Last Stardust (СИ)

Перед глазами предстал небольшой балкон с уходившей куда-то наверх лестницей. Юра вышел, заглянул за угол, куда поднимались ступени. У них был последний этаж, выше — только крыша. Внизу сияли огни, насколько хватало глаз. В уголке стояла высокая урна для сигарет, и Юра пощупал пальцами пачку, которую еще днем прихватил из рюкзака, вытащил ее, покопался в поисках зажигалки. Закурил. В ушах зазвенело от ветра, пахнувшего теплом и тем самым горьким ароматом, уже знакомым, токийским. Юра оглянулся на прикрытую дверь на этаж, поколебался пару мгновений и, затянувшись дымом, пошел вверх по лестнице.

Ступени и правда доходили до самой крыши, отгороженной от маленькой площадки, на которой лестница заканчивалась, металлической оградкой. Перебираться через нее Юра не стал, просто замер, глядя на открывшийся вид. Прямо перед лицом переливалась, как сундук с сокровищами, Токийская Башня. Токийское Небесное Дерево. Юра положил локти на парапет, припал к нему — теплому, нагретому дневным солнцем — грудью, не отрывая глаз от уходившего в редкие, словно размазанные по ночному небу облака шпиля. Он даже ненадолго забыл про сигарету в пальцах, наблюдая за переливами огней. Небоскребы, на самых верхушках которых по краям горели маленькие красные лампочки, дома пониже, торговые центры, дороги, которые казались с такой высоты запутанными серебристыми нитями. Внизу лучился ночной жизнью район Аракава, который Юра упорно называл Минами-Сэндзю — по станции метро.

Токио не был городом, в котором Юра хотел бы жить. Но Токио завораживал, приковывал к себе взгляд, будто гвоздями приколачивал. И не отпускал, тянул — мягко, будто приглашающе.

Смотри на меня. Не отводи глаз.

Внутри было тихо. Теплый ветер трепал волосы, бросая челку на лицо.

Послышались шаги, и Юра повернул голову к лестнице. Держась за стенку, к нему поднималась Мила со стаканом в руке.

— О, Юрка, — сказала она, остановившись и подняв на него взгляд. — Я думала, только я пока что нашла это место.

— Это же мужской этаж, — усмехнулся Юра, протягивая ей руку и помогая взойти на площадку, на которой стоял сам.

— Крыша-то общая, — дернула плечом Мила. — Дай сигарету.

Юра достал пачку из кармана, положил на широкий парапет, вспомнил про свою сигарету, затянулся. Мила поставила стакан рядом с пачкой, выцарапала из нее, не поднимая, сигарету. Вздохнула.

— Кто-то пьяненький, — съязвил Юра.

— Ой, ну вас всех, — поморщилась Мила, выпуская изо рта дым. — Не будешь с вами пьяной, когда вокруг такие разговоры. Любовь, все дела.

Юра отвел от нее взгляд, посмотрел на переливавшуюся башню.

— Да, Пхичит, конечно, выдал, — сказал он.

— Он молодец. Не каждый вот так вот может… ради любимой, — Мила почти легла на парапет, вытягивая вперед руку с сигаретой. Ее запястье безвольно повисло, как оборванный провод.

— Ей повезло, — коротко ответил Юра.

— И не только ей, — непонятно сказала Мила. Повернулась, не отрываясь от парапета, глянула на Юру. Рыжие волосы упали ей на лицо, и она попыталась сдуть их с глаз.

— И тебе тоже. У тебя Стэнли, Новый Год в Нью-Йорке, — пожал плечами Юра.

— Да мы с ним видимся раз в год по обещанию. И что-то он не особо часто зовет меня к себе. А мне ведь уже не восемнадцать.

Юра фыркнул. Нашлась тут самая старая.

— А вы все вон чего, — продолжала девушка, положив подбородок на вытянутую руку. — Витя с Юри поженились. Счастливы вроде. Это же видно, тут и к гадалке не ходи. Пхичит решил бросить любимое дело ради девочки. Прямо Ромео и Джульетта. Хотя я рада за него, ты не подумай. И Отабек еще, — Мила резко замолчала, глухо покашляла.

— А что Отабек? — напрягся Юра.

Вспомнились слова Отабека о том разговоре на пляже. Могло ли быть так, что Мила знала больше, чем он?

— Ничего, не бери в голову.

— Мила!

Мила прикрыла глаза. Тихо сказала: “да блин”.

— Говори, раз уж начала, — строго сказал Юра.

— Ну… Он же уехать хотел. Уже передумал, я так поняла, — медленно произнесла девушка. — Чтобы ты… чтобы тебе лучше было, в общем.

