Умру и буду жить (СИ)

Вдруг вижу, Мазур садится, обхватывает голову, затыкает уши и шёпотом перебивает мой крик:

— Я такой же?

— Нет. Его я ненавижу.

— Что было дальше? Рассказывай! — страшным шёпотом прозвучало в тёмной комнате.

— Я сказал «нет». Я всегда буду говорить «нет». Он окружил меня собой, не отступал, а у меня экзамены, а у меня выпускной. Я скрывался от него у одноклассников, уезжал к бабушке и потерял из виду Олеся. Его понесло опять в клуб, он не мог остановиться. И однажды его приволокли менты, накаченного. Скрывать от родителей уже было невозможно. Конечно, они стали трясти меня. А я только бубнил, что не доглядел… А после очередного отказа Стоцкому в нашем подъезде появились фотки. Голого меня, в сперме, я пою песню, но впечатление, что улыбаюсь… И надпись: «Мальчик развлекается, пока его брат накачивается». У отца был инфаркт. Мать обвинила меня в проблемах брата, прокляла… Они кинулись его лечить, спасать. А я кинулся в Москву, спасать себя. Я надеялся, что начнётся новая жизнь. Но через полгода Стоцкий приехал за мной. И всё по-новой! Подкарауливал, похищал, связывал, спаивал. И дело было уже не в любви! Какая любовь? Это его блажь! Ему отказали? Ему? Как так? Он доказывал себе, мне, всем, что он завоюет, приручит. Назло ему я в первый раз спал с мужиком. Позвонил ему и сообщил. Он прилетел, избил меня. И я стал практиковать, тем более деньги были нужны очень. Деньги у Стоцкого я не брал. Казалось, со временем он остывал, был занят собой, своим бизнесом. Потом вспоминал, придумывал какую-нибудь очередную мерзость. И вот незадолго до твоего появления он решил обратиться к Мураду — специалисту по осуществлению мечт таких извращенцев, как Стоцкий. Метод старый: скрутить меня долгом, да так, что не выплатить в рассрочку, так чтобы сдался на милость победителю. А тут ты! Я представляю бешенство Русланчика. А когда ты приехал выплачивать долг Олеся, он понял, что проиграл. Проиграл человеку, который даже не подозревает этого.

— Я не играл на тебя.

— В том и парадокс. Не играл, а выиграл. Андрей, — я тоже сажусь, прижимаюсь к его спине. — Он опасен. Не стоит его недооценивать. Он псих. Может, мне стоит просто уйти от тебя… на время.

— Я не знаю, что делать. Я чувствую себя таким же уродом, как этот Стоцкий. Я такой же насильник и изверг.

— Ты был пьян.

— Ты меня защищаешь?

— Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя всё разрушилось.

— Ты ничего не разрушил, ты просто меня изменил. Оказывается, что я не знал, что такое любовь… Но когда мы выберемся, напоминай мне, чтобы я не требовал от тебя взаимности, чтобы я не удерживал тебя. Я понимаю, что ты не можешь…

— Андрей! — толкаю его в спину так, что он сваливается с кровати. — Ты придурок? Я остаюсь с тобой! Я твой! Я почти…

========== 14. ==========

Мы ещё шептались с Андреем. Шептались, потому что так надо. Потому что Дамир велел ничего не говорить даже при Иване, он ни в ком не уверен. Андрей рассказал, как они ездили в дом Гольца, как он лично простукивал опорные стены, как забирались в вентиляционный люк, спускались в подвал. Пусто, безопасно, стерильно. Специалисту по кадрам поручили проверить все анкеты на связь со Смоленском, с фирмой Стоцкого, с его возможными контактами. И тоже чисто.

— Может, другие строения? — шепчу я в губы заметно потемневшего Мазурова.

— Восточный уже сдали. Нас там уже нет. Сейчас строятся ещё два коттеджа, но там не мои проекты, не мои расчёты.

— У вас есть ещё архитектор?

— Конечно. Я занимаюсь только оригинальными заказами. Есть ведь и типовое строительство. Из моих проектов — только «кривой» сдаётся на днях, должны были послезавтра сдавать, но Дамир говорит, что надо переносить. А новый — так там всё на стадии разработки, заказчик только землю оформляет на себя, даже котлована нет. Я вообще не понимаю сущность угрозы.

— Если я не бросаю тебя и не прихожу к нему, то он что-то взрывает и этим ломает твой бизнес, и ты оказываешься за решёткой.

— Уже жилые дома он ведь не может разрушить? Тогда только идиот на меня подумает! Будет же очевидно, что я тут не причём! Его быстрее найдут, чем меня обвинят!

— А если падает только сданный дом? Падает по якобы технологическим причинам.

