Спэнсер Коэн (ЛП)

Эли.

Гребаный трындец, черт, твою мать.

Эли зыркнул на меня, потом перевел взгляд на Эндрю.

– Мы можем поговорить?

И вот оно. Сердце сжалось, надежда, теплившаяся всего секунду назад, угасла.

Миссия выполнена. Эли хотел вернуть Эндрю. Эндрю получил желаемое, за что

собственно мне и заплатил.

Эндрю взглянул на меня, словно не был уверен в дальнейших действиях. Я мог

видеть в его глазах: «Это часть плана? Что мне сказать? Как себя вести?». Он ждал, что я возьму инициативу в свои руки. Но все, чего я желал – велеть Эли убрать руки от

Эндрю и свалить на хрен.

Но нельзя. Не для того меня Эндрю нанял. Я выдавил из себя улыбку и, как бы меня

ни разрывало, сказал:

– Подожду снаружи.

Развернулся и зашагал прочь из бара, кровь отбивала барабанную дробь в ушах, сердце долбилось, живот скручивало. Мне просто требовался воздух. Нужно было уйти.

Как один вечер мог превратиться из лучшего в самый худший?

Ждать я не стал. Продолжил идти.

«Подожду снаружи», – произнес я. Код для «желаю удачи».

О, Господи, казалось, меня вывернет наизнанку.

Пройдя несколько кварталов, я зарулил в винный магазин. Прикупил бутылку

«Мэйкерс Марк» и направился домой. Мне надо было утопить свои горести и забыться.

Мне надо было задушить дурацкую надежду, внушить себе, что я не запал на него.

К тому времени, как начали виднеться неоновые огни тату–салона, налакался я

прилично. По правде говоря, в хлам. Эмилио иногда работал допоздна, и я порадовался,

что свет в салоне все еще горел. Я пихнул дверь и, вваливаясь внутрь, споткнулся о

ступеньку.

– Блин, Милио, теперь стоит починить ступеньку.

Эмилио, заканчивающий работу с чернилами, поднялся. Он похлопал клиента по

плечу и проговорил:

– Подождите минутку, – стянул перчатку и прошел ко мне. – Даниэла!

Даниэла появилась откуда–то со спины, и я старался не замечать, как она, глянув на

меня, нахмурилась. Я поднял полупустую бутылку бурбона.

– Бухнем?

Эмилио оставил меня без внимания, заговаривая с Даниэлой:

– Звони Лоле.

Даниэла снова исчезла, а я повернулся к Эмилио, но пол внезапно накренился, и

меня качнуло. Эмилио поймал меня.

– Что случилось? – спросил он.

– Эндрю, – начал я. – Эли… – Мне пришлось вытирать глупые щеки от глупых слез, что пролились из долбаных глупых глаз.

– О, дружище, – пробормотал Эмилио.

– Я считал его другим, – невнятно промямлил я.

– Как и я, – сказал Эмилио.

Я тяжело и резко вдохнул, а голос мой надломился.

– Что со мной не так?

Он прижал меня к себе.

– Все так. Абсолютно все.

Вернулась Даниэла.

– Она в пути.

И тут я почувствовал себя еще хуже.

– Ей не следовало выезжать.

Даниэла обняла меня.

– Идем со мной, – тихо позвала она и повела меня в одну из дальних кабинок. Она

предложила мне стул, но вместо него я выбрал пол. Прислонился к стене, а она

опустилась передо мной на колени и коснулась ладонью лица. – Все с тобой нормально, Спэнсер. Совершенно точно.

– Тогда почему он…? – я покачал головой. Ответ был мне известен. – Какой

дебилизм. Я знал, что он влюблен в другого. Потому–то и пришел ко мне – вернуть его

обратно, и так уж сложилось, что я хорош в своем деле.

Даниэла протянула руку к моему лицу.

– О, Спэнсер, дорогой. – Он выглядела такой грустной, что я не смог этого вынести.

И отхлебнул еще бурбона.

Вскоре Даниэла испарилась, а ее место заняла Лола. Она старалась отдышаться, словно весь путь сюда пробежала. Мне–то казалось, мои глупые эмоции находились под

контролем, собственно так и было, пока я не заметил печаль на ее лице.

– Расскажи мне, что произошло, – попросила она.

– Я поцеловал его, – поведал я. Слова лились медленно и неразборчиво. – Никаких

хитростей или стратегий. Его целовал я.