— Об этом я в курсе, — выдохнул Юра, снова облокачиваясь рядом с ней на парапет и вытягивая шею, чтобы рассмотреть, что было там — в самом низу, под прямой отвесной стеной отеля.

— Слышал? Чего тогда спрашиваешь?

— Думал, есть что-то еще.

— Не совсем, — ответила Мила. — Он просто переживал, что портит тебе отдых. И сам не мог… взять себя в руки.

— Мы уже это решили. Мы друзья. Теперь все будет нормально, — выдавил из себя Юра. Слова снова не шли, будто цеплялись за горло.

— Друзья… — прыснула Мила, покачала головой, сказала протяжное “а-а-а”. — Дураки вы, а не друзья. Ладно, я спать пошла.

— Чего это дураки-то? — обиженно спросил Юра.

Мила уже встала прямо и выглядела так, будто и не выпивала вовсе. Ее голубые глаза в таком тусклом свете ночного города выглядели совсем синими и блестящими. Она пожала плечами, махнула рукой и начала спускаться по лестнице. Едва Юра хотел снова вернуться к созерцанию Токио, он услышал тихое:

— Меня бы кто так любил, как он — тебя.

Юра открыл рот, чтобы переспросить, но Мила уже скрылась за поворотом лестницы. Сердце шарахнулось об ребра, как птица, налетевшая на стекло.

*

— Доброе утро, — когда Юра спустился на кухню, Отабек выглянул из-за стойки и помахал ему короткой металлической лопаткой.

— Привет, — отозвался Юра. — Ты что это там делаешь?

— Да я тут… Вот, — Отабек перегнулся через стойку и поставил на столик тарелку с тостами. В Японии продавали гигантский тостовый хлеб, очень вкусный и чуточку сладковатый. — Масла нет, я три магазина обошел, так что с маргарином. Возьмешь в холодильнике?

— Офигеть, — присвистнул Юра, выполняя просьбу. — Тосты без тостера.

— А тут вот такая штука есть, — Отабек, дождавшись, пока Юра повернется и посмотрит на него, потряс в воздухе небольшой решеточкой с заклепками. — Для духовки. Кофе?

— Да я сделаю, — Юра положил на стол упаковку маргарина — вроде, он, по крайней мере на ощупь под оберткой и по форме — и полез в шкафчик за чашками. — Ты будешь?

— Я уже пил, — отозвался Отабек. — Ты чего как рано встал? Все еще спят.

— У тебя могу спросить то же самое.

— Ты же знаешь, я долго не сплю, — спокойно сказал Отабек.

Юра знал. Алтын вечно вскакивал раньше него, как будто на поезд опаздывал. Всегда очень резко просыпался и сразу вставал, не разлеживаясь, как Юра ни уговаривал его поваляться еще. И шел варить кофе. Вкусный, со специями, которые все время прятал от Юры и просил угадать.

Юра так и не угадал.

— Ты вчера так резко ушел, что-то случилось? — спросил Отабек, когда Юра насыпал в чашку мелко молотый кофе — опять что-то среднее между растворимым и нормальным — и залил кипятком из термопота.

— А? Не-не, — Юра замотал головой, отплевался от тут же прилипших к губам волос. — Я выход на крышу нашел. У нас в конце коридора.

— Я там был утром, — кивнул Отабек, отрывая края упаковки от маргарина. — Красиво. И не жарко еще было.

— Во сколько же ты встал?

— Не знаю, часов в семь, может.

— Охренеть, ну ты даешь, — Юра отхлебнул кофе, обжигая язык.

Не говорить же, что он слышал и когда Отабек вернулся ночью в номер — по тихому щелчку соседней двери, — и как он утром выходил в коридор и шел в ванную. И как шумела вода. Слова Милы не шли из головы и вертелись там, как белки в колесе, по кругу раз за разом. Почему она так сказала? Что имела в виду? Юре несколько раз, когда он коротко засыпал, снилось, как он догонял ее на лестнице и все же задавал все эти вопросы. Но он просыпался, не дожидаясь на них ответов. Наверное, даже его подсознание не могло найти правильных слов.

Отабек улыбнулся, пододвинул к руке Юры, лежавшей на столе, тарелку с уже намазанным слоем маргарина тостом. Почти как в Алматы. Почти как в Питере, когда Отабек приехал с ответным визитом на Рождество. И они с Юрой полночи гуляли, пока не промерзли до костей, а утром Отабек тоже готовил. Какой-то диковинный омлет с кучей всего, что осталось в холодильнике. И тогда можно было встать, обогнуть стол, рухнуть на колени, обнимая за шею, уткнуться носом в пахнувшие шампунем волосы на макушке и не думать, не сдерживать себя в этом простом желании — всего лишь прикоснуться.