— Ну… скандал, конечно. Типа хвалились тем, что «нам по плечу любые формы архитектуры», а сами технологию нарушаете. Заказов не будет. По миру пойду, хотя вряд ли… Правда, если кто-то погибнет. То тогда могут инкриминировать небрежность. Но ведь эксперты в органах тоже не валенки, они смогут определить, где подстроенная авария, где просчёт, а где качество стройматериалов подвело. И если вскроется первое, то мне вообще ничего не грозит, ибо я чист. Мотивов подстраивать обрушение собственного творения нет.

— Насколько реально организовать обрушение так, чтобы было не определить, что это диверсия?

— Очень сложно. Нужно быть специалистом экстра-класса. А у твоего Стоцкого такой есть?

— Он не мой. Не знаю, кто у него есть. Но я знаю, что он сам псих, но не недоумок. Если он это мне сказал, то уверен, что всё произойдёт по плану.

— А может, он блефует?

— А если нет?

— А если я полезу целоваться, ты…

— Боюсь, растаю, конечно! Ты сейчас будешь нотариально заверенные прошения писать, чтобы быть со мной?

На этом шептание закончилось. Другие звуки. Необъяснимое легкомыслие!

***

Ещё одни сутки до «развязки». И совсем никаких метаний и предчувствий. Дамир работает, Мазур предупреждён, Иван в счастливом неведении. Поэтому я спокойно работаю. По совету Мазура убрал номер Стоцкого из «чёрного списка», пусть звонит. И он позвонил уже к вечеру.

— Стась, это я.

— Понял, слушаю.

— Так это я тебя слушаю, я жду тебя завтра.

— Ты в Москве?

— Конечно! Я в этот раз без тебя не уеду.

— Руслан, а где гарантия, что, если я поеду с тобой, ты отстанешь от Мазурова?

— Моё слово! Мне его бизнес не нужен, мне нужен ты. Если ты готов, я могу тебя сегодня забрать, зачем ждать завтра?

— Руслан, я не поеду с тобой. Давай я просто уйду от Мазурова. Но не к тебе. Уходить к тебе — это смерть. Ты хочешь меня добить?

— Ты не знаешь, что говоришь! Ты не жил со мной. Ты что-то придумал, нагородил себе принципов, хоть бы раз попробовал! То, что я был жесток с тобой, — это вынужденная мера. Я был бы с тобой нежен и ласков. Да… что я тебе говорю? Сколько можно говорить одно и то же восемь лет! Ты меня не слышишь.

— Ты меня тоже не слышишь. Ты. Мне. Противен. Я не люблю тебя. Я боюсь тебя. Я не могу тебе простить того первого раза, а ты уже столько всего натворил!

— Всё-о-о! Завтра в полдень твой ответ!.. Ты спишь с Мазуровым?

— Не то слово! Я с ним любовью занимаюсь! Слышишь? Не трахаюсь, а именно любовью…

— Поблядушка!

— И если твои грёбаные планы осуществятся, то я не брошу его, буду рядом, поеду за ним, буду ждать. Понял? — я ору так, что Вася Бечкин испуганно всовывает голову в массажный кабинет, где я разговариваю по телефону. — Он — человек! А не зверь. Я люблю его, хотя он об этом и не знает!

— Я убью тебя! — шипит подонок.

— Давно надо было!

— Завтра я жду тебя. В полдень ты мне звонишь и говоришь, где тебя забрать. Иначе уже вечером твой Мазуров будет закрыт, он будет главным подозреваемым.

— В чём?

— До завтра! Целую, хочу тебя, люблю блядь такую!

Короткие гудки.

Как он уверен! Он уверен, что уже вечером Андрея задержат. За что? Он опять растревожил, растряс болячки, разбередил раны. Сижу и туплю. А у нас ещё сегодня «праздничная феерия» в салоне: закончили работу на два часа раньше в честь трёхлетия заведения. Лилиан накрыла поляну на журнальном столике, который перенесли из предбанника в дамский зал. Хозяйка недолго парилась: заказала роллы в бешеном количестве и поставила мартини с соком. Гала вытащила азербайджанское терпкое вино, что ей Мурад преподнёс. И вот сейчас идёт «гульба». Веселья, конечно, нет: так, пьянка местечкового характера, разбавленная высокопарными тостами Бечкина, тупостью Юленьки и неожиданными откровениями Галы. Последняя как выпьет, так начинает судьбы устраивать. Гала тащит меня курить, всучает мне сигариллу Davidoff со вкусом яблока — ей кажется, что тонкие коричневые палочки делают её утончённой. Но эффект ничуть не хуже обыкновенной сигареты, яблоко только всё портит.