежности.

Смотрел жадно, как оголодавший, которому бросили хлеба, стремясь запечатлеть в сознании очерченные мягкими тенями скулы и размашистые угольные брови, изогнутые упрямой линией… Пухлые чувственные губы, какие мог сотворить только гений, измученный любовным томлением, — два нежно-розовых лепестка на фарфорово-белом лице. Непокорную чёрную прядь, спадающую на светлый лоб, и пунцовые от смущения кончики миниатюрных ушей…

От этой нежности — почти удушливой — невыносимо давило в груди. Конгфоб отвернулся к окну и нервно постучал пальцами по столешнице. В глотке стоял ком, который не получалось проглотить, но и сказать очередное «люблю» было стыдно. Пи не поймёт, наверное, почему он твердит это, как заведённый, в последние несколько дней. А ведь хотелось не просто твердить, но кричать — восторженно, глупо, будто сумасшедший. Всему миру и ему одному — такому… невозможно реальному.

Конг вздохнул и, отведя взор от перечёркнутого проводами неба, тут же столкнулся глазами с Артитом. Сердце от неожиданности ухнуло в пятки.

— Я смотрю, ты не голоден, — тихо произнёс наставник, выводя замечтавшегося младшего из транса.

Не доверяя своему голосу, Нонг качнул головой.

— Вот и я, — закрыл контейнер Ройнапат и потянулся к порции подопечного. — Давай уберём. Может, позже захотим…

Не совсем понимая, что делает, Конгфоб схватил его за запястье. Артит вздрогнул, но почему-то не стал ругаться, а только стыдливо отвёл глаза.

— Я хочу тебя, — едва слышно просипел Сутхилак и в эту же секунду мысленно завопил: «Что ты городишь?!».

— Я знаю, — эхом отозвался Артит, отчего-то даже и не думая высвободить руку.

Он снова был красным и упорно не смотрел на младшего, лишь крепко сжимал в ладони контейнер, словно тот был последним якорем, удерживающим его на плаву.

Рвано выдохнув, Конг разжал пальцы. Так нельзя. Он ведёт себя как животное…

Юноша облокотился на стол и уткнулся вспотевшим лбом в ладони. Где-то там, за чертой мнимого кокона, Ройнапат грохнул дверцей холодильника, убирая недоеденный ужин. Послышались шаги, и в следующую секунду требовательная рука коснулась его сведённой спины.

Конгфоб даже осознать ничего не успел: его нетактично пихнули в плечо, заставляя распрямиться, и распахнувшийся от удивления рот накрыли требовательным, почти злым поцелуем, который, впрочем, почти тотчас же сделался застенчивым. Внутри вихрем взметнулись удовольствие и испуг, напрочь лишив несчастного парня остатков самообладания. Он порывисто вскочил, на ходу обвивая талию наставника руками.

— Другое дело, — хрипло выдохнул Артит и добавил, нервно хмыкнув: — А я уж было подумал, что ты так и будешь сидеть безмолвным памятником самому себе…

— Прости, — улыбнулся счастливо Конгфоб, притягивая его ближе. — Не хотел навязываться.

— Ну точно придурок… — начал было юноша, но тут же заткнулся, когда Нонг принялся целовать его уже по-настоящему.

Лидер инженеров издал совершенно беспомощный стон, за который, пожалуй, в любой другой ситуации ему было бы ужасно стыдно, но не сейчас, когда наконец-то — наконец-то! — невыносимый младший прикоснулся к нему. Он буквально измучился за этот невообразимо долгий день и теперь был просто не в состоянии чего-либо стыдиться. Изнывающий от желания, с дурно колотящимся в висках сердцем Артит стремился быть ближе — ещё ближе, хоть на миллиметр, напрочь позабыв о том, что ещё позавчера поклялся себе всенепременно задать темп самому и не давать Конгу перехватить инициативу.

Неважно. Всё это теперь казалось таким бессмысленным и несущественным… Конгфоб был рядом — и сам по себе данный факт выметал из головы все разумные мысли и планы.

Артит даже вообразить не мог, что, оказывается, когда тебя касаются так, тело отзывается молниеносно, точно музыкальный инструмент, который настраивает умелый мастер. Он не знал, что вкупе с наслаждением от поцелуя можно встряхнуться от короткого щекочущего озноба, когда прохладные пальцы непристойно пробираются под футболку и начинают оглаживать рёбра… Слишком хорошо, слишком приятно…

Увлечённый ощущениями, юноша не осознал, в какой момент первокурсник мягко подтолкнул его к постели и осторожно уложил на неё спиной. Даже в такой ситуации он не позволял себе потерять контроль и проявлял заботу. Это почему-то ужасно раздражало: хотелось сорвать с него маску, заставить утратить самообладание, так, чтобы в тёмных глазах не осталось ни одной внятной мысли. Ройнапат уверенно рванул вверх ворот чёрной футболки, отчего Конг буквально поперхнулся поцелуем и негромко рассмеялся:

— Ауч! Подожди, пожалуйста! Ты мне так уши оторвёшь…

Третьекурсник смущённо убрал руки и тут же определил их на оголившиеся загорелые бока, трепетно проводя кончиками пальцев по ещё не зажившей до конца ссадине. Нонга протряхнуло некрупной дрожью; он наконец справился с футболкой и отложил её в сторону. Его намагнитившиеся волосы смешно топорщились, а на скулах играл неяркий румянец.

— Люблю… — выдохнул юноша, и Артит медленно прикрыл глаза.