– Что сделал он?

– Ответил на поцелуй. Господи, лучше поцелуя у меня не было. – Я до сих пор мог

ощущать тепло его губ, вкус его языка…

– Что случилось дальше?

– Я вроде как запаниковал и сказал, что нам стоит уйти, а Эли – сраный Эли –

остановил нас на пути к выходу. – Я прилично отпил бурбона. Лола забрала у меня

бутылку. Я не возражал. Пришлось прятать взор от прислонившегося к двери Габа, глядевшего на меня с выражением гребаной грусти на лице. Я сфокусировался на Лоле. –

И я отпустил его. Я, сука, отпустил его. – Снова не удалось сдержать слезы. – Я считал его

другим.

– О, милый.

– И я слетаю с катушек, – сказал я, вытирая глупые слезы ладонью. – И мне больно.

– Потому что ты влюбился в него, – прошептала Лола.

Раздались какие–то голоса, и Габ отошел от двери, но мой пьяный в дупель разум

зацепился за последнюю фразу Лолы. Я вытаращился на нее, но не смог вынести жалости

в ее глазах и отвернулся, уставившись в стену. Я пытался подобрать слова, чтоб

поспорить, но не преуспел. Никогда бы не подумал, что докачусь до такого. Никогда бы

не подумал, что влюблюсь. Снова выступили слезы, и я закрыл ладонями глаза.

– Хреновы глупые слезы.

Она сжала мою руку.

– Знаешь, почему я занимаюсь своим делом? – задал я вопрос, смотря на нее. Слова

были переполнены слезами. – Эмоциональная отрешенность. Расстояние и разграничение.

И никто не скажет, что не хочет меня.

И вот оно.

К этому все всегда сводилось.

Никто не скажет, что не хочет меня.

– О, Спэнсер, – прошептала Лола. Из глаз хлынули слезы. – Эндрю – не твоя семья.

Я покачал головой и глубоко вдохнул, силясь взять себя в руки. Не вышло.

– Он тоже не захотел меня, – сказал я. По щекам побежала новая волна слез.

Помещение начало кружиться, и моему глупому мозгу потребовалось время

осознать – передо мной стоял Эндрю. Глаза широко распахнуты, без сомнений, мой видок

на полу в полубессознательном состоянии шокировал его. Он наверняка слышал слова

Лолы о моей семье. Я смахнул свои глупые слезы. В этот же момент Лола обернулась

посмотреть, на кого же я глазел. Она поднялась и подошла к нему, прошептала что–то, я

не смог разобрать что именно. Я подогнул колени и снова прижал ладони к глазам.

Подняв взгляд, я ожидал, что он уже ушел. Ожидал, что он сбежал, скрылся от

пьяного, ревущего на полу чокнутого. Но он был здесь. Поднял бутылку бурбона и усадил

свою задницу рядом со мной. Вместо того чтоб назвать меня дураком, вместо того, чтоб

назвать меня нежеланным, он поднес бутылку к губам и сделал глоток, зашипев от горечи.

– Эндрю, – попытался я начать, но голос надломился.

Он опустил свою ладонь на мою руку и крепко ее сжал.

– Все хорошо.

Я покачал головой.

– Эли?

– Эли больше нет.

О, боже.

– Это моя вина. Я лажанулся. Прости.

Он отхлебнул еще бурбона и снова стиснул мою руку.

– Нет, не ты. Он. Но я рад, – пояснил он. – Благодаря нему я встретил тебя.

Сердце барабанило, а он произносил такие правильные слова и, увидев меня, не

умчался подальше отсюда километра на полтора, значит, я вроде как получил шанс.

Отчего поток новых слез хлынул из глаз.

– Я в дрова.

Он переплел наши пальцы.

– Заметно.

Я опустил голову. Усталый, пьяный и эмоционально сломленный.

– Ты видел насквозь всю мою бредятину, – произнес я, вытянув наши сомкнутые

руки и указав на дроздов. – А эти… Никто никогда… – Я покачал головой и остановил

новые слезы. – Вот это мой отец. – Я показал на самого большого. Затем на троих

оставшихся по очереди. – Мать, братья.

Он провел рукой по моему плечу, словно его прикосновение могло исцелить боль.

– Они не по–настоящему мертвы, – прошептал я. – Для меня. Так заявил мой отец.

Последние его слова – для них я мертв.

– О, Спэнсер.